Юлий Анненков - Штурманок прокладывает курс
Ни в марте, ни в апреле, ни в мае я не получил от Анни ни одного письма. Мои письма возвращались с лиловым штампиком: «Адресат выбыл», Значит, Анни уехала куда-то вместе со своей матерью и двоюродным дядей. Но почему не сообщить новый адрес?
Шелагуров заметил мой удрученный вид:
— Ты на себя не похож! Сегодня пойдешь в санчасть.
Врачи не нашли никаких признаков болезни, но Вася Голованов все-таки считал, что я болен.
— Ходишь как мешком ударенный! Что стряслось?
Я рассказал ему. Вася поднял меня на смех;
— И всего делов?! Плюнь ты на эту деваху! Уехала с родными в другой город, а там появился новый парень, не хуже тебя. И я ее даже не виню — живой человек. Что за любовь по переписке? Так только в книжках. Вот пойдем с тобой в увольнение...
Я не дослушал его. Кто может меня понять? Даже отцу нельзя это объяснить. Да ему и не до моих переживаний сейчас!
Отца уже давно не было в Бресте. Он воевал на финском фронте, потом получил назначение на Дальний Восток. По его настоянию мать уехала в Сухуми к своему старшему брату, дяде Мише, которого я не видел ни разу в жизни. Из ее письма я узнал, что она пробудет в Сухуми до тех пор, пока отец не вызовет ее к себе.
Что же мне делать? Сейчас предстоит летняя практика. Потом — отпуск. Навещу мать — и в Москву. Я найду Анни, узнаю, что с ней. Не могла она забыть меня. И мы увидимся непременно, что бы ни случилось.
Перед штурманской практикой мы должны были ознакомиться с новым навигационным оборудованием. Пока что — по инструкции, потому что самого прибора в училище не было. Меня как старшину группы послали в штаб за инструкцией. Старший лейтенант в нарукавниках отметил в списке мою фамилию, потом достал из сейфа тоненькую брошюрку форматом чуть поменьше почтовой открытки и предложил расписаться в книге.
— Напоминаю! — сказал он. — Схемы не копировать, цифровые данные не переписывать. После занятий сдадите инструкцию мне.
Я положил брошюрку в желтый кожаный бумажник, подаренный отцом, и пошел в учебный корпус. По дороге я раза два хлопал себя по заднему карману брюк, чуть оттопыренному бумажником.
Занятия прошли, как обычно. Я читал инструкцию, а капитан 3-го ранга Потапенко чертил на доске схемы. После объяснения он тщательно стер их. Прозвенел звонок.
— Встать! Перерыв!
Я снова спрятал брошюрку в бумажник и попутно пересчитал свои финансы. Шестнадцать рублей! Мне нужно было еще шестьдесят два. И ни копейкой меньше! Завтра — на корабли, а сегодня я должен хоть на полчаса вырваться в город. В магазине Госиздата на Большой Морской я обнаружил великолепный том — «Шедевры живописи». Там были репродукции картин из Дрезденской галереи, о которой с таким восторгом вспоминала Анни. Я представил себе, как, приехав в Москву в конце августа, подарю эту книгу Анни в день ее рождения — 31-го числа. До чего же она обрадуется всем этим Афродитам и Мадоннам! Я уже видел веселый блеск ее глаз, слышал ее смех, чувствовал прикосновение ее пальцев, когда мы вместе будем перелистывать глянцевитые страницы. Мысли о том, что я не найду Анни, не было. Меня тревожило только одно: лишь бы не продали заветную книгу! Продавец обещал задержать ее до конца сегодняшнего дня.
Перед занятиями в штурманском кабинете я отвел в сторону Голованова и выложил без всяких предисловий:
— Срочно нужны шестьдесят два рубля.
Вася бережно приложил ладонь к моему лбу:
— Шестьдесят два градуса выше нуля! Решил корову купить? А может, ты видел в кино, как буржуи купаются в шампанском? Этого тебе захотелось?
Мне очень трудно было объяснить ему, зачем нужна такая дорогая книга. Я и не стал говорить о ней.
— Понимаешь, Вася, я хочу вернуть девушке кусочек родины. Это очень важно для нее...
— И для тебя! — перебил он. — Тратить такие деньги на женщин может только малохольный, но раз надо — значит, надо.
Голованов ничего не делал наполовину. Он вытащил из кармана мятую десятку и вошел в класс, где уже рассаживались за столами, шурша штурманскими картами, курсанты.
— Ребята, у кого есть шайбы? В море покупать нечего, а после практики отдадим. Требуется полсотни.
Уже прозвенел звонок, когда я торопливо засунул в бумажник всех будущих Афродит и Мадонн. Потапенко входил в класс.
— Смирно!
Занятие началось. После составления таблицы циркуляции перешли к определению места корабля. Потапенко приказал включить гирокомпасы. В это самое время Голованову потребовалась резинка, Я полез за ней в карман брюк, где лежал желтый бумажник. Сашка Савицкий — старательный паренек, белобрысый и тихий — побежал выполнять приказание. Он нечаянно толкнул меня, протискиваясь к рубильнику. Резинка упала на пол.
— Ходишь, как во время восьмибалльного шторма! — буркнул Голованов, поднимая резинку.
— Простите, хлопцы, нечаянно! — громко прошептал Савицкий.
— Прекратить разговоры! — приказал Потапенко. — Вы кто? Штурмана или барышни в танцклассе? «Толкнул! Извините!»... Дорохов, дайте истинный курс!
Занятие продолжалось. Тихо гудела аппаратура. Я учел магнитное склонение и назвал истинный курс корабля.
— Ветер срывает пену с гребней, — дал вводную Потапенко, — пена стелется полосами по ветру. Далеко слышен шум прибоя.
Ну и хитрый же этот Потапенко! Я сразу понял, чего он хочет. Не пользуясь вертушкой, определить и учесть при прокладке скорость ветра. Выходило восемь баллов, примерно тридцать три узла, — скорость ветра, а наша, по условию задачи, — тридцать. Детская задачка! Не успел я решить ее, как занятие окончилось.
До закрытия магазина оставалось сорок пять минут. Увольнительную я получил еще утром. Оставалось только забежать в штаб, сдать инструкцию, но, как назло, меня остановил преподаватель тактики. Ему срочно потребовалось перевести полстранички из немецкого «Морского ежегодника». Пока мы разбирали этот текст, пробило половину седьмого. Через полчаса закроется магазин!
От ворот училища до трамвайной линии я добежал за десять минут, прыгнул на ходу в дребезжащий вагончик и с облегчением уселся у окна. Мелочи у меня не оказалось. Сунул руку в задний карман и обмер — бумажника не было!
Инструкция! Меня кинуло в жар. Не может этого быть! Сейчас найду!
Я посмотрел под скамейками, кинулся на площадку. Конечно, здесь его быть не может. Не иначе, бумажник выпал, когда я прыгал в трамвай!
На ближайшей остановке я сошел, двинулся назад вдоль трамвайной колеи, осматривая каждую рытвинку, каждый бугорок. Бумажника не было нигде. Я дошел до ворот училища, потом снова к трамваю. Тщетно! Безуспешно искал я свою пропажу во дворе, на лестнице, спрашивал каждого встречного. Желтого бумажника не видел никто.
За окнами стемнело. Рота пошла на ужин. Есть я не мог. Остался в кубрике. Злополучная инструкция, отпечатанная петитом на желтоватой бумаге, мелькала у меня перед глазами. Может быть, это сон? Бывают же такие мерзкие сны! Вот проснусь — засуну руку в карман... Я старался успокоить себя. Доложу дежурному о пропаже, а бумажник с инструкцией уже у него. Нет, все равно накажут жестоко. Но я был готов снести любую кару, лишь бы снова увидеть эту невзрачную брошюрку.
Курсанты вернулись с ужина.
— Ну как? Купил корову? — спросил Голованов, но тут же понял, что мне не до шуток.
Я рассказал ему и Женьке о своей беде, Голованов долго не мог вымолвить ни слова, потом процедил:
— Дела — дерьмо... И сам ты... Одним словом, иди заявляй! Чуяло мое сердце — эта затея с деньгами не к добру.
— При чем тут деньги! — сказал Женька и вдруг спохватился: — Слушай! Я ж помню твой бумажник — большой, светло-желтый. Да? Точно такой я видел в руках у Сашки Савицкого.
— Не может быть!
— Очень даже может! После занятий захожу в гальюн, а он там стоит около умывальника. Увидел меня, сунул бумажник в карман и начал мыть руки. Старательно так...
— Дела! — сказал Вася. — Ты пока погоди докладывать. Дождемся Савицкого. Он — в увольнении.
Савицкий возвратился из города перед самой вечерней поверкой. После поверки Женька вызвал его на лестничную площадку. Здесь не было ни души, кроме меня и Голованова.
— Вы что, ребята? — забеспокоился Сашка, отступая к дверям.
Вася повел расследование без шерлокхолмовских тонкостей:
— А-ну, покажи бумажник!
Сашка густо покраснел, губы у него задрожали. Потными, трясущимися руками он выкладывал на подоконник содержимое карманов. Мелочь со звоном запрыгала по ступенькам.
— Не это! — сказал Женька. — Где желтый бумажник, который ты положил в карман, когда мыл руки в гальюне?
Сашка клялся и божился, что не видел никакого бумажника.
— Врешь, гад! — Голованов прижал его к подоконнику. — Кто терся за нашими спинами, когда Потапенко приказал включить гирокомпасы? Признавайся, а то выкину с четвертого этажа и скажу, что так и было! — Молниеносным приемом он вывернул руки Савицкого за спину.
