Георгий Венус - Зяблики в латах
— Господин подпоручик, и это вы их всех сюда перетаскали? — почему-то шепотом спросил подпоручика Морозова Нартов.
В темном углу теплушки стоял какой-то молодой, коренастый солдат, с рыжими и густыми как щетка бровями.
— Нет. Он это… — кивнул на него головой подпоручик Морозов. Единственный санитар, оставшийся при поезде. Он же и отапливал. Два дня… Костылями, носилками…
Рыжий санитар дышал в кулаки и под самым носом тер их друг о друга.
— Здорово! — подошел к нему я. — Ну, что же ты?.. Здорово!
— Здрасьте! — вдруг быстро ответил тот, не по-солдатски кивнув головою.
— Здрасьте, здрасьте! — улыбнулся я. — Как звать тебя, молодец?
Санитар подумал и, не торопясь, поправил фуражку без кокарды.
— Ленц моя фамилия будет. Иохан Ленц.
— Немец?
— Та-а! Семля немного под Саратов есть. Из колонистов будем. Та-а, Ленц, Иохан. Я опять улыбнулся.
— Молодец Ленц! — и хлопнул его по плечу: — Спасибо за службу. Что санитар?
— Wo-o… В золдат зачислен.
— А какого полка?.. Куришь?..
— Мы первого Катериноштатский немецкого имени Карл Либкнехт, — курим.
— Ах ты, милая голова! — засмеялся Нартов. — Первый Катериноштадтский курить изволит! Ах ты, Либкнехт ты!..
— Смотри-ка, везде люди! — сказал за нами кто-то.
— Пленный ведь, — а сколько людей спас! О, Господи!..
* * *…С дверей срывались сосульки. Стены теплушек были пробиты инеем. Бежал сквозняк…
— …Нет, подпоручик Морозов, бросьте меня водить по этому леднику!..
— …Подпоручик Морозов! Бросьте!..Во всех теплушках, уткнувшись головами под шинели, лежали замерзшие корниловцы, — безрукие и безногие.
— Подпоручик Морозов! Ехать нужно!.. Уже поздно, Николай Васильевич…
Подпоручик Морозов меня не слушал. Мне стало страшно.
— Николай Васильевич!
Мне показалось, подпоручик Морозов сходит с ума.
— Нартов!.. Эй, Нартов!.. Над крышами поезда грузно бежал ветер… Подошел Нартов, и вскоре бронепоезд «Россия» медленно подходил ко взорванному мосту.
* * *— На насыпь осторожней! Эй, вы там!.. Не так, — головой вперед… Вот… Так вот… Правильно!.. А ну, который это?
— Одиннадцатый, господин поручик!
Было уже темно. На рельсах синими блестками плескалась луна. Над рельсами, играя с ослабевшим ветром, бежал снег.
— Двенадцатый?.. А Свечников где?.. Где Руденко?
— Эй, Свечников!.. Руденко!..тринадцатый, четырнадцатый… Пятнадцатый раненый тяжело хрипел…
— Осторожнее! Не растрясывай! Нартов, да поддержи же!
Когда уже и шестнадцатого раненого подняли на площадку, появились наконец Руденко и Свечников. Они волочили два тяжелых мешка.
— Что это? — удивленно спросил я.
— Магги… Ну и запасов там!.. Надо б вернуться, господин поручик.
Я взглянул на часы.
— Залезай, шакалы!..
Мы поднимались на площадку, ерзая животами о промерзлую броню.
* * *На площадке невозможно было ни присесть, ни встать на колени. Раненые заняли слишком много места. Мы стояли глухой стеной, обхватив друг друга за пояса.
Черная снежная равнина быстро и круто скользила из-под поезда. Мне казалось, она срывается вниз и горбатой, бешеной волной бьет под колеса.
— Держись! Эй! Крепче!..
Высоко поднятая за нами четырехдюймовка чертила над горизонтом какие-то широкие круги и полукруги. И вдруг:
— Стой!.. Эй, стой!..
— Стой!..
За криком — вверх — взвился ветер и сразу же сорвался, сбитый внезапным выстрелом в небо.
Черная волна над насыпью рванулась кверху, вздулась и вдруг остановилась, гулко ударившись о броню.
Подпоручик Морозов соскочил с площадки и по шпалам побежал в темноту. За ним побежал Нартов.
— Упал? Кто? Кто упал?..
Но никто ничего ответить не мог.
Было лишь слышно, как на площадке перед нами стонали раненые и как дышал в темноте тяжелый и усталый паровоз.
Наконец Морозов и Нартов вернулись.
— Упал Руденко… Насмерть!..
…И опять побежала вдоль насыпи крутая, черная волна.
* * *На станции нас встретил поручик Ауэ.
— В чем же дело, черт вас дери? Подпоручик Морозов!.. Подпоручик Морозов, в чем дело?..
— Прикажите разгрузить… — указал на переднюю площадку подпоручик Морозов.
Когда раненых разгрузили, четверо из них мутными уже глазами смотрели в темноту.
БОИ В КОЛЬЦЕ
В деревне Гусяты, где был расквартирован наш батальон, было уже совсем темно.
— Не стоит раздеваться, поручик, — сказал мне подпоручик Петин, командир пулеметного взвода нашей роты. — Ложитесь так. Сейчас набегут красные. Они всегда теперь ночью…
Седоусый хохол-хозяин снимал на лавке валенки. Я сел рядом с ним и стал натягивать снятые было сапоги.
— Хорошо дома-то сидеть, а? — спросил хохла подпоручик Петин. — Спать ляжешь… А нам каково?
— Сыдилы б дома, панычу. Никто б ни ниволил.
За стеной мычала корова.
Ночью мы вскочили.
За деревней металась быстрая ружейная пальба. Точно ударяясь друг о друга, над крышей разрывались гулкие снаряды.
— Строиться!
Мы бросились к дверям, хватая спросонья чужие винтовки.
А седоусый хохол сидел на лавке и, глядя на нас, почесывал поясницу.
* * *…Ночной ветер путался в голых ветвях.
Прикрывающая отступление 5-я рота медленно обходила деревню. Наша, 6-я, вышла на ее юго-западную окраину и стояла под стеной какого-то пустого строения, с содранной крышей. 7-я и 8-я были уже далеко за деревней.
Мимо нас проходили последние силуэты отставших от рот солдат.
Вот, подпрыгивая и качаясь на снежных крутых ухабах, прогремела походная кухня, и вновь вдоль опустевшей дороги
побежал лишь низкий одинокий ветер, точно испуганный приближением боя.
Прошло еще полчаса.
— Кого мы ждем, поручик?
— Красных. Если удастся, мы ударим в тыл. А вы, — ротный обернулся к подпоручику Петину, — вы подогрейте с фланга… Эй, не курить!
На дорогу, кивая передками саней, выехал небольшой обоз. Чья-то рука, поднятая с последних саней, качаясь в воздухе, то сжимала, то разжимала пальцы.
На фоне темного неба эти черные пальцы казались большими и бесформенными. Две сестры в желтых овчинных полушубках и в папахах поверх косынок бежали, спотыкаясь, за санями.
Над нами опять прогудело несколько снарядов. Шагах в пятистах они разорвались, брызнув в небо золотым и острым огнем.
— Барбосы! По обозам!.. Прошло еще полчаса…
* * *— Пропустить обе цепи! По дозорам не бить! Поручик Ауэ расправил плечи, вышел на дорогу и поднял роту движением руки:
— В цепь!.. Господа офицеры…
Мне казалось, ротный не командует, а беседует с кем-то, спокойно и тихо.
Мы рассыпались в цепь, одним флангом упираясь в деревню, входя другим в темную ночную степь — к югу.
Цепи 8-й роты и наступающих на нее красных шли с севера.
Минут через десять мы открыли частый огонь…
* * *— Справа, по порядку… рассчитайсь!
— Первый.
— Второй.
— Третий.
…Утро медленно сползало с неба. Пленные красноармейцы, понуро опустив головы, стояли неровной, длинной шеренгой.
— Возьми-ка в руку.
— Да, здорово!
Под подкладкой папахи подпоручика Морозова я нащупал пулю.
— Тридцатый.
— Тридцать первый.
— А ну, поживей! — Полковник Петерс, наш батальонный, торопил пленных.
— Сорок седьмой.
— Co-рок восьмой.
— Сорок восемь, господин полковник! — крикнул с левого фланга поручик Ауэ.
Я раскуривал отсыревшую папиросу. Ругался…
— Мы мобилизованные… Приказано было, ну и стреляли, — добродушно рассказывал возле меня стоящий на фланге пленный, молодой красноармеец, с широким крестьянским лицом. — После, как патроны вышли, сдались, конечно…
— Так!.. — Поручик Ауэ уже тоже подошел к пленному. — Ну, а если б не вышли, сдались бы?
— Если б не вышли, и не сдавались бы… Зачем сдаваться-то?
— Хороший солдат будет! — сказал ротный. — А ну, подождите…
Через минуту он вновь вернулся.
— Этого, подпоручик Морозов, возьмете в первый взвод. Хороший будет солдат!..
Над шеренгой пленных бежал дымок. Пленные курили.
Но вот из-за строенья с содранной крышей показались всадники. К пленным подъезжал полковник Туркул.
— Идем! — сказал мне подпоручик Морозов. — Сейчас расправа начнется…
Под ногами коня Туркула прыгал и кружился бульдог. С его выгнутой наружу губы болталась застывшая слюна. Бульдог хрипло дышал.
— Ах, сук-к-кины!.. — пробежал мимо нас штабс-капитан Карнаоппулло. Ах, сук-к-кины, как стреляли!.. Сейчас мы… Сейчас вот!.. Эй, ребята, кто со мной?..
За штабс-капитаном побежал Свечников.
