Нгуен Тхи - В ОГНЕ
По тропинке через поле шла к батареям цепочка женщин с коромыслами на плечах; мерно покачивались подвешенные к коромыслам кувшины. Видно было, что дорога хорошо им знакома. Они прошли прямо на позиции, поставили кувшины на землю и, сняв с головы ноны, стали обмахиваться ими как веерами. Девчонки помоложе бросились собирать бидоны, кружки и фляги.
Девочка лет пятнадцати с хвостом черных волос за спиной подбежала к землянке, где сидел Суан.
— Давайте посуду!
— Здравствуй, Туйен. — Лай протянул девочке флягу. — Сегодня ты угощаешь таким же вкусным чаем, как вчера?
— А он у меня всегда одинаковый — зеленый!
Она засмеялась, но, увидев незнакомого седого военного, смутилась.
— Не тяжело вам носить сюда чай?
— Вот еще! Если хотите, выкопайте себе целый бассейн, а мы вам воды натаскаем — полный нальем, до краев. Надо вам выкупаться, чтоб не были такие черные!
Все расхохотались. Туйен нацепила на себя семь или восемь фляг и, растопырив пальцы, подхватила несколько эмалированных кружек. Маленькие ступни ее замелькали по темной раскаленной земле.
К четырем часам вернулся Дык. Позвав Тхо и Хюйена, ротный сказал:
— Все в порядке. Присмотрел отличное место. Правда, деревья закрывают обзор; придется срубить. Жаль, такие красивые фыонги, высоченные… Если соберут побольше людей, за ночь кончат. Товарищ Тай обещал прислать сто пятьдесят человек. Как стемнеет, начнем…
Он не успел договорить, раздался сигнал тревоги.
— Ладно, иди отдыхай, — сказал Хюйен. — Мы с Тхо управимся сами.
Но Дык, посидев минуту, вскочил. По звуку моторов он понял, что самолетов много и они идут прямо на батареи. «Атакуют!» — пронеслось в мозгу Дыка. Он побежал на КП.
Набросив на плечи накидку из парашютной ткани, Дык встал рядом с окопом наблюдателя. Кан, сидевший в окопе, — он заменил Тоана, раненного у Дой-шима, — улыбнулся ротному и прильнул к окулярам.
На позиции все молчали. Слышно было лишь, как поворачивались стволы пушек. «Жарко, — подумал Дык, — в кожухах быстро высохнет масло, надо бы не забыть… Кто это, неужели комиссар?.. Стоит, прислонившись к брустверу, около пушки Лая…»
И Дык невольно вспомнил Диен-биен-фу. Он пришел тогда в ПВО рядовым пулеметчиком, а Суан был уже замполитом батальона. Дык помнил — словно это случилось вчера — тот день, когда их рота сбила первый Б-26[24]… Самолет огромным костром вспыхнул в небе, прямо над ними. Суан сорвал с головы шлем и, радостно крича, подбросил его высоко вверх. А Дык так и застыл у пулемета, забыв, что еще идет бой и кругом рвутся бомбы…
За все эти долгие военные годы Дык больше всего возненавидел самолеты. В начале войны не было еще пушек и солдаты не умели вести бой с авиацией. Самолеты сносили с лица земли деревни, мосты и дороги, безнаказанно улетали и возвращались снова, а он, стиснув зубы, глядел им вслед…
У него с самолетами были свои, личные счеты: свинец, пущенный с неба, убил Шам, его сестру! И сейчас, вспоминая о ней, он чувствовал щемящую, острую боль. Родители Дыка умерли рано, и Шам заменила ему мать. Дык навсегда запомнил страшный голод сорок пятого года, месиво из отрубей, раздиравшее горло… Ему было тогда десять лет. Шам ушла вместе с братом в Фу-тхо[25]. Бог знает какими судьбами удалось ей наняться в дом богача. Он держал целую свору собак; огромные и страшные, как пантеры, они бегали по всему имению. Днем Дык прятался, забившись в заросли на холмах, где рос чай, а вечерами прокрадывался к изгороди позади дома и, притаившись, сидел там, пока не окликал его голос сестры:
— Дык, милый, где ты?..
Шам просовывала сквозь узкую щель в изгороди узелок с холодным рисом, который она, сама чуть живая от голода, сберегала для брата. И покуда он жадно поглощал сухие комки риса, рука сестры легонько гладила его волосы, щеки, плечи. Они не видели друг друга, он слышал только, как Шам негромко плакала по ту сторону изгороди.
А когда пришла революция, Шам убежала от хозяев и вернулась вместе с братом в деревню. Затем началась война, и она ушла в партизанский отряд. Дык пошел вместе с ней. Партизаны привязались к нему, вскоре он стал в отряде связным.
В четырнадцать лет он был уже связным партизанского штаба уезда, потом его взяли в батальон ополчения. Он все больше отдалялся от дома. Французы устроили в их округе «белую зону», понаставили всюду форты и заграждения, и ему очень редко удавалось повидаться с сестрой.
Никогда не забудет он ту декабрьскую ночь пятьдесят второго года. В непроглядной тьме под резким, холодным дождем перешел вброд речные протоки, глубокие и топкие, как болота. Когда пробрался наконец к своему дому, у него зуб на зуб не попадал от холода. Но дом был пуст. Он решил заглянуть к соседям. Старуха, приоткрыв дверь, посветила бамбуковой лучиной прямо ему в лицо и, узнав, вдруг заплакала навзрыд:
— Ох, какое у нас тяжкое горе!.. Самолеты налетели и убили из пулемета твою сестру!..
Поэтому в пятьдесят третьем, услыхав, что его берут в ПВО, Дык ни о чем больше и не мечтал. Под Диен-биен-фу появились уже зенитные пушки и пулеметы, которые впервые дали отпор самолетам. Все говорили: «Ну, теперь и умирать не обидно!..»
А Дык с тех пор так и не разлучался с зенитками: сперва — служба на батарее, потом — артучилище. Теперь он командует ротой. И в небе снова вражеские самолеты — американские!..
Приближалась новая группа реактивщиков. Они не пошли прямо на зенитные позиции, а широкими кругами стали уходить к югу. «Хотят зайти со стороны солнца», — подумал Дык.
Тут же, словно отвечая его мыслям, раздался голос связного, слушавшего КП группы.
— Приготовиться к заходу с запада… Цель — четыре головных Ф-105!..
— Рота, внимание!.. Цель — четыре головные машины!.. — выкрикнул Тхо слова команды.
— Товарищи! Спокойнее, не горячитесь… Цельтесь получше! — Политрук Хюйен говорил с солдатами так, словно они были охотниками, обложившими матерого зверя.
Поблескивающие стволы зениток быстро поднялись к небу. От рева самолетов дрожала земля. Кан, глядя в окуляры дальномера, выкрикивал:
— Четыре тысячи… шестьсот!.. Четыре тысячи… двести!.. Три тысячи… девятьсот!..
Они шли прямо на батареи! Дык увидел, как первый самолет лег на крыло и понесся к земле.
Ухнули пушки, изрыгнув длинные языки пламени. Метнувшийся в стороны воздух рванул накидки из парашютной ткани за плечами бойцов.
Самолет, сбросив бомбы, задрал нос кверху, уходя от повисших вокруг разрывов.
— Что, сволочь, не выдержал?! — закричал Дык.
Бомбы, ревевшие, как сирены, взорвались за его спиной, где-то в поле.
Следующий самолет, оглушительно воя, вошел в пике. Земля на позициях содрогнулась от взрывов. На этот раз бомбы упали неподалеку, рядом с дорогой; осколки застучали по густым веткам сандалов. В тучах дыма и пыли красными сполохами вспыхивали залпы зениток…
— Молодцы, ребята! Отлично стреляли!.. Спокойнее, сейчас будет новый заход… Наводить как можно тщательней! — Голос Хюйена — самого его не было видно в густом дыму — звучал неторопливо и спокойно.
Два самолета, поднявшись повыше, описывали круг в небе.
— Эти двое с перепугу побросали бомбы куда попало!
Суан присел рядом с Дыком на бруствер и протянул ему сигарету. Оказалось, что у них нет спичек.
— Они сейчас отвлекают наше внимание. — продолжал Суан, — их цель — «единица» и мост.
Кан бросил им из своего окопа коробку спичек. Они прикурили и стали наблюдать за тем, что происходило у моста.
Один из самолетов начал пикировать на мост примерно с пятнадцати тысяч метров. От него отделилась огненно-красная искра, за которой потянулся хвост белого дыма.
— Бьет ракетами, гад!
Самолет продолжал пикировать на мост, направляя полет ракеты. «Единица» открыла огонь. С другого берега реки тоже заговорили пушки. Темный силуэт самолета неотступно преследовали белые дымки разрывов. Вокруг сетью сплетались красноватые линии трассирующих снарядов.
Пилот не выдержал и круто взмыл вверх. Над рекой взметнулся высоко к небу гигантский белый фонтан. Ракета упала в воду! Дык и Суан ясно видели, как на речной глади заблестели под солнцем волны.
Следующий Ф-105 спикировал на мост, за ним — еще один… Рвались бомбы, грохотали пушки, ходуном ходила земля. Черный дым, поднимавшийся над воронками, смешался с пороховой гарью и затянул весь берег. В бамбуковых зарослях и в кронах деревьев метались и тревожно кричали птицы.
Бой у моста становился все ожесточеннее. Разрывы и выстрелы слились в сплошной, непрерывный грохот. У Дыка, смотревшего, как «единица» стеной огня встречает каждую вражескую машину, от напряженного ожидания гулко колотилось сердце. Он поднял руку и показал комиссару на мост.
— Обратите внимание, со стороны высоты «сто двадцать» наши позиции совершенно открыты. Противник все время заходит именно оттуда. Надо заткнуть эту дыру!
