Макс Поляновский - Дважды Татьяна
— Неужто уцелеют такие гады, прихвостни фашистские? — задумчиво сказала Тамара.
— Не уцелеют, везде найдем, — решительно произнесла Таня.
Но Тереза Францевна покачала головой:
— Не везде, милая, и не сразу. Страшные это люди и ох какие ловкие да оборотистые. Ну да разберемся, скорее бы только война кончилась.
— Разберемся, — энергично и бескомпромиссно согласилась Таня, так что Тереза Францевна рассмеялась.
— А ты у нас прямо комиссар! Но разбираться — это мы потом будем, ладно? Сейчас пока будьте там похитрее да попочтительнее. Почтительность они любят, хотели бы, чтоб все перед ними на брюхе ползали.
— Не выйдет! — в своей обычной манере коротко отчеканила Таня.
Тереза Францевна погрозила ей пальцем:
— Ну-ну, ты не очень-то!
И вот наступил день, когда Тамара Сергеевна Синица, владелица дома, взяла с собой толстую домовую книгу и отправилась в городскую управу. Таня шла за ней, размышляя, как трудно привыкать ко всем этим названиям: полиция, городская управа… Будто в прошлый век попала.
Шли молча. Нужно было сосредоточиться, взять себя в руки. Малейшая неточность в ответе, случайный промах могли бы им дорого обойтись.
В здание городской управы Тамара и Таня вошли с самым независимым видом. Нужно, мол, выполнить небольшую формальность, но до чего же скучно сидеть и ждать тут в приемной — только это и можно было прочесть на их лицах.
Окидывая скучающим взглядом приемную, Тамара прежде всего хотела выяснить, нет ли тут кого из соседей либо знакомых. Ненароком окажутся такие, что давно знают их семью да еще донесут, что слыхом не слыхали про Тамариных родичей в Витебске.
Тамара знакомых лиц не увидела, но в эту минуту к Тане метнулась тоненькая фигурка:
— Танюша, какими судьбами?
Девушки обнялись, в обнимку вышли на улицу. Вскоре Таня вернулась, прошлась спокойно по приемной — к счастью, на нее никто не обращал внимания.
— Школьная подруга, — небрежно кинула Таня Тамаре. Та как стояла у стены, так и застыла, прижимая к себе пухлую домовую книгу. Что за подруга? Откуда?
И Таня повторила с иронией:
— Представь себе, Тамарочка, школьная подруга…
Но должное Таниному самообладанию Тамара смогла отдать лишь позже, когда узнала подробности: подруга была самая настоящая, школьная, москвичка.
«А ведь, наверно, прибыла сюда по заданию, — мелькнуло в голове у Тани, когда девушка, ошеломленная неожиданной встречей, кинулась обнимать ее. — Неужели и меня, и себя провалит?!»
В обнимку выходя с подругой из приемной, улыбаясь ей, Таня шепнула: «Ни слова. Сейчас же уходи отсюда», — а отпустив ее, произнесла разочарованно: «Торопишься? Жаль. Я тебя провожу немножко…»
В общем, со стороны все выглядело обыденно, привычная сценка, каких немало происходит вокруг. Но Таня не сразу смогла заговорить с Тамарой, нелегко далось ей это веселое спокойствие, эта естественность, благодаря которой ни полицейские, ни посетители не придали никакого значения случайной встрече двух девушек. Хорошо еще, что в приемной было шумно, хлопали двери, входили и выходили люди с домовыми книгами и почти все угодливо здоровались с дежурившими полицаями, поздравляли с хорошей погодой, справлялись о здоровьице.
Подошла очередь. Тамара Сергеевна, пересиливая дрожь в коленях — она все еще не могла успокоиться после нелепой встречи, — вошла в кабинет начальника паспортного бюро, подталкивая под локоть помрачневшую Таню. Нелегкая стояла перед ними задача — униженно просить позволения на Танину прописку у этого ненавистного фашиста, помочь ему лишний раз ощутить себя хозяином и земли этой, и людских судеб. Чуткая Тамара уловила состояние Тани и, сразу позабыв о своем волнении, заговорила нараспев:
— Поклонись, Танечка, господину начальнику.
И Таня напряженно поклонилась, как участница самодеятельности в плохом спектакле.
Тамара протянула Танин паспорт:
— Очень вас прошу, пропишите бедную сестренку двоюродную. Сирота круглая, отец с матерью погибли. Из Витебска она, еле добралась до нас.
— Из Витебска приехала? — Фашист плохо говорил по-русски и поэтому старательно отчеканивал каждое слово. — Паспорт есть, а пропуск где? Нет пропуска? Как же она сумела? Да вы знаете, за это…
Тамара Сергеевна слушала, потупившись. Ее предупреждали: почуявший взятку хапуга поначалу начнет пугать посетителя. Он прекрасно знает: если смутить человека, заставить того потерять самообладание, то и взятку можно выжать покрупнее. Так нет же, ничего у него не получится. И Тамара сказала, недоуменно пожав плечами:
— Да чему вы, господин начальник, удивляетесь? Что девушка прошла без пропуска? На то она и девушка, да еще славненькая. Попросила солдат, повела очами, улыбнулась — мужское сердце и растаяло, пропустили. Вы и сами, мужчина такой интересный, должны понимать…
Иногда люди и более тонкие бывают падки на самую грубую лесть. Фашист усмехнулся самодовольно, сказал «обождите» и скрылся в соседней комнате, оставив дверь приоткрытой. Паспорт он унес с собой.
Разные мысли одолевали Тамару в те долгие минуты, когда они с Таней в томительном ожидании стояли у огромного пустого стола. Что, если фашист сейчас звонит в Витебск, справляется там о Татьяне Климантович? И ему ответят, что такая давным-давно там не живет или еще что-нибудь в этом роде… Как быть тогда? Уйти к партизанам? А дети и старая мать? И можно ли бросить на произвол судьбы Таню? Судя по всему, она прибыла сюда с важным заданием. Но вообще… может оказаться, что выбора и вообще не будет, лучше не думать про это.
Тамара подняла глаза на Таню:
— Может, тебе лучше пока уйти отсюда?
С растрепавшимися кудряшками, с потемневшими глазами, которые от волнения казались вдвое больше обычного, Тамара казалась смертельно напуганной девочкой. Таня ответила ей ободряющей улыбкой.
— Да как же можно, сестрица? Надо ж попросить получше господина начальника. Вы сами говорили, они добрые, и мы тоже не поскупимся, вот у меня тут и деньги в кармане припрятаны…
Таня определенно входила в роль.
Вскоре появился и немец. Поединок продолжался, но теперь немец атаковал с другого фланга.
— Не могу прописать, — сказал он решительно. — Паспорт не в порядке. Ступайте, ступайте, счастье ваше, что я добрый, а не то за хождение без пропуска…
Таня пожала плечами.
— Что ж, сестра, значит, не получается. Придется нам с вами подождать возвращения соседа из полиции, теперь недолго осталось. Придется его побеспокоить, он поручится за нас.
Немец внимательно оглядел Тамару, встретил обезоруживающе спокойный и твердый взгляд Тани и сказал, поколебавшись:
— Конечно, нужно соблюдать правила, но ничего страшного…
Тамара торопливо достала из старенькой сумочки шуршащую пачку немецких марок — эти деньги передал Тане Андрей, — добавила к ним несколько советских тридцатирублевок и коробку самых лучших сигарет «Виктория». Немец от удовольствия раздул ноздри, будто уже вдыхал аромат первосортного табака. Деньги он поспешно сгреб в стол, удовлетворенно хмыкнул.
Прописка Тани Климантович в Минске была оформлена.
Ликующие возвращались Таня и Тамара к дому, который давно уже стал для них общим, в общую свою семью.
Таня торопливо шагала по залитой солнцем улице, но Тамаре отчего-то казалось, будто она не идет, а бежит вприпрыжку, ершистая, задиристая, с короткой своей стрижкой и обветренными губами, похожая на мальчишку. Совсем иная она с детьми, то буйно веселая, то женственно мягкая, исполненная материнской нежности, какая лучшим из женщин в избытке отпущена с самой их юности, независимо от того, свои ли, чужие ли дети оказываются с ними рядом.
Но за всем этим угадывала Тамара в Тане глубокую, молчаливую, целеустремленную силу, что еще не проявилась в полной мере, но непременно проявит себя, и было страшно за Таню, и хотелось помочь ей всем, чем только возможно.
Когда входили в калитку, Таня прижалась плечом к Тамаре и крепко, благодарно пожала ее руку.
МИНСК, УЛИЦА ГОРЬКОГО
Анна Кузьминична была соседкой и приятельницей Тамары Синицы. Длительное соседство роднит людей, не зря сложили поговорку, что добрый сосед — ближе родственника. Вот и здесь получалось, что в трудную минуту бежала Тамара за подмогой к Анне. Конечно, была мать, мудрая, рассудительная, но Тамара-то знала, чего порой стоила Терезе Францевне эта спокойная рассудительность: во всем разберется, посоветует, как надо, как не надо, а ночь напролет ворочается с боку на бок, тайком прикладывает к груди мокрое полотенце, чтобы унять боль в сердце.
С Анной все было проще. Когда она влетала в дом, шумливая, легкая на подъем толстушка, всем вокруг становилось веселее, начинало казаться, что готовится и вот-вот произойдет что-то таинственное и забавное, что-то хорошее.
