Николай Иванов - Зачистка
У капитана не оставалось времени даже на молчаливую дискуссию с прапорщиком. Едва у Алмазова открылся огонь их всех видов оружия, он принялся вытягивать «ниточку» в поле. Получится как при передаче эстафеты: последний только подъезжает, а первый уже набирает скорость. Разница будет лишь в том, что и прибежавшему к промежуточному финишу придется следовать дальше вместе со всеми.
Яровой, добровольно принявший на себя роль телохранителя, перебрался на машину вслед за командиром, улегся у башни: не мешаю, но и не оставляю без присмотра. Знать, любили все же десантники прежнего взводного, не прощают себе его гибель. А Месяцеву оставалось по ходу решить, что делать с заминированной дорогой. Собственно, ради этого капитан и возглавил колонну, чтобы не передавили собственных «ежиков» и придумалось что-либо с минами по ходу движения и приближения к ним. Прорываться через объезд, если место позволит? Расстрелять дорогу из гранатомета? Но вдруг какая мина все же не взорвется? И какой же Серега оказался умница, что поплыл к минной закладке! Вот тебе и неказист, вот и не запомнился. В ножки надо кланяться лейтенанту Забаште за таких бойцов. Как сам-то не уберегся?
Из улочки, наконец, вырвался Алмазов верхом на бронированном коне. Рядом с ним, вцепившись мертвой хваткой в ствол пушки, качался один из посланных навстречу стариков. Сам ли он туда влез, принудил его это сделать Юра — времени на выяснения не оставалось, Месяцев лишь махнул рукой, увлекая группу за собой. Помятуя гнев комполка — вообще-то справедливый, по делу, — доложил в штаб о начале движения. Пусть сидят в готовности, вдруг и впрямь потребуется что-то сверхсрочное. Но этого не надо, не надо. Надо другое — доплыть. И где высаживать стариков?
Вновь оборвал себя: еще не пройдена и треть пути, а уже думается об его окончании. Это все равно, что артист сначала учит отбивать поклоны зрителю, а потом начинает оттачивать вокал. Кобылка, кобылка впереди, а не телега. Серега, «Сатурн-3» — он на брюхе сейчас торит путь, и о нем думать надо, а не о стариках, чьи сыны сейчас смотрят на них сквозь прицелы автоматов. Вот картинка для фантастов!
— Помедленнее, — прокричал механику-водителю и для наглядности, поскольку они все глухие от непрерывного рева двигателей, показал ему рукой — не гони.
Буераки, в которых засели боевики, начали размываться. Исчезали в белой пелене и парламентеры. Туман был бы на руку, выскочи они уже на трассу, а пока… пока чеченцы должны видеть своих родственников на броне. Нет сомнения, что боевики пошлют группу подрывников вдоль трассы, чтобы перекрыть путь назад, подготовить закладку там, где непрошенным гостям будет казаться, что опасность миновала. Но он, капитан Месяцев, на базу и не станет возвращаться. Его «коробочки» рванут снова вперед, вдоль лесополосы. Туда, где в тридцати километрах стоит блокпост внутренних войск и где можно переждать ночь и туман, а утром дождаться проверки дороги саперами. На войне разницы нет, где солдату спать. Главное, чтобы не ночевали отдельно душа и тело: одно на небесах, другое — в морге. В палатке вповалку, скрючившись внутри БМД, на досках у костра, — но единым целым.
Раздалось несколько выстрелов в оставленном селе — скорее всего, они прозвучали от отчаяния и бессилия боевиков, упустивших добычу. Но для подстраховки капитан приказал отработавшему на «отлично» Алмазову:
— Дай завесу.
Из шести стволов дымового гранатомета «Туча» вырвались клубы дыма, мгновенно отгородив колонну от села и как бы отрезая взвод от всего происшедшего там. Им — только вперед, где есть размах и простор. Лесов, полей, а еще лучше — неба. Ведь еще совсем недавно над каждым из них бутонами раскрывались купола белоснежных парашютов, а ныне кротами роют носом землю. Эх, судьба солдатская…
— Наши, Серега, — прокричал над ухом Яровой, показывая на колею.
Месяцев и сам без бинокля различал десантников, барахтающихся в весенней жиже. Поначалу они старались держать автоматы стволами вверх, но ползти, подгребая одной рукой, было, наверное, крайне неудобно, и увидев за спиной подмогу, осмелились окунуть оружие в грязь. Но зато и двигаться стали значительно быстрее. А автомат — ничего, он такой зверь, что стряхни с него грязь, и он вновь послужит во благо хозяина. Это не чистоплюйские американские и английские стрелялки: Калашников, когда изобретал его, был солдатом, а не высоколобым конструктором в белом халате. Так что у его оружия и психология солдатская — стрелять в любом состоянии.
Парламентеры, несмотря на возраст и топь, преодолели поле и скрылись за пологими холмиками. Более всего результатами их переговоров с боевиками озаботились сельчане — они начали переглядываться и даже примеряться к обочине, на которую придется спрыгивать, если стрельба все же откроется.
— Держи их на броне, — предупредил капитан фельдшера.
Понимал: стрелять по убегающим старикам они не смогут. И это зависело уже не от конструкции оружия, а психологии солдата — стрелять куда ни попадя русские солдаты так и не научились… Поездка с чеченцами и так идет на грани фола, журналисты, если бы увидели картинку, изваляли бы походя всю армию в грязи не хуже, чем кувыркающиеся сейчас в ней добровольно десантники. Поэтому все тихо, мирно, по обоюдному согласию…
Серега поднял руку, требуя остановки и внимания. Он опять все правильно рассчитал и понял: мины можно и нужно находить в весенней грязи только руками. И выкладывать их на обочины. Только как же неуютно останавливаться посреди голого поля…
— Выходят, — отвлек капитана от колеи возглас Ярового.
Он кивал на буераки, где по гребню ската выстраивались, словно перед психической атакой, в шеренгу боевики. Бинокль приблизил их настолько, что капитан стал различать не только одежду, но и бороды противника. Отыскался и главарь — он тоже вскинул к глазам бинокль. Долго выдержать взгляды окуляр в окуляр не смогли, заскользили каждый по своим интересам — кто по колонне, кто по шеренге. Боевики, скорее всего играясь, вскидывали оружие, прицеливались в сторону остановившихся «бээмдешек», к ним подбегали парламентеры, опускали вниз стволы автоматов, умоляя не открывать огонь. Стрелки, скорее всего, и не собирались этого делать, и теперь следовало бояться если не какого-нибудь случайного выстрела, то сумасшедшего, способных спровоцировать бесконтрольную пальбу. Оглядел своих. Пушки направлены в нужную сторону, но солдаты автоматов не вскидывали, хотя и вцепились в них мертвой хваткой.
— Доложить обстановку, — ожила рация.
Снова комполка. Какую из макушек чешет? Или пора на удачу потереть родинку?
— Иду под прицелом. Снимаем мины.
— Передай своим сопровождающим: если хоть один волос упадет с вас, деревушку сотрем с лица земли, — пообещал подполковник. — Артиллерия в готовности.
«А вот этого как раз не надо», — мысленно попросил капитан и снял шлемофон, чтобы больше не отвлекаться от происходящего перед глазами.
Серега, похоже, нащупал первую мину. Выставив автомат на край колеи, принялся плавно поднимать ее на поверхность. Хорошо, что грязи по уши: смертоносная подружка чувствует себя в жиже как в невесомости. Только бы не была поставлена на неизвлекаемость, только бы без сюрпризов. Но не должно, не должно, спешили ведь «духи», да еще под огнем артиллерии…
Механик-водитель, протерев заляпанный триплекс, опустил кресло и плавно утопился на нем под броню, выглядывая происходящее из темного чрева через пуленепробиваемое стекло. Заерзали солдаты на броне, перемещаясь на корму. Опыт есть, Понимание опасности тоже. Теперь бы поймать удачу. Месяцев достал сигарету, но поймал самого себя в последний момент: огонек зажигалки может блеснуть для кого-то ярче вспышки выстрела. Нельзя. Контроль. Спокойствие. А если настороженность, то только боевая.
— А сегодня День парижской коммуны, — не выдержав звенящего напряжения, проговорил вдруг Москвич. Сам испугался звука собственного голоса, исторической и психологической несуразицы сообщения и торопливо попытался оправдаться: — Просто вспомнил.
— А картошку рано сажать, земля еще холодная, — неожиданно поддержал сослуживца в его желании не остаться в одиночестве Бураков. И словно на броне заседали члены-корреспонденты сельскохозяйственной академии, выгадывавшие дату посева, предложил свой вариант: — Меня в детстве перед посевом дед сажал голой задницей на землю. Если тепло и не плакал, разрешал запрягать коня в плуг.
— То-то ходишь как отмороженный, — с нервной усмешкой предал выручальщика Москвич, за счет сотоварища пожелав приподняться в глазах дембелей.
— Цыц, козявка, — без промедления и беспощадно восстановил солдатскую иерархию Яровой. — Самого куда и чем втыкали?
Месяцев не стал вмешиваться в перепалку, интуитивно почувствовав, что она снимает напряжение в группе. Даже механик-водитель вновь всплыл через металлическую прорубь на свет божий. Тем не менее все не сводили глаз с новоявленного сапера, который хрустальным кубком выставлял на обочину дороги кругляш противотанковой мины. С ней стекали коричневые, словно горячий шоколад, потеки, но десантник вместо того, чтобы облизнуться, вытер рукавом вспотевшее лицо. Сам превратился в негра и вновь нырнул ловить руками не карася, но — щуку в мутной воде.
