Георгий Свиридов - Черное солнце Афганистана
Александр Беляк, упираясь спиною в кресло пилота, ухватился за ручку управления и напрягал все силы, чтоб хоть как-то повлиять на движение вертолета, выровнять крен. На шее от перенапряжения вздулись жилы, обострились желваки, на лбу выступили капли пота. Затаив дыхание и закусив губу, он старался преодолеть стойкое сопротивление, которое, как уже догадывался, создал беспомощный командир, телом навалившийся на управление. То были отчаянные мгновения борьбы за живучесть вертолета, за свою собственную жизнь.
И ему удалось. Удалось! Вертолет послушался. Слабо, но все же послушался. Появилась крохотная надежда. Винтокрылая машина, как бы нехотя, тяжело ворча и негодуя, стала выравнивать крен и уже более плавно скользить к приближающейся земле. Мотор натужно гудел, странно, почти по человечески чихал, лопасти с незнакомым клекотом и свистом рубили воздух, пытаясь изо всех своих сил замедлить быструю потерю высоты, приостановить падение. И Александр, сам не зная почему, в эти мгновения неимоверной борьбы за живучесть воздушного корабля, повторял слова незамысловатой песни, которую назойливо пел и пел Гусаков. Сейчас она обретала смысл прямого обращение к израненной душманскими пулями машине:
Летим по лезвию ножа,
Летим, от страха чуть дрожа,
Никто не знает наперед
Сегодня мой иль твой черед.
Надежда наша — вертолет!
Несет вперед, несет вперед…
И я молюсь, с тоской в груди:
«Не подведи! Не подведи!»
Последние две строчки Беляк повторял, но не как припев, а как заклинание, повторял как отчаянную просьбу к поврежденным, но все еще продолжающим работать двигателям, как последнюю надежду:
И я молюсь, с тоской в груди:
«Не поведи! Не подведи!»
Вертолет чудом продолжал держаться в воздухе. Душманский крупнокалиберный пулемет наделал массу пробоин в корпусе. Откуда брались силы у поврежденных двигателей, Александр не знал, но они все еще работали. И он ощущал, как свое собственное сердце, их ритмичную работу. В эти напряженно-тревожные минуты нежданно оказал ощутимую поддержку воздушный поток, который поднимался из долины. Он поддерживал израненный вертолет на своих широких ладонях, словно мать держит на руках больного ребенка, успокаивая и убаюкивая его. И вертолет то вдруг проваливался, то задерживался на весу, качался в воздухе, словно на гигантских добрых и ласковых ладонях.
Этот воздушный поток помог Александру совершить неимоверное — отвести вертолет от катастрофы, которой, казалось, не избежать. На пути скольжения вниз поднималась гора. Та самая гора с голой вершиной, которую они всего лишь полчаса назад так легко и запросто преодолели, подлетая к долине. Александр с замиранием сердца видел эту приближающуюся вершину, серо-бурую, кремнистую, с отвесными обрывами… И винтокрылая машина, оставляющая за собой космы темного дыма, каким-то чудом смогла преодолеть смертельно опасную преграду, пролететь буквально над самой ее вершиной, проползти, чуть ли не задевая железным брюхом скальные выступы.
— Пронесло! — с радостным отчаянием выдохнул Александр, еще окончательно не веря в счастливый исход. — Пронесло!
Теплая волна радости прошла с ног до головы. Вертолет не подвел. Не взорвался, не врезался…Мы спасены!
Пока спасены… Пока!
Лейтенант Беляк видел, как стремительно приближается земля, обрывы, террасы. Он не рассуждал, а действовал. Мозг работал, как решающее устройство, мгновенно перерабатывающее сложный поток информации. И Александру нужно было выбрать из множества вариантов самый оптимальный в данной ситуации.
Горящий вертолет надо посадить. Куда? Где приземлиться? Да и удастся ли ему совершить посадку, когда рули плохо слушаются, а управление не поддается и почти полностью исключено…
Избежали одну беду, надвигается другая.
И снова надо рисковать. Александр выбрал приемлемую площадку. Собственно, особенно выбирать было не из чего, да и времени на это не оставалось. Как говорится в таких случаях, бери то, что подсовывает тебе судьба. Просто на пути резкого снижения машины эта терраса была более подходящей, не совсем пологой и довольно широкой. А вокруг простиралась горно-пустынная местность. Пока безлюдная. Душманы непременно появятся. Причем в ближайшее время. Не так уж часто удается им сбить ненавистную «шайтан-арбу». Да к тому же, как знал лейтенант Беляк, за сбитую винтокрылую машину, за командира и за каждого летчика моджахедам полагается немалое денежное вознаграждение.
Александр с нескрываемой тревогой посмотрел на приборы. Авиагоризонт показывал, что вертолет имеет левый крен около шестидесяти градусов. Стрелка вариометра подтверждала, что машина теряет высоту со скоростью шестьдесят метров в секунду. Высотометр стремительно уменьшал свои показания. Показания других параметров были столь же удручающими. Надсадно женским голосом вопила «Зойка». Бортовой техник не подавал признаков жизни, а может его голоса просто не было слышно в общем разноголосом гуле. Едким горячим дымом заволокло кабину, в которой стало душно и жарко. А машина держалась в воздухе. Беляк стер ладонью капли пота со лба и мысленно поблагодарил тех, кто создавал вертолет. Если винтокрылая машина еще не опрокинулась, не разрушилась, еще не взорвалась, то это означало только одно — запас живучести, запас прочности не исчерпан!
И я молюсь, с тоской в груди:
«Не подведи! Не подведи!»
Александр прошептал это сухими губами и с большим трудом, но все же перевел падающий вертолет из снижения по спирали, на прямолинейное. Он отчаянно старался уменьшить скорость падения. А земля приближалась, она была уже почти рядом, под железным брюхом.
Вывести машину на спасительную террасу ему все же удалось.
С железным лязгом, треском, скрежетом вертолет не приземлился, а буквально рухнул и, ломая с треском лопасти, неестественно дрожа, юзом пополз по пологой террасе, оставляя за собой широкую темную борозду на выжженной солнцем бурой земле. Винтокрылая машина замерла на самом краю площадки, перед обрывом в пропасть.
Не теряя ни мгновения, Александр торопливо, двумя руками открыл прозрачный колпак, не спрыгнул, а скатился на землю. Откатился, отполз на четвереньках, обдирая колени и ладони о жесткую твердь земли, а потом, пригнувшись, отбежал на ватных, непослушных ногах подальше от вертолета. Упал за первым камнем, жадно хватая раскрытым ртом чистый сухой воздух, а сердце радостно колотилось в груди. Живой! Живой!
И в то же мгновение раздался оглушительный взрыв. «Топливные баки» — мелькнуло в голове Александра. Обжигающе-горячая волна воздуха обдала его, вдавливая в землю, и большой кусок обшивки фюзеляжа с грохотом пролетел над ним и ударился со скрежетом о выступ горы.
В следующую секунду начали гулко и торопливо взрываться боеприпасы, управляемые и неуправляемые ракеты, завизжали осколки, с дробным треском рвались пулеметные патроны. Стоголосое горное эхо повторяло и умножало гулкую какофонию, распугивая в окрестностях все живое. В клубящемся дыму померкло солнце и стало пугающим, ослепительно-черным…
3
Александр, оглохший и обессиленный от пережитого, лежал за кремнистым камнем, уткнувшись лицом в землю, всем телом ощущал ее добрую теплоту и вдыхал извечные запахи, которые исходили от нее. Он все еще не мог прийти в себя, никак не верилось, что он спасся… Мучила жажда. Во рту пересохло. А солнце нещадно припекало. Хотя бы один глоток воды! Он облизнул шершавым языком пересохшие губы, понимая, что воды здесь нет и не может быть.
Когда канонада разрывов смолкла, Беляк осторожно высунулся из-за камня. Осмотрелся. Площадка довольно просторная, усеянная камнями и редкими кустиками высохшей травы. Справа в небо отвесно вздымалась каменистая гора. Впереди темнело ущелье. А слева, на самом краю площадки… В груди горько защемило. Вертолет горел. Остатки винтокрылой машины, разорванной взрывами на части, превратились в несколько костров, которые ярко пылали, и от них в безоблачную синеву неба поднимались темные космы дыма. Как кости скелета древнего мамонта, торчали части фюзеляжа, да сиротливо вздымалась вверх уцелевшая часть хвостовой балки, переломленная в том месте, где еще недавно находился несущий винт.
Спасать было некого и нечего.
Александр отрешенно смотрел на догорающий вертолет и ощущал полное одиночество. Один на этой чужой земле, в чужих горах, в чужой стране… Ему было жалко себя, жалко погибших товарищей. Зачем они здесь? Почему они здесь? Кому они тут нужны?
Грустные размышления прервал равномерный клекот многометровых лопастей. Александр его не услышал, уши еще были заложены, словно в них натолкали ваты, но он ощутил густой поток воздуха, падающего с неба. Такой знакомый и такой родной! Беляк поднял голову и с радостью увидел вертолет Хромова, который быстро и осторожно опускался. Александр выскочил на свободное пространство площадки и закричал, замахал руками.
