Лев Славин - Арденнские страсти
Гитлер сдержался. Он метнул взгляд на Рундштедта, на его неподвижно вежливо-высокомерную маску, Что думает этот сгусток военных знаний? Он славится своим немногословием. Вот и сейчас он молчит. О эта старая редиска, этот мелочный, дотошный Рундштедт! Гитлер ненавидел его за вечную придирчивость, которая проступала, даже когда фельдмаршал молчит, во взгляде, в линии крепко сжатого рта. Но он знал, что Рундштедт к нему привязан всей кровью и плотью своего существа: противник его не пощадит – Рундштедт значится в списке военных преступников. Недаром после июльского покушения на фюрера Рундштедт прислал ему подобострастное поздравление с высокопарными проклятьями по адресу заговорщиков.
Однако его молчание взорвало фюрера. Гитлера бесило, что профессиональные военные считают его дилетантом.
– Я требую вашего мнения, Рундштедт, – сказал он, сдерживая голос. – Вы тоже за малодушное, слюнявое предложение Моделя об Ахене?
Рундштедт покачал головой.
– В атаке на Ахен, – протянул он, как всегда словно с ленцой, – есть большой смысл, но я бы этим не ограничился. Под Ахеном, как вы справедливо указали, мой фюрер, мы легко разгромим Монтгомери. Затем выйдем к Маасу и овладеем Льежем. Сообразуясь с нашими скромными силами, мы…
Тут уж Гитлер не выдержал. Этот сановный говорок вывел его из себя. Он хватил кулаком по наполеоновскому столу:
– Я не хочу ничего слышать об этом! Я двину двадцать одну дивизию, и, кроме того, я даю две мои личные бригады – гренадерскую и охранную! Довольно!
Он выбежал из-за стола и стал перед фельдмаршалами. Они не смели двинуться, хотя он забрызгивал их слюной.
– Я не нуждаюсь в ваших советах! Я руковожу армией много лет, и я приобрел больше практического опыта, чем все эти господа из генерального штаба! Я… я… – Теперь он бегал по комнате, слегка волоча ногу, и кричал: – Я проштудировал Клаузевица, Мольтке, Шлиффена! Гнейзенау! И об этом у меня сведений больше, чем у всех вас!
Рундштедт прикрыл глаза. Он почувствовал, как забилась жилка на правом виске. Во рту медный вкус. Ему тоже хотелось закатить истерику. Но здесь, в ставке верховного командования, право на истерику имел один Гитлер. Рундштедт отлично помнил, во что обошлась ему его реплика, после того как англо-американцы очистили от немцев полуостров Котантен. Вообще-то Рундштедт был изысканно (некоторые говорили – старомодно) вежлив. Сорвался он только однажды, вот именно в этот день – 1 июля. Тогда старый фельдмаршал с ослепительной ясностью увидел, что наступление союзников остановить нельзя. И на панический вопрос по прямому проводу начальника штаба, этого «паркетного генерала» Кейтеля: «Что делать?» – Рундштедт ответил: «Заключайте мир, дураки!» В ту же ночь он был смещен и заменен фельдмаршалом Гюнтером фон Клюге. Рундштедт счел это за благо. Он снова был восстановлен главнокомандующим всеми силами на Западе не далее как через три месяца – 4 сентября сорок четвертого года, после того как фельдмаршал Клюге был снят с этого поста и застрелился, предварительно написав Гитлеру почтительно-дерзкое письмо, где подхалимские объяснения в любви перемешивались с категорическими требованиями кончать эту безнадежную войну. Его самоубийство было объяснено поражением Клюге под Авраншем, но все знали, что, в сущности, это казнь за прикосновенность Клюге к покушению на Гитлера 20 июля сорок четвертого года.
– Мой фюрер! На звездах начертано, что Арденны станут для нас поворотом к победе! – Маленькое лицо Геббельса с низко и косо посаженными, как у обезьяны, ушами дышало восторгом.
Гитлер вдруг успокоился. Это произошло так внезапно, что Рундштедт подумал: «А не являются ли его истерики притворством?» Гитлер подошел к Моделю и положил левую руку ему на плечо. Он благоволил к этому маленькому пруссаку и даже простил ему поражение под Курском.
– Ты веришь мне?
Модель вздрогнул от этого обращения на «ты» – редчайший случай особой милости.
– Да, мой фюрер!
– Вера и воля – вот в чем наша сила.
– И в вашей гениальной интуиции, мой фюрер.
Гитлер задумчиво склонил голову.
– Государственный деятель, – сказал он, – должен уметь предвидеть задолго вперед. Слушай меня: не пройдет и года – мы будем победителями в этой войне.
– Да, мой фюрер! – воскликнул фельдмаршал с порывистостью юного лейтенанта.
Гитлер подошел к столу, взял папку и протянул Рундштедту.
– Вот план операции, – сказал он. – Я назвал ее «Wacht am Rhein» [13].
– Превосходное название! – воскликнул Геббельс.
Оба фельдмаршала звякнули шпорами и пошли к выходу. Когда они были в дверях, Гитлер окликнул их. Они вернулись обеспокоенные, Гитлер протянул руку:
– Дайте-ка сюда.
Рундштедт, недоумевая, вернул папку. Гитлер надписал на ней готическим шрифтом: «Изменению не подлежит». И размашисто подписался.
Когда они покинули кабинет Гитлера, миновали все бронированные двери, прошли по узкому коридору между двух шеренг эсэсовцев и вырвались на свежий воздух, Рундштедт посмотрел на часы и проворчал:
– Что за варварская манера работать по ночам.
Модель сказал участливо:
– Могу предложить вам отличное снотворное.
Рундштедт покачал головой. Из снотворных он предпочитал алкоголь. Некоторое время они шли молча. Модель снял монокль и принялся вертеть его на шнуре вокруг пальца, что было у него признаком волнения. Потом сказал несколько вызывающим тоном:
– Самая идея наступать через Арденны смела и остроумна. Вы не можете отказать ей в находчивости, не правда ли?
Рундштедт нехотя разомкнул уста:
– Я считаю главным фронтом Восточный.
– Но после победы в Арденнах у нас останется один фронт, и мы справимся с ним быстро. Ведь наши беды в том, что мы в центре Европы и потому уязвимы со всех сторон.
– Главная беда наша в другом.
– В чем?
– В том, что мы должны получать указания от одного человека.
– Господин фон Рундштедт, я присягал фюреру.
– Бог мой, я тоже.
Больше между ними не было сказано ни слова. Только перед тем как сесть в свой «мерседес-бенц», Рундштедт, перед которым распахнул дверцу молоденький адъютант, его сын, сказал:
– Страх… Система держится страхом.
Модель сделал вид, что не слышит. Он отгонял от себя неприятные мысли. Обласканный Гитлером, он поспешил в свой штаб. Он верил в пророческий дар фюрера. «Не пройдет и года», – повторял он мысленно. И когда в штабе группы армий «Б», которой он командовал, его окружили офицеры во главе с начальником штаба генералом Кребсом, расспрашивая о свидании с Гитлером, он повторил им эти пророческие слова фюрера: «Не пройдет и года», не предвидя, что не пройдет и полугода, как он, фельдмаршал фон Модель, попав с трехсоттысячным войском в окружение, пустит себе пулю в лоб, а еще через две недели покончит с собой и сам пророк.
Там же, в «Волчьем логове», и примерно в те же дни был затеян план «Гриф». Тайна строжайшая! В сущности, поначалу о нем знали только два человека: Гитлер и состоящий при нем для особых поручений оберштурмбанфюрер Отто Скорцени, иначе говоря, специальный агент фюрера. Ну, еще, может быть, отчасти Кальтенбруннер, который подбросил Гитлеру пару-другую идеек насчет этого тонкого дела, но быстро был отстранен.
Отто Скорцени вымахал два метра без малого. Так что Гитлеру во время разговора с ним приходилось задирать голову. А Скорцени почтительно нависал над фюрером, сплошное «чего изволите, только прикажите – отца родного не моргнув зарежу».
Да вот беда: 20 октября, как раз когда Скорцени понадобился фюреру, он был в отпуске, предавался в Берлине сладкой жизни. Бомбежки сообщали его ночным наслаждениям особый острый привкус.
Конечно, адрес его был известен: отель «Адлон». Но офицер, посланный за ним на связном «Хейнкеле-111», не застал его там. Администратор посоветовал офицеру наведаться в ночной клуб «Фемина». Действительно, посланец нашел Скорцени в туалете клуба, где он сосредоточенно выбирал презервативы (отдавая предпочтение французским), которыми среди блистающих изразцов и аммиачного запаха этого заведения бойко торговал одноногий инвалид с железным крестом на груди.
– Скорцени, я знаю, только вам можно доверить это дело, и вы его выполните.
Верзила преданно щелкнул шпорами. На черном эсэсовском мундире его блистали рыцарский крест и итальянский орден «Сто мушкетеров».
– То, что я вам скажу, – продолжал Гитлер, – является сверхсекретом. Кроме вас и меня… – Фюрер внезапно прервал свою речь. – Что у вас в планшете?
Он нажал кнопку на столе.
Вошел гауптштурмфюрер в сопровождении трех эсэсовцев – руки к бедрам, щелкнули каблуками.
Конечно, Скорцени глубоко свой. Не он ли свергал австрийского канцлера Дольфуса? Не он ли расправился с венгерским властителем Хорти? Не он ли, черт побери, похитил самого Бенито Муссолини 12 сентября сорок третьего года? Но после июльского покушения Гитлер не доверял собственной тени.
