Дмитрий Холендро - Чужая мать
Субботним вечером, когда краски заката уже разлеглись над соснами, Федя явился принаряженный. Тонкая белая рубаха, галстук в косую полоску, легкий серый костюм и та же фуражка на голове. При таком параде эта фуражка выглядела нелепо и как-то мило.
— Здравствуйте! — улыбаясь, сказал он открывшему дверь Виктору Степановичу. — Света дома?
— Конечно!
— Вы ее отец?
— Да.
Он улыбнулся еще свободней.
— Можно?
— Прошу, прошу...
Федя тщательно вытер ноги. Похоже, не узнал недавнего автобусного спутника. Каждый будний день туда и обратно, сотни разных людей вокруг, запутаешься. А если и узнал, не подал вида. Ни один мускул, как говорится, не дрогнул на его лице, приветливом и уверенном, спокойном, во всяком случае. Вот Пузо — Сержик, тот вытаращил глаза и запунцовел, Виктор Степанович еще в автобусе отметил эту его способность — моментально делаться багровым. Он безостановочно багровел все дальше, стало даже жалко и боязно: сгорит, по цвету превзошел алые розы, которые сжимал за колючие стебли, и суматошно, изо всех сил топтал тряпку, половичком кинутую на крыльцо. Говоря по-военному, отрабатывал шаг на месте, пока не выбежала Света и не засмеялась:
— Да проходите же!
Как легко она смеялась!
— Сержик!
Он пошел, неся перед собой факел роз, побледневший на фоне его лица.
Стол был накрыт, Света испекла пирог с мясом, не терпящий пауз, а гости чуть запоздали, из вежливости, наверно. Виктор Степанович раскупорил бутылку, И застолье началось. Выпили за знакомство. Сержик никак не мог справиться с розами, перекладывая их из руки в руку, и взял бы рюмку левой, если бы Федя не подсказал:
— Отдай розы Свете.
Сержик с облегчением протянул ей букет, и она засмеялась еще громче, протянув нараспев:
— Спаси-и-ибо!
И когда отец налил по второй, предложила выпить за цветы, которые, сказала, любит, но Федя вдруг кашлянул, потупился и нахмурился.
— У меня другой тост и другой текст. Прости, Света, но мне важно это сказать. Виктор Степанович делает вид, что не узнает нас, ничего, дескать, не было, а было, и такое, что и вспоминать жутко. Мне гадко и совестно, как никогда. Не дави на ногу, Серж!
— А что было? — еще улыбаясь, но уже меняясь в лице, с тревогой спросила Света.
— Три дня назад мы ехали в автобусе вместе. Я, Серж и Виктор Степанович. И мы с Сержем сидели, а Виктор Степанович стоял возле. Всю дорогу. Но этого мало. Мы мололи бог знает что и заставили Виктора Степановича выйти из автобуса на несколько остановок раньше. Я понимаю, Света, что тебе интересны подробности, но они так омерзительны... Простите нас, Виктор Степанович. Если можете... Прошу вас, и Сержик просит.
— Да, — подтвердил тот.
— В знак вашего прощения мы и чокнемся. А не можете, я лучше уйду. Все!
— Да вы что! — Виктор Степанович протянул рюмку в его сторону. — Какая чепуха! Выпили и забыли.
Сержик тоже чокнулся с ним. И наступило молчание, которое нарушила Света:
— Конечно, для меня важно, что это был мой папка. Ну а если бы кто-то другой?
— Теперь буду уступать место всем, кто хоть на капельку старше меня!
— Только теперь?
— На ошибках учатся.
— Хватит! — сказал Виктор Степанович. — Федя провел день на стройке, нужной для всех, а я ездил в город за покупками, в свое удовольствие, можно сказать. Хватит!
— А то еще заскучаем ни с того ни с сего, — поддержал Федя.
— Все хорошо, что хорошо кончается, — попробовал пошутить Сержик, уморительно корча рожу, но снова потянулась неловкая тишина.
— У нас на веранду прилетают синицы, — сказала Света, — и прыгают по столу, когда мы завтракаем.
— Синица сейчас тоже стала пронырливой, — не отказался от попытки рассмешить компанию Серж, и опять неудачно.
— Просто Света насыпает им крошек, — пояснил Федя и, не пережидая молчания и понимая, что тема не исчерпана, взял ее а свои бразды. — Чтобы больше не возвращаться к этому, Виктор Степанович, хочу спросить вас лишь об одном: почему вы не предъявили инвалидной книжки? И более того — даже отказались от этого почетного звания!
— Могу ответить, — опережая отца, прорвалась Света. — Из-за хорошего отношения к людям, в том числе к тебе.
Федя повертел рюмку в руках.
— Нет, у нас общество справедливое: каждому по заслугам, лишнего не получишь, а свое надо брать...
— И до чего же у вас дошло? — поразилась Света.
Федя сощурился.
— Виктор Степанович, а вы не рассказывали ей?
— О чем? Да ничего особенного! Все в порядке вещей.
Федя пригладил кудри, глянул на Свету.
— Есть сигаретка? Угости и разреши закурить. Мы взволнованы, потому что все дело в твоем отце.
Вместо того, чтобы еще раз оборвать этот затянувшийся, неловкий разговор, Виктор Степанович возразил:
— Да при чем тут я? Уступи мне кто-нибудь место, я предложил бы его... там же ехали женщины! И немолодые. Одна даже дремала стоя.
— Как лошадь, — сокрушенно подтвердил Федя и опять помотал головой, рассыпая кудри. — Наломалась, сердечная.
— Взял бы и пожалел ее! — сказала Света.
— Позор! — согласился Федя. — Я же не отрицаю. Застрелиться?
Виктор Степанович подхватил его тон:
— Все это — пустяки! И ничего, ничего не обидело меня, кроме одного! Я хочу спросить вас, Федя...
Тот придавил сигарету в пепельнице, плоской, как дощечка, и выпрямился, изготовясь слушать.
— Почему вы назвали нашу дачу дохленькой?
Раскрепощенно сверкнув глазами, Федя ответил по-деловому, даже сердито:
— Как специалист. Проходил, видел.
— Мы же недавно сделали такой ремонт!
— Не вы. Халтурщики.
— Вот только на забор денег не хватило!
Сержик опять попробовал пошутить:
— Знаете, как говорят в Одессе? «Продай дачу, построй забор!»
— Я пришлю со стройки хороших мастеров, — пообещал Федя. — И материал можно достать.
— Какой?
— Хоть вагонку, хоть натуральную олифу, хоть... Любой!
— А вот этого и не надо!
— Вопросов нет.
— А у меня к вам еще вопрос. Вы действительно мечтали стать летчиком?
Федя ухмыльнулся:
— Фуражка?
— Это из-за меня, — сказала Света торопливо и даже ласково, уж отец-то умел разбираться в ее тоне. — Как-то я разоткровенничалась и призналась, что с детства обожаю военных...
— Скажи-ка! С кого же это началось?
— С тебя! В День Победы ты всегда надеваешь старую гимнастерку. Ордена, медали... Для себя надеваешь, но... Вот я и полюбила форму! Не форму, конечно, но с военных я не спускала глаз, и особенно меня гипнотизировала авиационная кокарда. Вспомнила, призналась Феде, и на следующий день он явился в этой фуражке... Достал где-то.
— Ай да Федя! — воскликнул Виктор Степанович, чувствуя в этом нечто от глуповатой поэзии.
— Свет! А почему у тебя до сих пор полная рюмка? — спросил Федя. — И слезы в глазах! Вот это уже...
Он так и не договорил. Она вскочила и выбежала, цокая высокими каблуками. Виктор Степанович тут же успокоил гостей жестом и пошел за ней, улавливая доносившиеся сквозь. приоткрытую дверь голоса из-за стола:
— Эх ты! — отчаиваясь, обвинял Сержик. — Давлю, давлю, а ты начал... Она же ничего не знала!
— Но он-то знал! Одни твои букли за сто верст видать.
— Еще потешаешься...
Свету Виктор Степанович нашел не в кухне, а в комнате. Света плакала, как всегда, чуть слышно и жалобно, оттого что придавливала себя. Она плакала редко и одинаково, скрываясь, как мать.
— Чего ты ревешь?
— Охота.
— Унеслась от жениха! Ты с ума сошла?
— Как раз в своем уме.
— Значит, у тебя плохой ум, недобрый... А Федя...
— Никогда не думала, что он такой подонок, — прошептала дочь.
— Ну уж!
— И ты хорош! Они вынудили тебя раньше времени сойти с автобуса, а ты и тогда смолчал, и сейчас...
Он опустился перед дочерью, чтобы прижаться к ней и приласкать.
— Недостатки! А у тебя их нет? Например, эта твоя категоричность. С недостатками, известно, что делать.
— Что?
— Бороться. Сама стань лучше и помоги ему стать лучше. На Востоке существует пословица: «Женщина делает мужчину».
— Боюсь, его уже сделали. Или принять такого, или...
— Не торопись.
— Я хочу, чтобы они ушли. Слышишь, папа?
Уговоры, самые нежные и суровые, не помогли. Когда Виктор Степанович вернулся, Федя доедал кусок еще теплого пирога, вполне по-светски: нож — в правой руке, вилка — в левой. А Сержик печально мял свои локоны. Не замечая крошек на блестящем подбородке, Федя встал и заговорил:
— Жуткий парадокс! Автобусное происшествие торопит события... Полагалось бы подождать... по всем патриархальным правилам и вообще... Однако же я сделаю это сегодня, назло случайностям! Виктор Степанович! Мы со Светой любим друг друга, и я прошу руки вашей дочери. Что вы молчите? Казните меня сначала!
![Дмитрий Холендро - Избранные произведения в двух томах. Том 2 [Повести и рассказы]](/uploads/posts/books/134563/134563.jpg)
![Дмитрий Холендро - Избранные произведения в двух томах. Том 1 [Повести и рассказы]](/uploads/posts/books/240148/240148.jpg)
