Владимир Возовиков - Верность традициям
Обзор книги Владимир Возовиков - Верность традициям
Владимир Степанович Возовиков.
Владимир Григорьевич Крохмалюк.
ВЕРНОСТЬ ТРАДИЦИЯМ
Танковая рота вела бой в беззвездной черноте среднеазиатской ночи. Обе стороны применяли новые тогда приборы ночного видения, и лишь выстрелы пушек коротким железно-белым светом взрывали мрак. За линией прорванных траншей первой полосы обороны руководитель внезапно остановил роту и приказал принять командование курсанту Мадудову. С тревогой следили мы в экипаже за нашим товарищем, который переместился на командирское место с сиденья заряжающего, откуда ему нелегко было наблюдать за развитием событий. Сумеет ли быстро и решительно взять управление, успешно продолжить бой на труднодоступной для танков местности, в условиях, пока ещё малопривычных для нас?
Преподаватель тактики майор Кузнецов в поле не делал снисхождений. Фронтовик-танкист, он терял хладнокровие лишь в двух случаях: когда его подопечный немел и заикался, попадая в переплет, или когда бездумно лез напролом – лишь бы линия машин выглядела внушительно и красиво. Незадолго до того на дневном тактическом занятии после атаки на высоту в лоб майор выслушал доклад курсанта, исполнявшего обязанности командира, и жестко отчеканил: «Двойка!» Позже, поостыв, мягко и вместе сурово сказал: «Сынок… Однажды на моих глазах едва не погиб танковый батальон. И только потому, что комбат не дал себе труда перед боем доразведать цели на высоте, подумать об ответных действиях на возможные выпады врага. Экая, мол, невидаль – три пушчонки в полосе атаки! С ходу сомнем… А эти «пушчонки» оказались зарытыми в землю «пантерами» – штурмовыми орудиями. И не три их там было… Командиру бригады пришлось до срока двинуть в атаку резерв, чтобы спасти положение. А что значит израсходовать резерв в самом начале боя?! Война же! Война, где ошибка даже одного взводного командира может повлечь такие последствия, которых не в состоянии предвидеть командир полка. И всё это – кровь!»
Чувство, с которым говорил майор, накаляло каждое слово, и потому речь его как бы впечатывалась в душу и память. Тогда ещё только замышлялись мемуары маршалов и рядовых – участников Великой Отечественной, книги, в которых война, отраженная в человеческих судьбах, стала богатейшим кладом боевого опыта, завещанием бдительной, мужественной ответственности каждого человека в погонах за исполнение своего ратного долга. Но в ту пору в училище не было преподавателя, комбата, даже командира роты, который не прошел бы фронтовой школы. Не скупясь на опыт, лично выстраданный ими на полях сражений, они и каждый шаг своих питомцев выверяли войной – касалось ли это политработы, стрельбы, вождения машин или тактики. Как должное принимали курсанты требовательность наставников – не было и курсанта, у которого не воевал бы отец или старший брат. Вот и у того парня, что принял командование ротой в ночном бою, отец, солдат-сибиряк Григорий Мадудов, погиб в сорок первом под Ленинградом.
Давно сказано, что пример – лучший учитель. Далеко не все сыновья павших фронтовиков знали в подробностях, как воевали и умирали их отцы, наверное, поэтому с особым вниманием всматривались они в портреты людей, прославивших училище. Более шестидесяти Героев Советского Союза воспитало Ташкентское высшее танковое командное ордена Ленина училище имени дважды Героя Советского Союза маршала бронетанковых войск П.С. Рыбалко. Но в каждой роте был «свой», особенный Герой. В нашей, четвертой, учился Вольдемар Шаландин. Сегодня, отлитый из бронзы в полный рост, он стоит у деревни Яковлево на бывшей черте огненной Курской дуги, всматриваясь в даль, откуда в июле сорок третьего выползли пятнистые танки врага. И кажется, настолько поглощен, что не слышит, как в далеком Ташкентском танковом выкликают на поверках его имя…
Их было трое, выпускников одного училища, в танковой роте, оборонявшей высоту 245, что оказалась на стрежне потока фашистских войск, ринувшихся по шоссе Белгород – Курск: гвардии капитан Владимир Бочковский, гвардии лейтенант Вольдемар Шаландин и Юрий Соколов. Первые двое стали Героями Советского Союза, вписал свое имя в историю Великой Отечественной войны и Соколов, геройски погибший на той высоте.
Утром 6 июля до сотни фашистских танков и пехота на бронетранспортерах, поддержанные армадами бомбардировщиков, надвинулись на позицию советских танкистов. Восемь наших тридцатьчетверок, искусно расставленные Бочковским по обе стороны шоссе за гребнем высоты и болотистым оврагом, с двух сторон вонзили огненные клещи в бронированного крестоносного змея, ползущего в дыму и пыли на Курск, и его гигантское тело стало разваливаться. Скоро обочины шоссе и лощина, по которой враг пытался атаковать советских танкистов и сбить их с высоты, покрылись горелым железным ломом. Маневренные, быстрые, увертливые и надежно защищенные тридцатьчетверки в руках умелых и стойких воинов были грозным оружием. Танкисты Бочковского, маневрируя на заранее подготовленных позициях, хладнокровно подпускали врага на верный выстрел, их бронебойные снаряды раскалывали и прошивали мощную броню «тигров», «пантер» и «фердинандов», новые и новые чадящие костры занимались на поле; ошеломленные жестоким отпором, гитлеровцы, ведя суматошный огонь, вынуждены были остановиться и вызвать на помощь свою авиацию.
Уже тогда, в первые дни Курской битвы, стало очевидно, что надежды фюрера на многотысячный железный зверинец, составленный из новейших мощных машин, безнадежно рушатся. Даже пресловутые «тигры», о которых гитлеровские газеты хвастливо кричали, будто они разрежут советскую оборону, как нож масло, – оказались не в силах взломать наши позиции с ходу, они горели не хуже, чем остальная германская техника.
Десятки вражеских бомбардировщиков молотили тяжелыми бомбами высоту 245, словно хотели срыть её до основания, чтобы там не осталось ничего живого. Но когда ушли самолеты и танки врага снова двинулись вперед, из туч оседающей пыли навстречу им сверкнули жестокие пушечные огни. Почти четыре часа в копоти и пламени корчился на одном месте железный фашистский удав, укоротившись наполовину; среди подбитых и горящих танков валялись обломки бронетранспортеров и машин, на которых гитлеровские пехотинцы собирались под защитой «тигров» и «пантер» совершить прогулку до Курска. Однако и нашей танковой роты фактически уже не существовало. Остатки её получили приказ отойти, уступив место для боя свежим подразделениям, которые должны были продолжить выполнение общей задачи фронта – активной обороной перемалывать ударные силы врага. Четырнадцать уцелевших гвардейцев во главе с командиром роты на машине с заклиненной башней покинули растерзанную высоту. Лишь последний боеспособный экипаж под командованием гвардии лейтенанта Шаландина в ожесточении боя не принял радиосигнала.
Закопченный, осыпанный землей, изодранный осколками бомб, танк по-прежнему маневрировал за развороченным гребнем, мгновенно откатывался с того места, где сверкнула вспышка его орудия, броском выходил на новую позицию для молниеносного удара. Врагу казалось – перед ним всё ещё целое подразделение советских танков. Снова падали сквозь пыль и дым пикировщики, охотясь за единственной машиной, и наконец бомба попала в цель. Танк загорелся. Но ещё билось его стальное сердце, ещё имелись снаряды в кассете, ещё был жив экипаж… Подходившие к высоте советские воины видели, как двигалась по гребню горящая тридцатьчетверка и пушка её, обращенная в сторону врага, хлестала огнем…
Шаландина нашли у прицела, обугленные руки его сжимали механизмы наводки орудия.
У Шаландина был предшественник – первый в стране танкист-Герой, выпускник того же училища лейтенант Георгий Склезнев, отважно дравшийся за свободу республиканской Испании в рядах интербригады. В 1937 году в бою под Мадридом, окруженный фашистами, он предпочел плену смерть в горящем танке. Несомненно, что подвиг Склезнева помог Шаландину сделать выбор в трагический миг жизни. В том и сила героического примера, что, войдя однажды в сознание бойца, он исподволь огранивает характер, и в критический час обыкновенный человек естественно и просто принимает решение, рождающее новый подвиг.
Вольдемар Шаландин погиб девятнадцатилетним. Его отец, тоже танкист, полковник в отставке, приезжая в училище, говорил: «Был у меня один сын, а теперь – все вы мои сыновья, потому что каждый увозит из училища память о Вольдемаре». То была святая правда: такие подвиги не просто изумляют – они учат. В бою у деревни Яковлево Бочковский и Шаландин добывали и для нас опыт победы над превосходящим врагом, который к тому же впервые применил новое мощное оружие. Наши наставники-фронтовики учили видеть в каждом большом подвиге слияние ратного мужества и верности долгу с военным мастерством. Кто действительно любит Родину, тот и защищать её умеет. Как высшую похвалу принимали мы слова нашего преподавателя тактики, которые произносил он в особых случаях: «Батька сказал бы: хорошо воюешь!»
