Виктор Тельпугов - Черные бурки
Обзор книги Виктор Тельпугов - Черные бурки
Виктор Тельпугов.
ЧЕРНЫЕ БУРКИ
Старшина Топорков появился на пороге землянки в обнимку с парой черных бурок. Нес он их торжественно, как великую драгоценность. Бурки и в самом деле были отменными — даже в полумраке видно было, как поблескивали они новыми желтыми подметками и хромовыми союзками.
Старшина всегда теперь тащил новые бурки тому из парашютистов, чья очередь собираться на задание.
— Твой черед, Сыровегин. Подъем! — Топорков с грохотом, как охапку дров, уронил тяжелые бурки.
Сыровегин поднялся, сел на край нар, нашарил ногами сперва одну бурку, потом вторую. Старшина терпеливо стоял рядом, пока тот не намотал портянки и не обулся, потом спросил:
— В аккурат ли?
— В самый.
Позднее Сыровегин горько пожалел об этом, но в тот миг что мог он ответить еще? Ведь прекрасно знал, что бурок у Топоркова, особенно новых, кот наплакал, и спрашивал он про «аккурат» только для порядка. Можно и нужно было заикнуться насчет лишней пары портянок, а то и двух, но Сыровегин смолчал.
Он стоял перед Топорковым по команде «смирно» в несуразно больших и глубоких, до самого паха, бурках, злился на ни в чем не повинного старшину, на то, что не успел отдохнуть после операции со смешным названием «Робинзон», на то, что так быстро свалилась на него новая морока, и, судя по тому, что бурок опять всего одна пара, снова предстояло куда то лететь в одиночку.
Позабыв скомандовать «вольно», Топорков исчез так же неожиданно, как появился, а через несколько минут снова возник на пороге землянки — и прямиком к Сыровегину. Получай, говорит, энзе.
Развязал парашютист увесистый вещмешок и тут уж приуныл не на шутку: чего только не было там — и сгущенка, и шоколад, и галеты, и курево…
— Ясно? — задал ненужный вопрос Топорков.
— Я от рождения смекалистый, товарищ старшина. Что хочешь скумекать могу.
— Все правильно, Сыровегин, — путь дальний, дело сложное…
— Вы дадите поспать или нет?! — рявкнул кто-то из глубины землянки. — Креста на вас нет!
Старшина чуть было не вспылил, но сдержался. Более того — осторожно, на одних носках, направился к выходу. У самой двери обернулся, погрозил пальцем. Это должно было обозначать: «Энзе есть энзе, не вздумайте потрошить раньше времени».
Это был единственный приказ, который частенько нарушался в роте. Даже особую формулу под это состряпали: энзе — это, дескать, «не забудь поде литься с товарищем».
Сгущенку и филичевый табак трогать не стали, а шоколад и галеты пошли по рукам сразу же, как захлопнулась дверь за Топорковым. Сыровегин пытался пустить в ход и курево, но ребята воспротивились категорически:
— Ты что, сдурел? Без шоколада можно как-нибудь перебиться недельку-другую, без галет и подавно. А без цигарки? Дня не выдюжишь. Ну а сгущенка тебе для веса нужна — без нее парашют не раскроется. В тебе же одна кожа да кости!
Кто-то красноречиво сверкнул перед физиономией Сыровегина осколком зеркальца.
Озорной разговор этот мало-помалу возвращал Сыровегину обычное расположение духа. Подмотал в бурки поверх портянок по одному вафельному полотенцу, задумчиво и неторопливо стал из конца в конец землянки прохаживаться. Бурки хлопали на ходу по пяткам, как лыжи. Ребята, чтобы окончательно поднять Сыровегину настроение, нещадно острили:
— Ни в дугу? Ничего, не горюй, разносятся!
Перед обедом Сыровегина вызвали в штаб. Разговор был короткий. Выбрасываться предстояло одному, далеко за линией фронта. Остро отточенный карандаш командира пересек цепочку красных флажков на карте, прочертил длинную прямую и вертикально замер над зелеными черточками и завитушками, которыми гидрографы обозначают леса и болота.
— Вот здесь, — зажатый большим и указательным пальцами Несветеева карандаш стал медленно вращаться, словно надо было просверлить им сквозное отверстие в толстой бумаге карты.
Сыровегин наметанным глазом смерил расстояние от исходной до этой точки, молча переступил с ноги на ногу.
Несветеев не стал «подрессоривать» и честно сказал:
— Да. — Подумал немного и добавил: — Но опыт у вас есть. Подготовьтесь как следует, все подгоните, приладьте. Энзе получили? — И, не дожидаясь ответа: — Ну и прекрасно! Сегодня нам отнарядили тушенку, я отдал распоряжение снабдить вас и ею. Без ограничения. Но особо не увлекайтесь — тола и дисков у вас будет знаете сколько? Соизмерьте свои силы и возможности. Все ясно, Сыровегин?
— Все!
— Рацию брать не надо. Почините партизанскую. Да и не дотащить вам всего. А вот пару аккумуляторчиков прихватить придется. — Он нарочно сказал не «аккумуляторов», а «аккумуляторчиков», словно от этого самая тяжелая вещь могла стать самой легкой. — Партизанам о выброске вашей удалось сообщить заранее. Встретят, выведут на цель. Мост вам выпал серьезный — все подступы к нему просматриваются. Взрывать ночью будете, и чем скорее, тем лучше: немцы по нему всю технику свою волокут. Вопросы есть?
Вопросов у Сыровегина не было.
— Тогда ни пуха! — Несветеев, широко размахнувшись, звонко опустил богатырскую свою пятерню на дрогнувшую от удара ладонь Сыровегина. — Все в полном порядке будет. Рука у меня легкая…
«Это уж точно, — подумал Сыровегин, — легче некуда».
Вылетали ночью. Метеообстановка была что надо. Мороз крепчал, метель выла так, что вся черная степь стала похожа на аэродинамическую трубу. Старшина, утрамбовывая Сыровегина со всеми его припасами в тесную кабину «уточки», наставлял пилота:
— Через линию фронта — на бреющем, а когда проскочите — как можно выше берите: костры в лесу распалят, в самой чащобе, так что покруче забирайте, покруче, чтобы узреть. Два костра, потом, через пятьсот метров, еще два. Между ними надо попасть. Точно посредине.
Летчик ответил:
— Два кольца, два конца, а посредине гвоздик…
Сыровегин не знал, почему летчик был такой мрачный в эту ночь, то ли отоспаться тоже не удалось, то ли бензину в обрез отмерили, но оптимизма своей шуточкой он не вселил в душу парашютиста. Слова же про два конца вообще показались ему просто пророческими: когда пересекали линию фронта, самолет угодил под такой ураганный огонь, словно немцы были кем-то специально предупреждены о полете «уточки». Летчик вел машину впритирку к земле, но длинные очереди трассирующих пуль все-таки взяли самолет в такую густую сеть, что Сыровегин долго потом не мог понять, как они живыми из нее выпутались. Огненные прутья стегали по плоскостям, но хвостовому оперению. Сыровегин это отчетливо слышал.
Но вот огненный шквал начал постепенно ослабевать, парашютиста придавило к сиденью: самолет набирал высоту. Теперь именно от нее, от высоты, зависел успех всего дела, и Сыровегин с удовлетворением почувствовал, что земля уходила все дальше и дальше.
Он засек время и стал напряженно всматриваться в несущееся мимо пространство.
Летчик, кабина которого находилась перед кабиной Сыровегина, вел себя спокойно, по всему чувствовалось — курс держит уверенно, точку, намеченную на карте Несветеевым, найдет, были бы только костры.
Вот до места выброски, по подсчетам Сыровегина, оставалось уже всего тридцать минут. Потом двадцать. Потом пять. Наконец, ноль целых и ноль десятых…
Парашютист заерзал на своем сиденьи, тщетно разыскивая в артезианских глубинах созвездие «четырех костров», но ничего разглядеть не мог.
«Неужели промазали? Может, он ранен, — встревоженно поглядел Сыровегин на летчика, — уж больно недвижно сидит — истукан, да и только…»
Но как раз в это мгновение над плечом летчика показалась его рука с двумя выразительно растопыренными пальцами. Затем рука на миг скрылась и тут же вознеслась снова — два раза подряд. Пальцы были сложены в нолик.
«Два конца, два кольца!» — чуть было не заорал Сыровегин. И только тут понял, на какой высоте шел самолет: блестки костров казались отсюда булавочными головками. Но их мерцало именно четыре, а геометрия их была идеальной, ошибки быть не могло. Над головой летчика снова, на этот раз повелевающе, взметнулась рука в черной перчатке — «пошел!».
Сыровегин с большим трудом выпростался из узкой кабины, нащупал точку опоры для одной ноги и со всем своим скарбом ринулся вниз головой — в середину прямого угла между фюзеляжем и плоскостью.
Много раз приходилось десантнику прыгать с разных самолетов и с разных высот — с полной боевой выкладкой, с лыжами, с гранатами, с ручным пулеметом Дегтярева и еще бог знает с чем и как, — но такого динамического удара, как этот, ему еще не приходилось переносить. Какие там, к черту, пятьсот килограммов, про которые в инструкциях писано! Ему показалось, что в момент раскрытия купола он весил не меньше тонны.
«Это, конечно, проклятые «аккумуляторчики», — мелькнуло в голове. — В них все дело. Купол не разодрало, и то слава богу. — Сыровегин поймал взглядом упругий пульсирующий шелк парашюта. — А где же костры? Куда подевались?»
