Борис Зубавин - Ожидание
Обзор книги Борис Зубавин - Ожидание
Борис Михайлович Зубавин
Ожидание
Наступление началось в феврале. Мы тронулись по сугробам в ватниках, полушубках, валенках, ушанках, по дороге все это сменили на шинели и сапоги и остановились только в конце апреля, когда все вокруг стало зеленеть и старшины поехали получать летнее обмундирование.
Наш отдельный пулеметно-артиллерийский батальон с хода принял участок в 136-й дивизии, очень потрепанной во время этого долгого наступления. Мы тоже были потрепаны и на марше получили пополнение.
Я со своей ротой оказался в резерве и когда заходил в штаб, или на КП батальона, то часто слышал разговоры о "Матвеевском яйце". Это было самое неспокойное место во всей дивизии. Общая, довольно стройная линия переднего края здесь разрывалась и глубоко вдавалась во вражеские позиции. Две стрелковые роты, находившиеся там, обстреливались фашистами с трех сторон и днем и ночью. Из штаба то и дело звонили в третью роту и спрашивали:
— Как правый сосед? Как справа? Больше смотрите направо!
Немцы во что бы то ни стало хотели выровнять линию своей обороны, нам же нужно было сохранить эту вмятину как рубеж для атак.
Уже началась подготовка нового наступления, и все с утра до утра следили за "Матвеевским яйцом". У нас в штабе только и слышалось:
— Смотрите направо! Больше смотрите направо!
И вот однажды ко мне пришел заместитель командира батальона майор Станкович и сказал:
— Вызывай офицеров. Я говору, — он был белорусом и вместо "ю" выговаривал "у", — я говору, теперь одна морока будет у нас с тобой.
Пришли лейтенанты Лемешко и Сомов, вслед за ними принес свою добрую застенчивую улыбку младший лейтенант Огнев. В углу землянки шумели, наседая на старшину роты, комбатр Веселков и минометчик Ростовцев. Позднее всех ввалился, на минуту заслонив собою всю дверь, мой заместитель по строевой двадцатичетырехлетний богатырь старший лейтенант Макаров.
Перед тем как попасть к нам в батальон, Макаров летал на истребителе, был подбит, рухнул вместе с машиной на землю, но — счастливый случай: остался жив и, пролежав полгода в госпитале, признанный врачебной комиссией негодным к дальнейшей службе в авиации, пришел к нам, в пехоту. Было это зимой. Он медведем влез в блиндаж, простецки улыбнулся, приложил руку к лихо сдвинутой набекрень ушанке и доложил:
— Старший лейтенант Макаров прибыл для дальнейшего прохождения службы, — и как-то незаметно, за один вечер, перезнакомился и подружился с офицерами…
— Все? — спросил Станкович.
— Все, — ответил я.
В землянке сразу стало тихо.
— Так вот, пошли принимать "Матвеевское яйцо"! — И, распахнув дверь, Станкович первым вышел на улицу.
По дороге нас встретил заместитель командира соседнего полка, майор в щегольской фуражке защитного цвета, козырек которой был похож на утиный нос. Такие фуражки шили из старых гимнастерок портные полковых мастерских,
— Многовато, — сказал он, оглядев нас.
— Почему? — спросил я.
— Ну, почему, — уклончиво отозвался он. — Ясно почему.
Мне ничего не было ясно.
— Ладно, там видно будет, — сказал я.
Скоро мы вышли в поле, на котором стояли три подбитых немецких танка. Впереди виднелся кустарник, несколько одиноких елок, а правее разлилось огромное болото, за которым стеной стоял лес…
— В этом лесу ваш правый сосед, — сказал майор.
Мы спустились в овраг. Я спросил, сколько отсюда будет до переднего края.
— Тысяча двести метров, — сказал майор. Он остановился, вынул из планшета карту и показал мне: — Вот овраг, а вот ваш передний край. Ровно тысяча двести метров.
— Ростовцев, — сказал я минометчику, — оставайтесь здесь.
Овраг скоро свернул в сторону, прямо к тем кустам с одинокими елками, и на полпути кончился широким лугом.
Здесь, на самом конце оврага, был блиндаж, в котором жил резервный взвод автоматчиков. С правой стороны кустов, за болотом, на самом краю леса виднелись два немецких дзота.
Вода сейчас подступала к самым амбразурам. В дзотах, казалось, никого не было. Слева, на гребне небольшого холма, торчали рогатки колючей проволоки.
— Здесь тебе тоже надо будет оставить резерв, — сказал Станкович.
Мы порешили на том, что поставим здесь взвод противотанковых пушек и два ручных пулемета. Слева, по пашне и по лугу, можно было ожидать танков.
— Так что же, всех берешь, капитан? — спросил майор.
— Всех, — сказал я.
— Ну, смотри. Давайте только рассредоточимся. — И, надвинув поплотнее фуражку, он побежал к кустам по лугу. И сейчас же вжикнуло несколько пуль. Майор, не обращая на них внимания, бежал по лугу, чуть пригнувшись и петляя.
— Пожалуй, не стоит всем, — задумчиво сказал Станкович, глядя вслед майору.
— Пожалуй, не стоит, — согласился я.
Мы оставили командиров взводов и побежали вслед за майором. Нас тоже обстреляли.
Майор сидел на краю оврага и, поджидая нас, счищал щепочкой грязь с сапог.
— Ну, как? — спросил он.
— Хорошее местечко, — сказал я, тяжело дыша.
— Куда уж лучше! — согласился он.
К нам поспешно подбежал старший лейтенант, одергивая на ходу довольно помятую и давно не стиранную гимнастерку, и доложил, что у него все благополучно. Лицо его было очень усталым, а глаза — красные не то от дыма, не то от бессонных ночей. Я с некоторым сожалением и с той брезгливостью, которая всегда присуща чистому человеку, рассматривал его грязные кирзовые сапоги, небритые щеки.
— Вот, — сказал ему майор, — сдавайте участок капитану.
— А я? — недоверчиво спросил тот.
— Пойдете на отдых.
— Так пошли, — нетерпеливо и приветливо обратился ко мне старший лейтенант.
Он сразу помолодел и стал стройнее оттого, что пойдет со своей ротой в тыл и будет там отдыхать, и уже теперь он стал с сожалением рассматривать меня и в то же время как бы говоря глазами: "Поглядим, как ты будешь выглядеть здесь через недельку".
Сдавать ему, собственно, было нечего. Овраг, начинавшийся от болота, расходился дальше двумя рукавами наподобие клешни рака. Между клешнями рос кустарник. В оврагах, ничего не видя дальше десяти-пятнадцати метров, сидели стрелки и автоматчики. Землянки были низкие, сырые, тесные и никаких окопов, дзотов, проволочных заграждений.
— А там что? — ткнул я пальцем в сторону кустов.
— Мины, — сказал старший лейтенант.
— Покажите схему минных полей.
— Да там такие мины, — смутился он. — Мы сами их ставили, без плана. Гранаты там подвязаны.
Облазав овраг, мы вернулись в блиндаж командира. Он был хотя и чище, и просторнее, чем другие, но такой же сырой и низкий.
— Ну? — спросил Станкович.
— Хуже не придумаешь, — сказал я.
— Ну что же, — как-то с сожалением посмотрев на меня, сказал он. Принимай. В двадцать три ноль-ноль доложишь о смене. Бывай здоров! — И, крепко пожав мне руку, они с майором ушли.
Подписав акт о приеме района обороны и взяв один экземпляр себе, я вышел из блиндажа и сел на склоне оврага.
Настроение было подавленное, словно меня загнали в мышеловку и теперь осталось только захлопнуть ее.
IIВ сумерках, погромыхивая коробками с лентами, согнувшись под тяжелыми станками пулеметов, гуськом пришел первый взвод. Впереди шагал Макаров.
— Ну как, командир, — загудел он, увидев меня. — Дыра?
— Дыра, — сказал я.
— Не пропадем! — весело заверил он.
Подошел Огнев и спросил с обычной своей улыбкой:
— Куда мне?
А сзади уже скатывались в овраг солдаты другого взвода.
В блиндаже лениво переругивались телефонисты, устанавливая коммутатор, и радист тихо твердил, притулившись в углу со своей рацией:
— Я "Орел", я "Орел", я "Орел"… Как меня слышите? Как слышите?.. Перехожу на прием.
Наступала ночь. Трассирующие пули летели над нами слева направо, справа налево, прямо в лоб, а иногда прилетали даже откуда-то из наших тылов. Это, наверное, из третьей роты. Завтра надо будет договориться, чтобы поставили ограничители.
Пришел Ростовцев и доложил, щелкнув каблуками:
— Минометы установлены. Половина взвода копает землянку, половина занята подноской мин. — Потом, помолчав, скручивая папироску, сказал: Сейчас мимо артиллеристов шел, укрытия копают для пушек. Веселков велел передать, что дивизионки… — Он огляделся и удивленно произнес: — Вот черт, со всех сторон стреляют!.. Дивизионки установлены на опушке.
С одиннадцати часов ночи я вступил со своей ротой в полное и безраздельное владение "Матвеевским яйцом".
Я вглядывался в схему линии переднего края, и тревожные мысли не покидали меня. "Только бы прошла она, эта первая ночь, — думал я. — Завтра же надо начинать что-то свое.
Надо сделать все, чтобы обеспечить здесь более или менее сносную жизнь. Знают ли фашисты, что у нас произошла смена? Только бы не лезли они ко мне этой ночью. Завтра нам будет легче. Мы оглядимся, пристреляемся, устроимся прочнее. Что там, за теми кустами?.."
