Илья Вергасов - Крымские тетради
Македонский и Раимов-старший.
Два майора — советский и фашистский, два врага. Сильные, здоровые, умеющие повелевать.
Один из них — бывший бухгалтер, а другой — бывший агроном.
Оба потомственные крымчане. Но один с народом, другой с фашистами.
— На что могу надеяться? — спрашивает Раимов.
— На самого себя. Прояви себя в бою — народ, подумает.
— Он не простит меня.
— Он все взвесит.
— Почему тебе везло, Македонский?
— Сам подумай.
Раимов срывает с френча немецкие награды, погоны:
. — Возьми!
— Они не стоят и пуговицы от моих штанов!
— Когда ты меня расстреляешь?
— Никогда!
— Что же ты со мной сделаешь?
— Одного я тебя в лес не возьму. Приведешь батальон — разговор продолжим.
— Это смягчит мою судьбу?
— Еще не знаю.
— Хорошо. Батальон завтра будет здесь! — Раимов удалился.
И отборный карательный батальон, надежда немцев, — в нем не меньше десяти — двенадцати палачей, которых надо было расстрелять без промедления, — явился в распоряжение Македонского в полном составе.
Раимов — фашистская птица высокого полета, его необходимо сохранить для военного трибунала.
Раимову дали возможность «выслужиться»… И он старался. Раимовские головорезы в эсэсовской форме выкатывались из леса на автомашинах и били, били чистокровных немцев на многих крымских дорогах.
Одно только было странным — круговая порука раимовцев, Они готовы были выполнить любой приказ, но зажали рты, будто языка лишились.
Наши контрразведчики пытались точно выяснить, кто и что делал при фашистах, в какой степени виновен перед народом. Но тут как непробиваемая стена — круговая порука. И даже попытка доказать, что сам Раимов там-то спас партизана — сохранил ему жизнь.
И еще одна опасность: партизаны косо смотрели на Раимова. Свободно мог найтись человек, который в упор расстреляет важного государственного преступника.
Македонский и Селимов выработали план…
Раимов и его личная охрана были вызваны в штаб Южного соединения. (Надо здесь подчеркнуть, что охрана Раимова состояла из бывших фашистских офицеров и, как выяснили, военных преступников. Но Раимов о них говорил как об антифашистах.)
— Товарищ командир соединения! По вашему приказу командир партизанского отряда Раимов прибыл! — четко отрапортовал бывший палач.
— Садись, перекусим.
— Спасибо. — Раимов молодцевато присел.
Выпили, закусили.
— Как дела в отряде?
— Успешно дерутся… Не из-под палки!
— Это хорошо. Но ты жаловался комбригу Чусси…
— Точно! Мне нужны противотанковые средства: ружья, гранаты…
— За тем я тебя и вызвал. На Бурульче каждую ночь приземляются самолеты — оружие доставляют. Я завтра посылаю человек сорок туда… Вот ты и своих давай, — очень просто и по-деловому заявил Михаил Андреевич.
— А сколько можно командировать?
— Отделения хватит, как думаешь?
— Вполне! — Раимов подумал, а потом вдруг спросил:-. А если я сам своих поведу?
— Это зачем еще? — удивился Македонский.
— Хочу видеть партизанский аэродром, советского летчика! И вообще люблю испытывать судьбу.
— Тут испытание невелико. Только языком не болтай, что ты Раимов. Имя твое плохая броня для тебя. Можешь идти!
Расчет Селимова и Македонского оказался точным. Было им известно, что Раимов давно собирается поглядеть на весь партизанский лес. Для чего? Трудно и сейчас сказать…
Раимовская охрана! И тут ясно — он отобрал самых верных друзей, сплошное фашистское офицерье. Именно тех, кого и ждут на Большой земле.
Сорок настоящих партизан и раимовская охрана прибыли вовремя на далекий и тайный партизанский аэродром. На поле стоял многоместный самолет. Раимов — он был старшим — доложил о прибытии. Рапорт принимал командир Северного соединения Ямпольский.
Он спокойно выслушал его, прошелся вдоль строя партизан, поздоровался:
— Приветствую отважных южан!
Ямпольский подошел еще ближе, а потом резко крикнул, как бичом ударил по строю:
— Положить оружие!
Сорок партизан Македонского с волнением ждали этой команды — они заранее знали о ней и немедленно исполнили приказ. Раимовцы почти автоматически последовали их примеру. Только Раимов все понял, молниеносно выхватил из кобуры парабеллум, но кто-то с силой ударил его по руке, и оружие отлетело прочь.
Предателей погрузили в самолет, доставили прямехонько в Москву.
19Мы, партизаны 1942 года, отвлекали войска, заставляли дни и ночи охранять дороги, мосты, вынуждали фашистов держать в тылу громоздкую карательную машину. И все же мы ограничивались тем, что разбивали один-другой грузовик, взрывали там мост, там переезд.
Южное соединение Македонского делало то же самое, но масштабно, одновременно охватывая ударами огромные территории от Симферополя до Севастополя, от Симферополя до Ялты — Байдары. Бывали дни, когда уничтожалось в самых различных местах по нескольку машин одновременно, пускались под откос эшелоны, захватывалась одна из железнодорожных станций и полностью нарушалось движение на несколько дней.
Партизанский фронт был активным, требовал не меньше сил, чем, например, Керченское направление.
Приближалась весна 1944 года, трезвый расчет говорил немецким генералам: Крым не удержать.
Но как можно больше советских дивизий отвлечь и задержать здесь необходимо.
А для этого надобно иметь свободный тыл, свободу маневра на крымских дорогах. Ликвидировать партизанский фронт, усилить позиции на Перекопе, под Керчью. Вот оперативная цель врага.
Поэтому в январе — апреле 1944 года одними только самолетами было переброшено в Крым 69 батальонов пехоты из самой Германии. Немецкий командарм лично возглавил операцию против партизан, в которой принимали участие все роды войск: пехота, танки, артиллерия, авиация…
Удар готовился открытый, о нем говорили и писали. Началось с тактики выжженных сел. Вокруг гор все было сметено с лица земли. Потом второй этап — планомерная авиационная подготовка. Днем и ночью леса «обрабатывали» группами самолетов.
Главный удар нацелен был на тылы.
Прорваться в лесные глубины и уничтожить гражданское население!
Тыл сковывал партизанский маневр.
Но тыл давал и другое — чувство, похожее на то, что глубокой осенью 1941 года испытывали защитники советской столицы. «За нами Москва отступать некуда!»
«За нами наши матери, жены, дети — отступать некуда!»
Перед началом решительных схваток контрразведка во главе с Иваном Витенко разоблачила группу диверсантов, проникших в Большой лес с единственной целью: отравить Македонского и весь его штаб.
Не так-то трудно было в те дни фашистам засылать в лес агентуру. В партизаны шли селами, коллективами из оккупационных учреждений.
Зрелость партизанской разведки и контрразведки позволяла разгадывать замыслы врагов, происки его пятой колонны. Тридцать месяцев жесточайшей битвы научили командиров очень многому, главное — классовому чутью, интуитивному ощущению, где свой, а где чужой.
Вот явился из Симферополя бывший полицай с группой бывших шуцманов. Было из-за чего являться в лес: жену немцы убили еще в 1941 году, сын пропал без вести, дочь угнана в Германию.
Все обычно, но только необычна речь бывшего полицая. Говорит, что старый учитель, человек интеллигентный, а вот язык больше смахивает на извозчичий.
Иван Витенко на это и обратил внимание.
И еще: этот самый учитель носит в кармане листочек с похабнейшими стишками — проверили тайно.
Школьный наставник — и эти стихи… Странно.
Витенко, чтобы не упустить из поля зрения подозреваемого, сделал его личным ездовым.
Однажды к Витенко подошел старый партизан — житель деревни Саблы.
— Откуда он у тебя, командир?
— А что? — спросил Иван Илларионович.
— Кого-то он мне напоминает. А вот кого?
— Может, по голосу узнаешь, а? — горячо спросил Иван.
— Попытка — не пытка.
— Эй, ездовой! — крикнул Витенко, предварительно спрятав саблынца.
— Есть, товарищ начальник!
— Седлай лошадей!
— Одним мигом!
Ездовой ушел, а Витенко к саблынцу:
— Ну?
— Наш лавочник. В тридцатом году деру дал и как сквозь землю провалился. Вот какая штука.
— Спасибо! Никому ни слова!
Вечером того же дня «учителя» разоблачили и приперли к стенке.
Витенко был краток:
— Выбирайте: трибунал или полное признание, с каким заданием явились в лес! Три минуты на размышление…
Уже через минуту шпион взмолился:
— Расскажу все, все! Сохраните жизнь?
— Обещаю: до суда.
— Я никого не убивал!
— Только полное признание!
И признание было. «Учитель» — начальное звено цепи, пробный камень. Похабные стишки — пароль для встречи с очередным агентом. Цель — отравить пищу, которую подадут на стол штабу.
