Валерий Барабашов - А смерть подождет
Тем временем, пока БТР рычал и разворачивался у блокпоста, опергруппа Смирнова осматривала свой «УАЗ». Машина имела жалкий вид: почти все стекла выбиты, пулевые пробоины в дверцах, решето, а не машина. Но двигатель и разномастные колеса не пострадали. «Антилопа», недовольно почихав, завелась, и Лёха, совсем как артист в кино «Кавказская пленница», грохнул кулаком по белой нарядной баранке:
— Зверь, а не машина! Никакая пуля её не возьмет!
А в следующую секунду притих, повернул напряженное лицо.
— А если бы я с вами не пошёл, мужики?
Дима Шевцов пальцем трогал пробоины, считал их вслух. Пошутил:
— Зато теперь из окон стрелять удобно будет. И с ветерком ездить будем.
Поехали, и правда, с ветерком, а точнее, с пронизывающим ветром в салоне. Впереди — покалеченный «УАЗ», из выбитых окон которого торчали стволы автоматов, за ним — синий с тихонько ругающимися мирными жителями Чечни, а позади, почти подпирая багажник «Жигулей», — зеленая клиновидная туша БТРа.
Линда, сидя на коленях у Олега, вертела головой: что за новые запахи в машине, почему так холодно?
… В комендатуре чеченцев основательно, под протокол, допросили и до утра посадили под замок. Утром опергруппа и омоновцы осмотрели место происшествия, нашли десятка четыре стреляных гильз от «Калашникова» и только. На стылой земле никаких следов не было. Осталось неясным: то ли потешились у блокпоста «мирные жители» Гудермеса и потом быстренько разбежались по близлежащим домам, то ли поработали боевики Рамзана Гадуева, кому перекрыли дорогу и спутали планы омоновцы с опергруппой капитана Смирнова.
К обеду синий «Жигуль» со своими седоками отправился восвояси.
Глава пятая
День рождения Лёши Рыжкова праздновали спустя сутки после всех этих событий у блокпоста. Дата у лейтенанта кругленькая — 25 — столько лет за его плечами, из них в милиции всего четыре. По арифметике всё сходится: после школы отслужил в армии, год поработал шофером на легковушке-пикапе, возил торты и пирожные по магазинам, но скоро сладкая эта жизнь ужасно надоела. Бывшему сержанту-пограничнику хотелось приключений, романтики, опасностей. А где всё это можно найти? В милиции, конечно, на передовой по борьбе с преступностью.
Довольно скоро Рыжков оказался в уголовном розыске — сюда берут смышленых и неробких парней, три года Лёша поработал в одном из райотделов Омска, а теперь — здесь, в Гудермесе. Ехал сюда всё с той же жаждой приключений, война здесь, в Чечне, не казалась из заснеженной Сибири страшной и фатальной. Главное, самому не подставлять лоб под дурацкие пули, жить с умом и действовать предусмотрительно, с расчетом. Бережёного Бог бережёт, кто этого не знает!?
Лёха привез с собой гитару, оказалось, играть на ней и петь он был мастак, знал песни Окуджавы, Визбора, Никитина… Ну, и своё кое-что умудрялся сочинять, хотя в том не признавался, а на вопрос Олега — что, мол, за автор? — отвечал односложно: «Не помню. Слышал где-то».
Олег всё же пытался докопаться до истины, ибо и сам кое-что сочинял, но играть на гитаре не умел, слух музыкальный был у него так себе. Лёха бардом себя тоже не считал, бацал на гитаре в своё удовольствие и коллег по профессии развлекал.
За столом они уселись все пятеро, ещё череповецкие омоновцы явились, когда узнали про день рождения лейтенанта Рыжкова, сам майор Нуйков пожаловал, бравый их командир, с ним трое офицеров, потом ещё кто-то приходил-выходил… Короче, двери в комнату опергруппы капитана Смирнова в тот вечер не закрывались, здесь все были рады гостям, тем более имениннику — приятно же когда на твой день рождения приходит много людей.
Линда вертелась тут же, под ногами хозяина и его друзей, она хорошо чувствовала праздник, а ей, как отличившийся по службе, перепало нынче и внимания, и лакомств. Пришлось Олегу даже вмешиваться и ограничивать угощения — не накормили бы его помощницу чем-нибудь таким, что собачьему организму противопоказано.
Пригодилась за столом и «Лезгинка», чеченский коньячок хорошо пошёл под шашлык, какой Олег с Лёшей купили загодя у одного уличного предпринимателя прямо с дымящего мангала. «Лезгинку» Олег покупал сегодня же у Марьям, она спросила:
— Я слышала, день рождения у твоего друга?
— Кто сказал?
— А сам он и сказал, Лёша. Конфеты у меня утром покупал.
— Понятно… ещё что про нас знаешь?
— Обстреляли вас на блокпосту.
— Это тоже Лёша сказал?
— Нет, что ты! Про это весь город знает. Хорошо хоть никого не убили.
— А те, что нападали…
— Дураки они. Бандиты.
— Ты их знаешь? Местные они?
— Ой, Олег, не знаю я ничего. Кто стрелял, в кого попал… Про такое лучше не знать… Пошла я, до свидания. Чего в следующий раз принести?
— Сигареты. Больше ничего.
— Хорошо. Ну, гуляйте, отдохните. А то всё мотаетесь.
Так они поговорили, обменялись вежливыми, улыбками и разошлись.
… Офицерское застолье начинает, конечно, старший по званию.
Майор Нуйков, командир вологодского ОМОНа, с ролью тамады справлялся умело. Начал с похвалы всей опергруппы капитана Смирнова.
— Мужики! — Нуйков держал в руке алюминиевую кружку. — Должен сказать, что вы молодцы, хорошо работаете. Слух о вас по Гудермесу пошел. Сам слышал от одного местного аборигена, мол, таких сыщиков из России тут ещё не было, А про собаку вашу, Линду, просто со страхом в глазах рассказывал! Говорит: чёрная, громадного роста, с телка, глаза огнем горят, а оружие и взрывчатку через стену чует.
Все засмеялись, задвигались, весело поглядывая на Линду, а та сидела у ног хозяина счастливая. Поняла, что говорят про неё, хвалят, и Линда одобрительно завиляла хвостом, — дескать, правильно всё. Поначалу, услышав знакомые слова: «Оружие… взрывчатка», насторожилась — не придется ли бежать к машине? Но хозяин сидел спокойно, держал в руке, как и все, остальные, кружку…
— А что касается новорожденного, — продолжал Нуйков, — то ты, Алексей, и дальше служи России честно, как сейчас служишь, но свой следующий день рождения лучше отмечай дома, в кругу семьи. Есть деваха?
— Есть, есть, — кивнул Рыжков с белозубой простецкой улыбкой во весь рот.
— Вот, молодец. У мента, между нами, мужиками, говоря, должен быть надежный, крепкий тыл. Наша служба, как в песне поется, и опасна, и трудна. Но — благородна! Помни это!… Здоровья тебе, лейтенант, успешной карьеры. Чтоб до генерала дорос!… И храни нас всех, Бог! За тебя, Лёша!
Все встали, дружно зазвякали алюминиевые кружки, чеченский коньяк оказался вполне приличным напитком — веселья и расслабленных разговоров за столом прибавилось.
Омоновцы преподнесли Рыжкову фронтовую флягу со спиртом, Нуйков наказал её беречь и выпить по возвращении домой, что Лёша и пообещал, но твёрдой уверенности в его голосе не было.
Оперá тоже не остались в долгу перед своим товарищем — кто шикарный брелок для ключей преподнёс (Лёха как-никак водитель «антилопы»), кто флакон одеколона, кто блок сигарет…
Складно говорил и капитан Смирнов — с юмором, и по делу. Сказал, что его тёзка однозначно родился в рубашке, а значит, жить будет долго и счастливо.
Все, конечно, поняли, что капитан имел в виду «чэпэ» на блокпосту, Рыжкову в самом деле повезло — ведь мог же остаться в «УАЗе»!
— Ладно, чуть-чуть не считается, — махнул рукой именинник и взялся за гитару. — Давайте лучше споём!
Общий, объединяющий любую мужскую компанию, в том числе и милицейскую, градус за столом был уже на высоте, русская душа не может без песни, а песня сейчас была конечно о войне.
— Я не помню, сколько за камнем лежал.
Он стрелял и стрелял. Я — патроны считал.
Я устал, но ведь он — не железный, шакал,
Он ведь тоже устал!
А в России у нас — леса, поля, луга.
А в России сейчас снега, снега, снега…
А в России домой провожают ребята невест,
Над моей головой — южный крест…
Вот и он замолчал за соседней скалой.
Он привык, ему горы — что дом родной…
А в России у нас — леса, поля, луга.
А в России сейчас снега, снега, снега…
— Да уж, Сибирь наша точно сейчас в снегах, — грустно сказал Смирнов. — Такой грязи, как здесь, там нету. Давайте, мужики, за Сибирь, а? Хоть вы, может, и не бывали у нас, а земля наша замечательная! Легко дышится, просторно живется.
Голос капитана заметно дрогнул, его печаль как-то сразу передалась застолью, Рыжков отложил гитару.
— Алексей Иванович, у тебя кто в Омске? — спросил Олег.
— Две жены, одна бывшая, конечно, четверо ребятишек. Я, мужики, богатый!
За столом одобрительно загудели:
