Виктор Николаев - Живый в помощи. Часть вторая .А помнишь, майор...
Однажды в организованной им пьянке он "отстрелял" весь небогатый финансовый запас у трех человек. Мужики, наутро осознав свои грехи, всерьез расстроились. Костя же нахально и искренне радовался. И окончательно отошел от сердца полка. А дня через три улетел. Его никто не провожал, а при случайном прощании с глядящими через его голову сослуживцами, получил пожимающее плечами: "Ну, будь". А коли будь, то и забудь. Исчез из памяти вместе с оторвавшейся от ВПП вертушкой.
Виктор неожиданно встретил его здесь. Время выскоблило капризы и нежелание встречаться. Не до того. Афган своей памятью сблизил их опять. Да вообще русская кровь не злопамятна. Есть у нее живой источник, называется Смирение. Изменился и Костя. Видимо, он немало побродил по себе, слушая убедительный вразумляющий шепот души и сердца. Мужики сидели долго. Много говорили. Много молчали. Фронтовое молчание порой ценнее мирского разговора. Очнулись от игрового шума пятилетнего Костиного сынишки Димки.
— Дядь Вить, пошли, чет покажу.
— Ну, пошли.
Костина жена Надя пыталась остановить сына, но Димку распирало. Ему не терпелось продемонстрировать свое мастерство "печатывания" на канцелярской "писающей" машинке. Все враз оттаяли, умиротворились. Целебное это слово — "ребенок".
Межа
Ночью затрещала государственная граница. Далековато. Километрах в двухстах. Но волна от тряски госштакетника докатилась до гарнизона Кола по спецсвязи минут за двадцать. Все группы подняли по сигналу "сбор". Одевались не спеша. Чуяли: идти надолго и неблизко. Из офицерской столовой все вышли с мыслью: где б перекусить? Залив стреляющий холостыми желудок розовой марганцовочной водой "от всего", решили: "Не тушенкой единой жив офицер". Главное оружие военных — дух. Сильный дух — целое тело. Предутреннее построение проводил затурканный всеми делами полковник. Из всего сказанного ясно было одно — надо куда-то ехать. Дополнивший его начальник штаба несколькими словами все расставил по своим местам. Задача была следующая: "На удалении 190 км с курсом... в квадрате винного Агдама в течение трех-пяти суток, в зависимости от сложности и напряженности обстановки, автономно выполнять моральное, а если нужно и физическое сдерживание конфликтующих национальных сторон. При обоюдном содействии с личным составом внутренних войск. Штаб группы — передвижной, гастролирующий — будет находиться на автомобиле "КАМАЗ". Бортовой номер... Командир группы... Позывной "Шторка".
В каждой оперативной работе на местах участвуют не менее двух человек. Одиночные перемещения запрещены. Штатное оружие — пистолет ПМ, штык-нож. Пистолет применять в критических ситуациях с первым выстрелом в воздух, второй — в нежизненно важные части тела. Штык из ножен вынимать только в рукопашной схватке, угрожающей личной жизни. Далее шли инструкторские мелочи: столовское питание, отдых и так далее. В пятиминутном перекуре кто-то из мужиков, пытаясь пошутить, чуть нервно напел:
— Серая кукушка за рекой, сколько мне прожить еще осталось?..
За арыком хило тявкнул шакал.
— По машинам!
В "Урал" на ходу сиганули два журналиста. О них речи на построении не было, но так как самые стабильные и ощутимые заработки случаются на беде, то они оказались в кузове раньше всех. В связи с тем, что вдруг Азербайджан стал "неделим", НФА (Национальный фронт Азербайджана) было принято решение: "Долой границы!" Перед этим, вечером, по республиканскому телевидению Азербайджана в информационной программе был показан короткометражный сюжет: участок пограничной заставы на Иранской границе, сигнальная система, рядом молодой парень-азербайджанец играет на гитаре. Затем он собирается "сигналку" преодолеть. В него стреляет русский пограничник. Последние кадры — гитара с порванными струнами лежит под пареньком. Открытые мертвые глаза смотрят в кадр, горит заградительный забор. Голос известного диктора своими "разъяснениями" по телеку и радио галопом нес в неизвестное. Вслед за этим фильмом рекламировалось повальное братание личного состава Советской Армии и самостийных частей добровольческой армии республики. При чуть более внимательном просмотре неуклюжая режиссура все-таки обнажила свой тайный замысел. Офицеры поняли, что на эту минуту, если что, главная трагедия в стране — быть военным.
Первые двадцать минут ехали, как водится, не туда. Ошибку самокритично списали на водителя. Маленькая колонна состояла из двух "КАМАЗов" с тридцатью офицерами, прапорщиками и несколькими солдатами, разместившимися по пятнадцать человек на каждом борту, и одним "ЗИЛом" с продовольствием для мирных жителей. Колонна неспешно шуршала по бывшей когда-то асфальтовой дорожной ленте, выжимая из себя 70 км/час. Головной "КАМАЗ", в котором вместе со Славкиными МВДшниками, прижавшись для сугрева друг к другу, сидел со своей командой Виктор, всю дорогу пытался доказать простуженным хрюканьем двигателя, что он тоже участник войны и имеет права на льготную 50-километровую скорость.
Ехавший в нем в свою зону ответственности личный состав был готов ко всему. Короткие стрижки, сбритые усы (а ну, рукопашка?..), обрезанные ногти на пальцах рук и ног, чистая, свободная и ношенная камуфляжка, еще те, гуманитарные, афганские кроссовки "Адидас". Рюкзаки тщательно подогнаны, усилены в плечах. Из оружия только пистолеты ПМ, ножи, которые строго запрещалось применять. У солдат только штык-ножи. Все сидящие верили друг другу во всем. Чуть спустя, за Баку, народ отчего-то заподнимал глаза. Десантник Мишка нащупал в бушлате случайно забытые четыре сухаря. Демонстративно и шутливо похрустеть в одиночку ему дали секунд тридцать. Отвернувшийся Толик, как бы сам для себя, но громче "КАМАЗа", подытожил:
— Красиво жить не запретишь!
Хлеба хватило на всех. Мишка бережно ломал сухарики по кусочкам и четырьмя хлебами накормил пятнадцать человек. Война учит есть хлеб по крошечкам, очень бережно, с ладошки и особенно ценить этот Божий дар. Дорога-змея все чаще делала попытку сбросить с себя колонну. От подъемов и спусков, загибов и ухабов у "КАМАЗа" охрипла выхлопная труба, постоянно икал двигатель и кардан заработал радикулит.
На нечастых остановках мужики дружно окружали машины, стоя лицом вплотную к бортам. Ближе к точке подхода народ замкнулся и ушел в себя. Виктор рассматривал друзей, дотошно зная каменистую судьбу каждого. Вспомнил курсантский урок в сибирском училище, на котором старый мудрый полковник в отставке, Герой Советского Союза, после того боя с призывниками с Кавказа на железнодорожном вокзале сказал:
— Ваша главная обязанность, сынки, научиться не профессионально убивать, а достойно умирать за Родину.
Да-а. Ты прав, полковник, если умирать, то достойно. Только почему мы мрем за всех подряд?
Рядом с Виктором на каждой кочке подпрыгивал Валерка, истоптавший с ним весь Афган. Он ушел на войну, перетянув свое фото черной лентой, а жене приказал, если что, выйти замуж за парня не хуже его. Для нее лучше парня, чем Валерка, при всех житейских передрягах не нашлось. Да она и не собиралась его искать. Видимо, именно в такие жизненные минуты определяется совместная нужность его и ее.
Здесь победила обоюдная. Сидящий напротив капитан Ластовский вернулся из Афгана один из всего состава своей пэдэгэшной группы. Он сам доставил погибших друзей до хаты в Ленинград. Выслушал все сказанное глазами от почерневших отцов и умерших, когда те еще были живы. Ластовский к этим двум крестам, стоявшим на могилах друзей, каждый год, уже восемь лет, последние метры полз на коленях, прося прощения у мужиков, что остался жив.
Сидевший неподалеку Семен, стоя тогда, в 86-м, у закрывающегося люка улетавшего на Кабул самолета, на вопрос подруги, куда тебе писать, честно ответил: "Не знаю. Пиши... на сердце. Просыпаясь, желай доброго дня, а ложась спать — спокойной ночи. Всегда спокойной. И я найду тебя. Позвони мне на сердце своими мыслями, и я отвечу". Она год писала и звонила ему душой ежедневно. В ответ у нее екало сердце. А, однажды, под утро, оно защемило. Это он позвонил в дверь.
На цель вышли с опозданием на час. На типовой центральной улице им. Мардохея-Маркса, всю жизнь гнавшего Бога с небес, недавно завершившийся августовский митинг с повесткой дня "оправе на самоопределение" плавно перешел в неплановое послемитинговое подведение "итогов".
Дрались все. Вооруженные до зубов мирные жители кинжально шли стенка на стенку за правду с обеих сторон. Учитель шел на учителя. Его ученик топтал его ученика. Врач резал врача. Мать рвала мать. Отец добивал отца. Дети гибли без претензий на территориальную целостность и обид на взрослых, не успев наиграться в песочнице и полазать по чужим огородам. Выражение их глаз для дядек и тетек о праве на детство были неубедительны и неуместны. В людском клубке мелькали то рядовые граждане СССР, то милиция, то республиканский спецназ. С момента появления на земле человека самые жестокие и кровавые побоища стали за межу. Вселенский бой и трагедия, в частности, заключались в том, что межа, оторвавшись от земли, пошла по Вере. Полумесяц, искрясь, зубрился о Крест.
