Михаил Федотов - Разведка продолжает поиск
Прямо скажу, страшно шагать вот так: знать, что ты весь как на ладони, ощущать каждой клеточкой тела, что на тебя нацелены дула вражеских пулеметов и автоматов. Еще миг — и тебя нет, тебя никогда не будет.
Тут только бы не прозевать открыть огонь — резануть сразу, как ударят они. Ну, чего же молчите, чего?.. Нервы, как струны, туго натянуты. Напряжение такое, что хоть вызывай огонь на себя. Знаю: схлынет напряжение — и ты уже боец. Скорее же!..
Вспомнились слова Володи — младшего брата. Он не шел, как я теперь, стоял у стены родной хаты, а фашист целился в него и — выстрелил: пуля ударила выше головы. Затем из черной дырочки парабеллума («во-от такая дырища!») снова сверкнуло пламя. И — еще раз, еще… Володя молчал, не выдал тогда меня, лежавшего в двухстах шагах от хаты…
Теперь я как будто на допросе. Вернее, иду на расстрел под дулами пулеметов и автоматов и не знаю, когда ослепит меня пламя. Тогда победил Володя! Победил, хотя в руках у него ничего не было. А у меня — автомат, и палец мой — на спусковом крючке. Однако нажать на эту горячую скобку железа никак нельзя…
Впереди вырастает, поднимается перед нами длинная снегозащитная полоса. Неужели и оттуда не ударят по нашей колонне? Боковым зрением замечаю, как из-под елочек метнулись две черные тени и тут же пропали за насыпью. Патруль! Но где же третий? В этом месте всегда ходили трое, четвертая — овчарка.
Справа от меня в черной снегозащитной полосе что-то завозилось, придушенно захрипело, взвизгнуло. Инстинктивно повел автоматом, однако напряженные до предела нервы не сдали — указательный палец не придавил спусковой крючок. Я понял: третий охранник возится с овчаркой, чтобы не подняла лай. Пусть пока поживут…
Разведка вместе со штурмовой группой взбежали на полотно. Ну, теперь уж откроют огонь! Еще секунда, еще, еще…
Мы уже в противоположном кювете — под ногами захлюпало грязное месиво. Основная колонна переходила через насыпь. Может, решили взять «в мешок»? Минута, вторая — молчит охрана, тихо в гарнизоне. А луна светит вовсю — полная, как солнце. Августовская луна…
Наша колонна вышла прямо на середину Ужлятино. Ни одного гитлеровца мы не встретили в деревне: все разбежались. Кое в каких хатах они побросали даже оружие и боеприпасы, продукты. Все это в данный момент было очень нужным для нас. Собрать все трофеи, однако, не успели, раздалась команда:
— Не задерживаться, вперед!
Константинов не зря поторопил партизан: со стороны Шумилино явственно долетал перестук приближавшегося тяжеловесного эшелона. По оврагам мы уже подходили к рогу небольшого леса, как состав, вдруг пронзительно взвизгнув тормозами, натужно остановился. Это совсем неподалеку от того места, где мы поставили мину. Патрули, прятавшиеся в снегозащитной полосе, конечно же, видели, что во время перехода партизаны заминировали полотно, и сумели вовремя подать сигнал машинисту.
Как только поезд остановился (это был идущий на фронт воинский эшелон с живой силой), из вагонов высыпали солдаты. Они открыли бешеный огонь по лесной опушке. Затем ударили из минометов. А лес-то небольшой, всего в полутора километрах от «железки». Присоединились к солдатам и разбежавшиеся из гарнизона охранники. Некоторые из них тут же стали проводниками, и за нами увязалась погоня. Найти же нас — сущие пустяки: при свете луны выделялся темно-зеленый след десятков людей, только что прошедших по обильной августовской росе. Короче, жарко пришлось бы партизанам, продолжи гитлеровцы преследование. Но они вскоре отстали. Видимо, солдат гнали на фронт.
Удачному переходу способствовало и то, что Соболевский был родом из Язвино. Это неподалеку от Ужлятино. Именно он посоветовал пересекать огромную, растянувшуюся вдоль железной дороги деревню прямо по центру: тут проходят овраги, и если бы нас обнаружили, то, укрываясь в них, мы все же смогли бы продолжить намеченный путь.
Во время перехода опытный проводник — главный человек. Я тоже знал эти места: до войны работал недалеко отсюда, а затем проводил здесь мобилизацию. Но, конечно, знал не так, как Николай Александрович Соболевский.
Несколько слов о его дальнейшей судьбе. После вывода нас из «треугольника» в Ушачскую зону он продолжал храбро сражаться в отряде имени С. М. Кирова. Отважным и находчивым проявил себя и в последующих боях, особенно в апрельско-майских схватках с карательной экспедицией. Николай Александрович часто ходил в разведку, постоянно был в группе прорыва. Смело действовал и при штурме железной дороги, при прорыве кольца окружения в Ушачском районе, а также при разгроме вражеского гарнизона в Старом Погосте, когда выходили из блокады в Дисненском районе. За мужество и отвагу он был удостоен ордена Красной Звезды и других боевых наград.
После изгнания фашистских захватчиков с территории Белоруссии Соболевского направили в Гродненскую область на работу в органы МВД. И здесь он хорошо зарекомендовал себя. Но при ликвидации одной из банд его тяжело ранило. Сейчас Николай Александрович — персональный пенсионер, проживает в Гродно.
Отряд собрался на противоположной опушке. Отставших и убитых не было, лишь троих поцарапали осколки, и десантники предложили им индивидуальные пакеты. Теперь в сторону Мишковичей надо было идти форсированным маршем: окрестности безлесые, а утром нас могла обнаружить и обстрелять вездесущая «рама». Единственное спасение от этого самолета-разведчика только в лесу или густом кустарнике. Поэтому Николай Соболевский повел нас вперед.
Гарнизон в Мишковичах оказался малочисленным, и мы без особого труда разогнали его. Вместе с трофеями прихватили и съестное. Предстояло идти еще двое суток, а нас более сотни здоровых мужчин и парней.
На рассвете вошли в какой-то густой кустарник, заняли круговую оборону, выставили часовых — решили здесь передневать. Здесь впервые за все длинные блокадные дни, в течение которых наши разбитые сапоги и ботинки промерили сотни километров, мы с жадностью ели горячую пищу.
Немецкий самолет-разведчик, прозванный «рамой», появился незаметно. Покружился над кустарником и улетел. А вскоре появились Ю-87 — пикирующие бомбардировщики. Над нашим кустарником они сделали боевой разворот и пошли в пике, одновременно стреляя из пулеметов и сбрасывая мелкие бомбы.
Стервятники улетели так же внезапно, как и прилетели, а у нас 2 партизана из отряда Н. К. Константинова были убиты и 6 ранено.
Вечером двинулись дальше. Только у самой Западной Двины нас стали преследовать, но было уже поздно. Разведчики переплыли на левую сторону — в партизанскую деревню Болбечье, пригнали оттуда лодки. Одни на лодках, другие вплавь — благополучно переправились через реку. Преследователи появились, когда мы уже были на противоположном берегу. Для острастки постреляли, но сунуться в воду не осмелились.
Вскоре сделали большой привал, хорошенько передохнули и ранним утром пришли в бригаду. Там нас уже считали погибшими.
День за днем
Долго отдыхать не пришлось. Снова вели наблюдение за противником, пробравшись на бывший ветеринарный пункт. Он стоял невдалеке от опушки «нашего» леса, а за ним — Улла, стремившаяся к Западной Двине. Как раз там, где впадает она в эту большую реку, раскинулся городской поселок Улла. Там теперь располагались крупный вражеский гарнизон, а в междуречье — аэродром, который также сильно охранялся. В бинокль отчетливо была видна каждая машина, проходившая через Западную Двину по шоссейному мосту. В городской поселок со станции Ловша враг перебрасывал снаряжение, боеприпасы, продовольствие и живую силу, а на аэродром беспрерывно подвозили бомбы.
К тому времени, когда мы возвратились из «треугольника», гитлеровцы после многих попыток наконец-то вклинились в партизанскую зону и поставили еще один гарнизон — в Больших Бортниках, в пяти километрах от Уллы. Намерения оккупантов вполне понятны: в Фролковичах через Уллу был переброшен мост, по которому проходила дорога на Камень. В Камене разветвление: направо — на Лепель, налево — на Бешенковичи — Витебск. Так вот, перережь мы эту артерию, связь с Витебском и Лепелем потеряет не только вражеский аэродром, но и тыловые части противника, расположенные к юго-западу. Поэтому гитлеровцы мертвой хваткой вцепились в Фролковичи.
Наш отряд по-прежнему стоял в Ляхово, Ратьково, Залуженье, Старине, а разведка располагалась то в Козейщине, то в Тенюгах — четырех-пяти километрах от самой Уллы. Коварная река Улла — широкая, с болотистой поймой — не давала нам возможности проникнуть ни в городской поселок, ни к аэродрому. Сделав большой круг, зайдя с севера, мы тоже не смогли бы переправиться через Западную Двину, чтобы ударить по этим стратегически важным объектам. А между тем каждый день с аэродрома поднимались фашистские стервятники и несли смерть в сторону приближавшегося фронта. Нам ничего не оставалось, как наносить удары по гарнизону в Фролковичах — обстреливать охрану моста из пулеметов и минометов. Другие партизанские отряды нашей бригады постоянно минировали шоссе Ловша — Улла. Но гитлеровцы, как раньше вдоль железной дороги, вырубили и здесь широкие полосы леса и кустарника, поставили дзоты-бункеры через каждые 250–300 метров. По сути, это были малые гарнизоны на всем 18-километровом участке шоссе.
