Аркадий Первенцев - Честь смолоду
Казаки уже не пересмеивались. Они попросили провести вторую борозду, – как накроет? Вторую борозду трактор взял еще легче и точно, без промаха, накрыл жирный отвал первой борозды.
Потом старики измерили глубину пахоты, ширину захвата. Понравилось. Деловито полюбопытствовали насчет огрехов: как сводит трактор углы? Тогда же, посовещавшись между собой, установили: способней пускать под трактор большие массивы. Значит, к тому и артели. Ломай межники! А сколько мотор ест керосину? Какого сорта масло? А нельзя ли трактором молотить на шкивном приводе? Что? Может? И неужто потянет барабан-молотилку?
К этому отнеслись недоверчиво, но трактор утвердили молчаливым своим согласием.
Первый снаряд полетел над нашей закубанской степью – снаряд, направленный на прежнюю, узловатую крестьянскую жизнь.
Бронзовый Ленин стоял, протянув вперед руку. Великий Сталин закладывал в те дни фундаменты новых тракторных заводов, и, повинуясь его мудрой, целеустремленной воле, тысячи рабочих начали кирками и ломами рыть котлованы под ту индустрию, которая потом спасет отчизну.
Над землей зажглась заря новой, колхозной жизни…
Глава седьмая
Четыре подковы
После появления первого трактора я не мог избавиться от двух противоречивых чувств: мне было и радостно и страшно. Страшно потому, что я слышал недобрые разговоры в станице: что-то замышлялось против моего отца; радостно потому, что я верил – трактор поможет отцу одолеть все беды.
Несколько лет спустя я видел при большом стечении народа в поле работу комбайна, заменившего сразу и жнейки, и косы, и катки, и конные приводы, и молотилки.
Отец, как я уже говорил, в царицынских боях служил на бронепоезде Алябьева. Ему нетрудно было справиться с трактором еще потому, что в германскую войну пришлось повоевать на броневых автомобилях с моторами «Остин», принятыми тогда в царской армии. Дед же мой, как говорил отец, «боялся тележного скрипа». Мне же пришлось…
Вначале не мешает очертить несколькими штрихами свое детство и юность, чтобы понятней было дальнейшее. Нужно много забот и труда старших, чтобы у мальчика вырастить крылья, чтобы подковать его «на четыре подковы».
Я был трудным мальчишкой, особенно после приезда на Кубань, когда сошелся с ребятами-фанагорийцами. Родители пытались привить мне охоту к полезному труду. Но многие знают, как в юности трудно бывает пройти сто метров, выполняя просьбу родителей и как легко пробежать десять километров по своей охоте; как порой тяжело прочитать страницу из учебника, но как легко проглотить две-три книги про индейцев и пиратов.
Вот что осталось у меня в памяти.
Это было уже после того, как мы покинули дом Устина Анисимовича и переселились на свой участок, отведенный отцу по постановлению колхоза, где он работал трактористом.
Мы принялись устраиваться на новом месте. Колхозники привезли бревна, щепу, легкие столбы на стропила, помогли обтесать бревна, связать сруб.
Отделочные работы, рамы, ставни и кровлю отец решил сделать своими руками. Он заставлял нас помогать ему: подносить бревна, подавать щепу, исполнять роль подручных при плотничных работах, месить ногами глину.
Осенью с наружной отделкой дома было покончено. На нашем участке росло несколько старых яблонь, и плодов было много. Отец все же решил посадить новый сад, привить хорошие сорта крымки и белого налива. Помогая отцу, я поддерживал тоненькую яблоньку над ямой и услышал призывный свист моего друга Виктора Неходы. Я знал, что вслед за этим свистом ватага мальчишек углубится в лес по каштановой тропе; в карманах друзей будут предметы для добывания огня по способу предков, за поясами ножи и даже за спиной у кого-нибудь мелкокалиберное ружье, а в руках удочки и котелки для ухи. Как запрыгала в моих руках яблонька, расставившая над ямой свои усатые корневища!
Может, окончить работу, а потом бежать к друзьям? Но я знал, что за посадкой идет поливка, а потом отец вздумает прививать дикие груши и заставит меня держать срезанные острым ножом черенки, а потом… Сколько дел могут придумать всего два человека – ваши отец и мать!
Свист Виктора повторился. Сейчас это был приказ: немедленно появиться на сборном месте. Я знал, что в противном случае меня ждет презрение всей компании, притаившейся на островке.
Отец был занят своим делом и не обращал внимания на свисты.
Вскоре яблоня стала своими растопыренными корнями в приготовленном ей гнезде. Отец насыпал в яму земли, смешанной с перегоревшим навозом. Ствол теперь держался без моей поддержки. Казалось бы, и все. Но отец приказал мне примять землю ладонями, чтобы закрепить только что посаженное дерево. Стоит только опуститься на колени и приняться выполнять поручение, подоспеют еще десятки других. Я решил схитрить. Изобразив на своем лице невыносимое желание «проведать ветерок», я получил разрешение отца. Я подбежал к бурьяну и стремглав бросился к забору.
Можно было перебраться через забор по лазу, но этим я разоблачил бы свое намерение улизнуть. Я решил перемахнуть через забор там, где особенно сильны были заросли глухой крапивы.
Не поднимая головы, я перевалился через забор. Дурманящие запахи воли кружили мою голову. Я осторожно приподнялся, чтобы сделать прыжок. Мои ладони еще прикасались к земле, мои глаза с восторгом видели синюю гряду гор… Надо немного напружинить тело, перепрыгнуть через бешенюку – колючий бурьян – и дальше… остров, заросли верболоза, где на условном месте сбора ожидают меня мои друзья. Ну, прыжок!
Чьи-то цепкие пальцы схватили меня за левое ухо. Если сильно рвануться, кто удержит? Ухо останется целым, погорит немножко, будто натертое перцем. Но мое ухо находилось в пальцах почитаемого мной человека – Устина Анисимовича. С ним мне еще придется встречаться не один раз, да и ссориться с другом отца не входило в мои расчеты.
– Молодой человек, очевидно, отправился по поручению своего отца? – спросил Устин Анисимович, глядя на меня пронзительными, насмешливыми глазами.
– Откуда вы знаете, Устин Анисимович, что я отправился по поручению папы? – спросил я, решив хитрить до конца.
– Еще бы не знать, – насмешливо ответил доктор. – Чтобы исполнить родительское поручение, необходимо миновать калитку, приспособленную для нормального движения, пробраться сквозь крапиву и, рискуя наружными покровами своего живота, перевалить дубовый забор…
– Вы не задерживайте меня…
– Милый друг! Если я не ошибаюсь, вы хотели побыстрее принести садовые ножницы, которые просил у меня ваш отец? – с вежливой улыбкой спросил Устин Анисимович.
Третий пиратский свист как бы прорезал прозрачный воздух. Третий свист, в котором было требование, угроза и самое страшное, чего я боялся, – презрение.
Последняя фраза Устина Анисимовича навела меня на разумный выход из создавшегося положения. Конечно, отец посылал меня за садовыми ножницами. я тороплюсь за ними.
– Да, Устин Анисимович, – залепетал я, – действительно… меня просил папа сбегать, а я…
– Эти ножницы у меня в кармане, Сережа, – сказал Устин Анисимович с мягкой улыбкой, – вот они… – Ножницы щелкнули в его руке – раз-два. – Пойдем-ка со мной и поговорим, дорогой.
Я подчинился Устину Анисимовичу и поплелся за ним. В пути я жалобно попросил доктора не говорить отцу о моем поведении.
– Хорошо, – сказал Устин Анисимович, – вообразим, что я постараюсь прикрыть тебя и совру вместе с тобой твоему отцу, моему близкому другу. Как ты потом расценишь мой поступок? Ты скажешь своим друзьям: какой лживый человек Устин Анисимович, некий доктор с длинными волосами. Зачем же рядом с моей личностью в твоих воспоминаниях будут присутствовать такие нелестные для меня прилагательные? А? И дальше… Твой отец сумел уже догадаться о причинах длительного отсутствия. Если бы это было впервые. А то подобный трюк ты повторял уже, по-моему, четыре раза…
– Три, – поправил я.
– Тебе, конечно, видней, дружище, – продолжал доктор, – но ничего не получится из нашего сговора. Отец уличит нас обоих. И мне будет стыдно и тебе…
– Прошу вас, – клянчил я, увидев отца, державшего черенки в широко расставленных руках.
– Будь мужественным, Сергей, – серьезно посоветовал доктор, – не заискивай у других. Держись гордо. Эти качества потом пригодятся в жизни. Умей делать из каждого поступка выводы для себя. Что от тебя требовал твой отец? Очень немногого. Подержать яблоньку на весу, пока он засыплет ямку, верно же? А потом что? Притолочь землю ладонями? Ведь если не уплотнить яблоню у корня, ее расшатает ветер – и засохнет деревцо. Зачем тебе слыть лоботрясом и нерадивцем? Отец завоевал тебе государство, построил новую жизнь, – доктор приостановился и уставился на меня своими испытующими глазами. – Кому же мы можем доверить и передать из рук в руки наше молодое и выстраданное государство? Ты понимаешь меня, Сергей? Кому мы можем доверить наши труды, наши слезы, наш факел, а?
