Григорий Полянкер - Наш добрый друг
Но все же пришлось признаться и открыть правду.
И над Джулькой нависла угроза.
Правда, ее спасло то, что эсэсовец-фельдфебель немного очухался и пришел в себя. Он тут же воспрянул духом и стал жаловаться перед начальством, что его не по правилам взяли в плен и что война вообще ведется не по правилам. Как это – пускают собаку в бой, а она набрасывается как зверь и рвет на куски. Разве есть такое в уставах европейских армий? Это черт знает что! Не собака, а настоящий тигр. Слыхано ли? Гитлер объявит протест. Не по правилам…
Тут фельдфебель заметил, что начальники стали посмеиваться, а ему они сказали, что скоро разберутся с собакой и с его Гитлером, а покамест пусть честно и точно расскажет, вернее – ответит на все вопросы.
И повторили, что критика герра фельдфебеля в отношении незаконных действий собаки будет принята во внимание, если, конечно, он поведет себя разумно.
Но Джулька обо всем этом ничего не знала. Она и не рассчитывала, что в самом штабе идет о ней разговор и она является причиной того, что на время воцарилось здесь, в штабе, такое оживление и из-за нее военные смеются, шутят.
Джулька немного выспалась на плащ-палатке, отдохнула, очистила консервную банку от всякой снеди, напилась досыта, выскочила на бруствер, навострила уши, устремила свой пристальный взор вдаль, вернее, в ту сторону, за зеленой балкой, где притаился враг. И так она сидела, пока немцы не открыли огонь. Тогда Джулька соскочила на дно траншеи, притаилась, глядя на нас грустными глазами, громко зевала, нервно ворочалась на месте, а когда кого-нибудь задевала пуля и санитар выносил его к отдаленной ложбине, где находился санпост, Джулька тут же выскакивала, ползком догоняла санитара, хватала край палатки, на которой лежал раненый, помогала тащить и вскоре возвращалась с плащ-палаткой в зубах. Она не могла расстаться со своей постелью, к которой так привыкла. Она опасалась, что санитар впопыхах забудет и не притащит обратно плащ-палатку, поэтому сама бегала за ней.
Наша Джулька уже чувствовала себя у нас как дома или, как Шика Маргулис любил выражаться, как бог в Одессе.
Она уже отлично изучила повадки й наклонности каждого из нас, наши слабости и привычки. Правда, старалась не особенно бросаться в глава, когда появлялись здесь старшие начальники. В таких случаях, забившись в какой-нибудь угол, сворачивалась в клубок, притаившись. Кроме того, отлично помнила, что ей нельзя путаться под ногами в минуты большого напряжения.
При сильном обстреле она вытягивалась на плащ-палатке, прижавшись к стенке траншеи, короче говоря, вела себя исключительно спокойно и тихо. Рану, полученную той тяжелой ночью, все время облизывала длинным языком, и она быстро затягивалась. Не привыкшая к бинтам, она сорвала с ноги почерневшую от пыли и крови марлю и уже больше никому не давала перебинтовывать себя. Короче говоря, тысячу раз был прав наш всезнайка. Профессор Саша Филькин, когда сказал, что это не собака, а умница. Она и впрямь походила на того злополучного студента,, сдававшего экзамен, который все понимает, только ответить не может.
Да, наша Джулька каждого из нас понимала с полуслова. Она обладала удивительным инстинктом предчувствовать приближение опасности, угрозы, какой-нибудь неожиданной перемены. Знала, когда можно понежиться, побаловаться, а когда необходимо замереть.
Время тянулось медленно. Плыл жаркий месяц июль, незабываемый жестокий месяц на священной, древней курской земле, вернее сказать, на знаменитой Курской дуге. '
И снова над нами раскинулось необозримым шатром звездное небо. Вокруг – необычное безмолвие. Казалось, эта ночь не предвещала тревоги, но все же в воздухе чувствовалось что-то неладное, пахло порохом, угадывалось приближение грозы.
В эту ночь никто из нашего маленького гарнизона не сомкнул глаз.
По ту сторону балки мы уловили какую-то возню, доносилось приглушенное движение. Напряженно вслушиваясь, старались уловить малейший звук. Не иначе, как немец готовится к наступлению. И, судя по всему, на участке фронта нашей дивизии. Сюда, на нашу небольшую крепость, тоже направлено острие его меча.
За лесом заскрежетали танки, зарычали приглушенно моторы, огни мелькали за стволами деревьев то здесь то там.
Самохин, всматриваясь тревожно в ту сторону, откуда доносился скрежет металла, быстро шагал по траншее, проверяя, все ли готово к бою, на ходу расспрашивая ребят, что кто услышал, что заметил там, у врага. Он был необычно взволнован, просил наблюдателей обо всем ему немедленно докладывать.
Всех охватила тревога в предчувствии надвигающейся грозовой битвы. И эта тревога тут же передалась нашей неспокойной Джульке. Она нервно ворочалась возле бруствера, длинные уши ее то и дело шевелились.
Скрежет за лесом вдруг утих, и снова настала тишина. Тревожная тишина.
Вдруг Джулька подхватилась, обернулась совсем в другую сторону, стала облизываться, легко повизгивать. Кто-то явно сюда добирался. Послышался условный сигнал – трель соловья. К нам спешил со своим хозяйством долгожданный старшина Михась. Весьма кстати!
Нас это очень порадовало. Давно пора чего-нибудь поесть. Как видно по метушне врага, надвигается новая битва, и кто знает, когда выпадет возможность подзаправиться.
Джулька мгновенно перемахнула на ту сторону траншеи и понеслась навстречу Михасю… Запах пищи заставил ее позабыть обо всех опасностях. Она настигла старшину, стала подпрыгивать, кружиться перед ним, вилять хвостом. Короче говоря, встретила Михася радушно,, как положено встречать доброго, ласкового и долгожданного друга.
Должно быть, не менее обрадовался и сам Михась, увидав собаку. Он быстрее пополз к траншее, ввалился в нее со своим сложным хозяйством, обнял Джульку, погладил и налил ей первой полную банку вкусно пахнущего супа с мясом.
– Получай, Джулька, двойную порцию, а захочешь – Дам еще! – сказал он, отдышавшись и улыбаясь. – Ты честно заслужила. Я и не предполагал, что ты такая бесстрашная.
И, обратившись к нам, добавил:
– Так что же, ребята, это все правда, что у вас Джулька так красиво позабавилась с фашистом?
– Что же, старшина, ты разве там, в штабе, не видел того фельдфебеля, не разглядел, как Джулька его обработала своими зубками?
– А как же, конечно, видел! Надолго фашистская сволота запомнит. А вы, ребятки мои, глядите, берегите Джульку, не пускайте ее туда, куда не надо. – Подумав минутку, добавил: – А вообще-то, следите, чтобы она не попадалась на глаза начальству. Разное там болтают про вашу помощницу Джульку. Старые служаки крутят носом, мол, не положено держать на передовой собаку. Не по уставу. Глядите, хлопчики, как бы Джульку у вас не увели.
– Ого, пусть только попробуют! – отозвался Шика Маргулис. – Небось теперь они уже убедились, что Джулька здесь нам не помеха и не зря получает свой кусок хлеба. Честно заслужила.
– Пока начальство к нам заглянет, война кончится, – вмешался дядя Леонтий, – сюда к нам идут не очень-то охотно. Вот ты, старшина, человек! Под таким огнем добираешься к нам на пузе, пошли тебе бог здоровья и долгие годы.
– А вы как думали, что я вас оставлю без харчей? – перебил его старшина, приготавливаясь к раздаче пищи. – Достаточно, что все время находитесь на передке, у дракона под зубами, так могу ли я вас оставить без пищи? Тем более, что предстоят горячие дни.
Михась стал быстро разливать по котелкам борщ, роздал хлеб и сухари и, посматривая, с каким удовольствием ребята уплетают свой обед, потирал руки:
– Ешьте, ребята, на здоровье. Кому добавочки – не стесняйтесь, будьте как дома, подставляйте котелочки!
Ночь плыла над головой тихая, тревожная июльская ночь.
Люди ели торопливо, опасаясь, что в любую минуту немцы могут им помешать. Ели молча, никто не шутил, не смеялся, как обычно, никому не нравилась эта коварная тишина. Каждый был погружен в свои тревожные мысли. Сердце подсказывало что-то неладное, не затишье ли это перед бурей?
И в самом деле, не успели бойцы опорожнить котелки, как в белесом тумане приближающегося рассвета послышался сильный гул самолетов, идущих в тыл врага. Почернело небо от наших самолетов. Загремели залпы сотен наших орудий. Вздыбилась там земля от взрывов, е стане врага. Густые облака пыли, дыма, копоти поднялись к небу, отравляя предрассветный воздух.
– Молодцы! – сияя от восторга, отозвался Самохин. – Это наша артиллерия и авиация рубанули по врагу, расстроили планы фрицев. Здорово!
– Кажется, кончился наш курорт, ребята, – сказал дядя Леонтий, – начинается большой сабантуй. Теперь держись!
Ребята отстранили котелки, помчались на свои места, глядя в ту сторону, где бушевал огонь.
– Ну и дают! Вот это удар по немчуре, парад у них не выйдет! – закричал Шика Маргулис.
Ребята оживились. Усталость как рукой сняло. То, что ребята видели теперь перед собой, вселяло свежие силы, уверенность, что фашисты, как бы ни бесились, здесь не пройдут.
