Мицос Александропулос - Ночи и рассветы
Бои идут в центре. Треугольник «Скобия»: Омония — площадь Конституции — Колонаки, — занятый войсками Скоби, все сужается и сужается. Укрепленные здания вне этого треугольника уже попали в руки голодных и оборванных юношей. В Кифисье после тридцатичасового боя пятьсот англичан оставили обороняемые гостиницы и все свое вооружение.
Скоби переправляет с итальянского фронта солдат, самолеты, военные корабли. В Афины приезжают маршал Александер и британский министр Макмиллан.
Это был день огромных жертв. Самолеты «Дакота» сбросили бомбы на Афины, Пирей и Коккиныо. Сотни бойцов и безоружных жителей были погребены под развалинами. Смертью веяло со склонов Акрополя и Ликавитоса, смерть разносили по улицам города танки. С моря военные корабли обстреляли Драпецону и Кесарьяни. Вечером коммюнике Скоби сообщило, что за этот день на греков обрушилось две тысячи снарядов.
Декабрь вступил в последнюю декаду. Радио передавало, что армия немецкого маршала фон Рустента вернулась на территорию Бельгии и стремительно движется к Льежу. Другая армия обратила в бегство англо-американские войска в Люксембурге и направляется в Сен-Виту. На итальянском фронте, в районе Файенца, немецкие войска перешли в наступление и значительно продвинулись вперед. Англичане отступили.
…Мастер, отлучившийся на несколько часов повидать детей и жену в Пирее, принес к вечеру еще одну новость: в Фалиро прибыли новые корабли из Италии, они опять привезли войска.
Они проснулись от криков часового — снова показались танки.
Часовой бежал и кричал на всю улицу.
— Да погоди ты, — остановил его Космас. — Сколько их?
— Пять! И сзади, по-моему, еще пять…
— Это ты просто-напросто два раза их сосчитал, — сказал наборщик. — Пять одним глазом, пять другим. Не бойся, через баррикаду им не пройти…
Из подвала торопливо поднимался Спирос.
— Берите гранаты! По местам!
Они заняли места в доме возле баррикады. Из окна Космас увидел три танка. Самый большой полз первым и палил по баррикаде из пулеметов. На расстоянии метров пятидесяти танк остановился и стал поворачивать в сторону баррикады пушку. Он собирался разметать препятствие сильным огнем.
Они лежали на полу под градом сыпавшихся стекол и штукатурки. Насыщенный пылью воздух потемнел. Космас задыхался, он попробовал встать. Комната вдруг осветилась, и теплая волна снова швырнула его на пол. Внизу один за другим разрывались снаряды. Дом шатался…
— Сейчас переползет! — услышал Космас чей-то крик. Он снова приподнялся и встал на колени. В ушах гудело, будто прямо над крышей кружили самолеты. За облаком пыли он увидел танк — гигантского пепельного бронтозавра. Изрыгая клубы дыма, он неуклюже раскачивался на развороченных рельсах. В руке Космас ощутил горлышко бутылки, заостренный шест, который нужно было вонзить в глаз циклопа.
Он поднял руку, прицелился. Танк стоял на том же месте, на хребте баррикады. В соседнем окне Космас заметил еще одну вытянутую руку и качнулся вперед, словно прыгнул через пропасть. «Аэра!» — боль полоснула у него в горле.
Две гранаты разорвались одна за другой, воздух дохнул дымом и огнем. Гигантский танк сполз вниз, стеною встал за грудой железа, взревел и заворочал башней, как будто старался восстановить потерянное равновесие.
— Еще одну! — крикнули из окон.
Уже не медленно и важно, как явились, а поспешно, словно побитый скот, уходили обратно танки.
На улице, за разрушенной, но непреодоленной баррикадой, царило ликование. Все были целы и невредимы, в пыли, копоти и штукатурке. Последней из дома напротив вышла Янна, улыбающаяся, с белыми бровями, белыми волосами — старушка, еле передвигавшая ноги.
— Еще один танк! — кивнул в ее сторону Спирос.
…А час спустя, когда они возились на баррикаде, водворяя на место съехавшие рельсы, в небе загудели самолеты. Спрятаться не успели; свернувшись калачиком, застыли тут же, на баррикаде, и слушали щелканье пуль по мостовой и стенам. Когда первый вихрь пронесся дальше, они вскочили и бросились в подвал. Двое наборщиков и корректор остались на баррикаде, их тела свисали с рельсов, недвижные, как брошенная одежда.
Космас оглянулся, хотел позвать товарищей, чтоб унести тела погибших, и в нескольких метрах от баррикады, на асфальте, увидел еще одно тело, плавающее в крови. Космас подбежал, нагнулся — это был литсотрудник «Свободы».
Двумя кварталами ниже, в церкви, прятались женщины и дети. Почти в ту же минуту, когда появились самолеты, с Акрополя ударила артиллерия. В страшном гуле самолетов снаряды упали без шума, без свиста. Один из них выбрал черепичную крышу церкви, пробил ее и нырнул вниз.
* * *В полдень они узнали страшную новость: семь эласитов явились в дом профессора Алексиадиса, подняли больного старика с постели, заявили, что отведут его в комендатуру, и зарезали тут же, во дворе.
— Быть не может! — говорил совершенно разбитый Спирос. — Быть не может, чтобы наши пошли на такое преступление. Зачем им это могло понадобиться?
Племянница и брат профессора — остальные члены семьи с началом военных действий перебрались в Гекалу — присутствовали при аресте. Они просили эласитов оставить старика в покое и вызывались пойти в комендатуру вместо него, но эласиты сказали, что профессору ни чего не угрожает, он даст какие-то показания, и его тотчас привезут обратно.
— Пойду сам разузнаю, — сказал Спирос.
Вместе с начальником народной милиции он пошел к родственникам профессора, но не услышал от них ничего нового и утешительного.
— Насчет комендатуры — чистая утка, — сообщил начальник милиции. — Ни комендатура, ни милиция и не думали отдавать такого распоряжения. И если все-таки поверить, что убийство совершили эласиты, то объяснение может быть только одно. С месяц назад «Свобода» напечатала о профессоре заметку, и, может быть, нашлись безумные юные головы, которые из фанатизма…
Заметка, о которой говорил начальник милиции, была опубликована в начале декабря. Депутация студентов посетила ряд известных деятелей науки и культуры и предложила им подписать обращение к правительству с просьбой очистить университеты и другие высшие учебные заведения от преподавателей, Которые скомпрометировали себя во время оккупации. Профессор Алексиадис отказался подписать обращение. Он заявил, что это работа коммунистов. «Свобода» написала об этом эпизоде и в заключение отметила, что с профессором нельзя не согласиться, если он имеет в виду, что о чести нации заботятся только коммунисты.
— Я не думаю, что эта заметка могла внушить ненависть и толкнуть на такое преступление, — сомневался Спирос. — Кто эти фанатики? Ведь их было семеро! Нет, нет! Это не приступ фанатической ненависти, а организованное преступление.
На другой же день милиции удалось выяснить, что в районе действовала шайка террористов, переодетых в форму ЭЛАС. Ночью, за сутки до того, как совершилось преступление, из центра спустились два танка и бронемашина. В милиции подозревали, что бронемашина перевозила бандитов.
Когда они остались вдвоем, Спирос сказал Космасу:
— Тебе я могу сообщить еще одну деталь. Знаешь, кто орудует в этой шайке? Помнишь, кто предал нашу типографию?
— Сарантос?
— Он самый. Он жил в этом квартале, знает здесь каждое окошко и каждую кошку. Вчера вечером его видели на улице… Чего там сомневаться, это он, конечно, навел сюда бандитов…
Спирос замолчал и задумчиво посмотрел на стеклянную дверь. Там, в соседней комнате, работали наборщики. У Космаса защемило сердце. Он словно впервые увидел бледное, усталое лицо Спироса и его совсем уже седые волосы.
— Положение, Космас, очень критическое, — снова заговорил Спирос. — Многие кварталы они сровняли с землей. Скоби подвозит подкрепление и старательно выполняет обещание Черчилля — превратить Афины в развалины… Возможно, кое-какие позиции придется оставить…
X
Ночью Космаса разбудили. Пришла его очередь отдежурить два часа на баррикаде.
— Сколько времени? — спросил он у сменившегося часового.
— Полвторого.
— Замерз?
— Окоченел! — Часовой, припрыгивая, побежал к двери.
Мороз крепчал. Стоять за баррикадой было невозможно. Ветер с удвоенной силой вырывался из щелей и впивался в тело ледяными лезвиями, отточенными на баррикадных рельсах. Через несколько минут Космас совсем продрог и принялся дуть на руку. На единственную руку. Здесь, на пронизывающем ветру, отсутствие второй руки сказывалось особенно явственно.
Ночь была очень беспокойная. Небо без единого облачка. Чистое, как кристалл, традиционное рождественское небо со сверкающими звездами, холодными и золотыми, как флорины. Но и в это рождество они опять окровавлены, как в прошлый, как в позапрошлый год. В прошлом году Космас встретил Новый год на Астрасе. В ту ночь англичане убили Уоррена.
