Леонид Платов - Секретный фарватер
Потом заботливо подлил вина в мой бокал.
— Эта мысль для вас, конечно, нова, — сказал он успокоительным тоном. — Постепенно вы освоитесь с нею. Сигнал, я думаю, раздастся завтра или послезавтра. Но это уже ни к чему. Фюрер живой — бесполезен. Мертвый, пожалуй, еще пригодится.
— Какая же польза от трупа? — спросил я растерянно. — Хотя, говорят, в Бухенвальде и Освенциме…
— Не то, нет. Гений, даже без высшего образования, годится на другое. Фюреру нужна не Ева, а святая Елена. Ореол мученика будет ему к лицу.
— Имеете в виду заточение? Муссолини уже побывал в заточении.
— И зря бежал оттуда. Скорцени, конечно, ловок, но глуп. Муссолини гораздо лучше выглядел бы в заточении, так сказать, скорчившись в ногах у Наполеона, чем на виселице, да еще подвешенный вниз головой. Я желаю фюреру заточения! Стать мучеником — это лучшее, что он может сделать для пользы общего дела.
Глава четвертая
ДОНОС ИЗ МОГИЛЫ
(«Сохранить кофры Фюрера!»)
— Но багаж он позаботился доставить заранее. — Голос командира донесся до меня, как сквозь плотно задраенный люк.
— Какой багаж?
— Кофры. Пять кофров. Не притворяйтесь, что вы не видели их! Вы были на пирсе во время погрузки. А что в этих кофрах?
— Откуда мне знать?
— Комбинашки Евы Браун?
— Возможно.
— Нет. Кофры, если помните, доставлены в канун Нового года. В этом был расчет. Все в Пиллау перепились. Пирс был оцеплен. Багаж сопровождали семь офицеров СС. «Не слишком ли много для обыкновенного багажа?» — подумал я.
— Разве вам не сказали, что в кофрах?
— Эсэсовцы предупредили лишь, что груз — особой государственной важности! Комбинашки, таким образом, сразу же отпали. Но на несколько минут отодвинем эти кофры! Я не договорил о себе. Упустил одну деталь. Фон Цвишены — из Ганновера. Мы гордимся тем, что нынешний английский король — наш земляк. Ну как же! До недавнего времени короли Англии по совместительству были курфюрстами Ганновера. Отец нынешнего короля, воюя в четырнадцатом году с Германией, решил, что ему пристойнее именоваться Виндзором — по названию загородной резиденции. Раздумывая в Пиллау о судьбах Третьего райха, я вспомнил одного из наших добрых курфюрстов, предка Виндзоров. Он продавал своих подданных в солдаты любой платежеспособной иностранной державе. И брал совсем недорого, представьте! Три талера за голову! Потом на память пришли гессенские стрелки. В XVIII веке английский король нанял их и отправил за океан бить американских бунтарей. Вдумайтесь в это! Наши предки помогали англичанам против Георга Вашингтона! Не наступит ли, думал я, время, когда Вашингтон (город, не президент) станет покупать наших солдат, чтобы с их помощью бить каких нибудь других бунтарей? Расчет с головы, естественно, производился бы уже не талерами, а долларами, что гораздо приятнее. Что вы больше любите, доктор, доллары или талеры?..
— Я люблю и то и другое, — сказал я, чтобы отвязаться от него.
— Но это плохо, доктор. Надо остановиться на чем нибудь одном. Видите ли, мой предок — о нем сохранилось семейное предание — уехал с гессенскими стрелками в Америку и не вернулся оттуда. Если солдаты Вашингтона не прикончили его, значит, он прижился на американской земле. Весьма вероятно, что у меня родичи в США. Попав туда, могу встретить миллионера с такой же, как у меня, фамилией. И вот, полный гостеприимства, он напомнит мне одну латинскую поговорку. Вы врач и знаете латынь: «Уби бене, уби патриа»54.
Я машинально поправил:
— Не «уби», а «иби».
— Пусть «иби». Но вы уловили мою мысль?
Мне показалось, что я уловил ее.
— Боже мой! — воскликнул я. — Вы хотите продать фюрера американцам?!
Я представил себе, как фон Цвишен с обычной своей ужимкой принимает на борт фюрера и сопровождающих его лиц, потом, выйдя в море, тайно меняет курс и, вместо того чтобы идти к Южной Америке, направляется к берегам Северной.
— Но это измена, господин капитан второго ранга!
Командир надменно вскинул голову:
— Я же сказал: фюрера на борт не брать! Таково мое решение. В каюте кофры, пять кофров. Для фюрера нет места. И потом, я не курфюрст Ганновера, не торгую немцами, получая по три талера с головы.
Признаюсь, я обиделся за нашего фюрера.
— Вы говорите так, — сказал я, — будто это простой ландскнехт, а не вождь германского народа и величайший полководец всех времен. Американцы, я полагаю, дали бы за него побольше, чем три талера.
— А зачем он американцам?
У меня дыхание перехватило от негодования.
— Кофры — другое дело, — спокойно продолжал командир. — Американцы, надо думать, не отказались бы от кофров. Ну вот, доктор, описав циркуляцию, мы вернулись к нашим кофрам! Слушайте дальше. Самое интересное дальше. Незадолго перед ужином я взломал замки на кофрах фюрера!
— О! Господин капитан второго ранга!
— Но ведь вам самому до смерти хочется узнать, что в этих кофрах. Вы даже подались вперед на стуле. Думаете, там слитки золота или жемчужные ожерелья? Нет! Там только папки. Черные, желтые, синие, белые. И на всех сургучные подтеки, как запекшаяся сгустками кровь. А поперек каждой папки надпись: «Государственная тайна».
Но ведь и на моем щите тот же девиз! И я не испугался…
Едва лишь я сорвал сургуч и раскрыл одну из папок, как понял, что наткнулся на клад.
Передо мной был личный архив фюрера!
Не знаю, известно ли вам, что фюрер близорук. Он тщательно скрывает это и не соглашается из кокетства носить очки. Ведь ни Цезарь, ни Наполеон не носили очки!
Поэтому для фюрера изготовлена особая пишущая машинка. Я видел ее. Литеры — спокойной округлой конфигурации, и они вдвое крупнее обычных литер.
Документы, предназначенные фюреру, печатаются только на этой машинке: на маленьких листах и с большими полями — так он любит.
Мне было достаточно взглянуть на первый же попавшийся под руку документ, чтобы понять: это отпечатано для фюрера!
— Я понял, что в папках! — вскричал я. — Там планы третьей мировой войны!
— А вот и нет! Нюх изменил вам! Но разгадка близко, почти рядом.
Я развел руками, признаваясь в своем поражении.
— Военно стратегические концепции, — сказал командира — очень быстро ветшают, особенно в наше время, в канун атомных битв. Но природа человека остается без изменений, и это очень плохая природа, доктор. Нам с вами известно об этом лучше, чем кому бы то ни было. Уж такова наша профессия: находить дурное в человеке, чтобы использовать это дурное в своих целях.
Я осторожно высказал другую догадку:
— Компрометирующие документы?
— Да. И они — наряду с другими. Повторяю: там есть все, что хотите, доктор! Богатейший в мире ассортимент диверсий!
Командир захохотал. Он так редко смеется, что я от неожиданности вздрогнул.
— В кофрах, — продолжал он, — вместе с перечнями и выдержками, напечатанными для фюрера, содержатся также: отличные дворцовые перевороты, ослепительные взрывы, моментальные фотографии, сделанные из за угла (убивают, как пули), подлинники неосмотрительно выданных расписок и мастерски выполненные фальшивки, которые были (или будут!) подброшены разведке противника через услужливую нейтральную разведку. Ведь иная погубленная репутация стоит взрыва военного объекта, не правда ли?
Есть кофр, который я назвал бы стоком слизи и нечистот. С содержимым его полагалось бы знакомиться, доктор, надев предварительно перчатки мусорщика.
В этом кофре содержатся досье на некоторых политических деятелей Европы, Америки и Азии. К отдельным досье приложены счета из ресторанов или рецепты врачей, несомненно не подлежащие оглашению.
Кое кто из этих политических деятелей еще не развернулся, не вошел в полную свою силу. Но это не беда. Документы сберегаются про запас. А деятель, разгуливая по улицам, не знает, что кто то уже положил пальцы на его горло и может в любой момент нажать — так, чуточку, в целях предупреждения.
Имеются также списки (по странам) деятелей, которых я назвал бы: «люди Винеты». Этим расписки и рецепты уже предъявлены. До поры до времени «люди Винеты» законсервированы и притаились. Но стоит подать почти беззвучную команду, и…
Спешу оградить себя от подозрений, штурмбаннфюрер. Я стал побаиваться, не превышаю ли своих полномочий, вникая в суть операций, пока только намеченных, то есть сугубо секретных. Но нашего Молчальника, нашего Подводного Мольтке, уж нельзя было остановить.
— Считайте, что это мой каприз, — сказал он, — но я хочу, чтобы вы, доктор, поняли размах диверсий, намеченных на период «после войны». Вот вам одна из них. Она называется: «На дно!». Мир никогда еще не видал таких своеобразных по замыслу и масштабу операций.
