Мик Фаррен - Джим Моррисон после смерти
– Я не скажу больше ни слова. Только в присутствии адвоката.
Эйми посмотрела на него как на законченного идиота:
– Адвоката?
– Ну да, адвоката.
– И где ты возьмёшь адвоката?
Иисус указал пальцем на Сэмпл:
– А вот она?
Сэмпл взбесилась:
– В роду Макферсонов никогда не было адвокатов. Проповедники, конокрады – да, но уж никак не адвокаты.
Иисус торжествующе ухмыльнулся:
– Стало быть, суд продолжаться не может, поскольку у подсудимого нет адвоката.
Бернадетта сердито воскликнула:
– Ты вполне можешь сам за себя говорить!
Теперь пришла очередь Эйми торжествующе улыбаться:
– А кто говорит, что это суд?
Улыбка Иисуса померкла.
– А что это?
– Я просто хотела послушать, что ты мне скажешь, прежде чем я вынесу приговор.
– Ты не можешь вынести мне приговор. Я – Иисус Христос, а это вроде как Небеса. Налицо серьёзная юрисдикционная проблема. Я, чёрт возьми, Сын Божий. – Он обернулся и посмотрел на монахинь. – Я в том смысле, что все вы – невесты Христовы, правильно? А если так, то вы все мои. Просто по определению. Вы – моя собственность. Так с чего такой переполох?
Монашки не верили своим ушам.
– Мы не твоя собственность, сукин сын, – высказалась Бернадетта. – Мы вообще ничья собственность. – Она показала на Эйми. – Даже не её.
Иисус резко сменил тактику. Превратился в любезного и обходительного продавца подержанных машин.
– Ладно, ладно. Вот что я вам скажу. Посмотрим на это с другой стороны. Я признаю, что малость переборщил с этими женщинами. Это была ошибка. Не стоило этого делать. Я думал, они тут как часть декорации, и когда я их калечил, мной руководила истовая вера, но – да. Это была ошибка. Если кому-то не нравится мой подход к женщинам – прошу прощения. Трудное детство, и всё такое. Может быть, это пагубное влияние телевидения. Но давайте решим все мирно, ко всеобщему удовольствию. Я убираюсь отсюда подальше, обещаю, что больше не буду себя называть Иисусом Христом, и мы благополучно обо всём забываем. Я в том смысле… вы сами подумайте. Какой смысл отправлять меня обратно в Спираль? Всё равно я останусь таким же, каким был. Может быть, даже хуже.
Когда Иисус закончил, воцарилась гнетущая тишина. А потом одна из монахинь тихо проговорила:
– Распять его.
Остальные тут же подхватили:
– Распять его!
Всё громче и громче:
– Распять его!
– Распять его!
Бернадетта подняла руку, и выкрики сразу умолкли.
– Нет, мы сделаем лучше. Мы сдерём с него кожу. Заживо. Тоненькими полосками.
Остальным очень понравилась эта мысль.
– А потом срежем мясо. Маленькими кусочками.
– И каждый кусочек поджарим, а он пусть смотрит.
Сэмпл решительно тряхнула головой:
– Никакого «поджарим». Никакого каннибализма.
Монахини, настроенные более традиционно, опять закричали:
– Распять его!
– Распять его!
– Распять его!
Эйми решила, что последнее слово должно остаться за ней. Она сама была традиционалисткой и подумала, что лучше не экспериментировать, а прибегнуть к способу старому и испытанному:
– Итак, мы его распнём.
Монахини разразились бурными аплодисментами. Иисус не поверил своим ушам:
– Подождите минуточку…
Эйми взглянула на Бернадетту. В кои-то веки эти двое пришли к согласию.
– Есть у нас новый крест?
– Есть.
– А гвозди?
– И гвозди. Их всего-то три штуки нужно.
– Подождите минуточку…
– Тогда ведите его на Голгофу. Чего тянуть?
Монахини схватили Иисуса и поволокли прочь. Он орал и брыкался, но ничего не мог сделать. Эйми повернулась к Сэмпл:
– Теперь твоя очередь.
– В каком смысле – моя очередь?
– Ты привела сюда это чудовище.
– Я тебе сразу сказала, что это ненастоящий Иисус Христос, но ты с радостью приняла эту игру.
Теперь, когда они остались одни, Эйми уже не сдерживала своей ярости:
– То есть тебе это видится так?! Как игра?! Твои забавы дурацкие?! Ты хоть понимаешь, что ты со мной сделала?! Как только они разберутся с твоим проклятым Иисусом, сразу набросятся на меня. Бернадетта с монахинями.
Только теперь Сэмпл поняла, в каком критическом положении находилась её сестра.
– Я же не знала, что он серийный убийца!
– Это твои проблемы. Ты вообще никогда ничего не знаешь.
– Ты себе даже не представляешь, через что я прошла, чтобы найти его и доставить сюда, к тебе.
– Как я понимаю, ты там вовсю развлекалась, как последняя шлюха, а то, что ты мне кого-то нашла – так просто схватила первое, что попалось под руку.
Теперь уже Сэмпл начала терять терпение.
– Да? Ты это так понимаешь?!
Эйми аж покраснела от злости:
– Тебе на меня наплевать, да? Тебе всё равно, что со мной будет?
Сэмпл улыбнулась гадкой улыбкой:
– А почему мне должно быть не всё равно? Ты же сама говоришь – я плохая. Я шлюха, да? Тёмная половина.
Сэмпл с опозданием поняла, что ей не стоило улыбаться. Эйми уже не владела собой. Её тело дрожало, набирая энергию. Энергия явно была деструктивного свойства, и Сэмпл нисколечко не сомневалась, в кого именно Эйми направит удар.
– Ты прекрати так дрожать, а то ещё пришибёшь кого-нибудь ненароком.
Голос у Эйми теперь изменился – стал странный. Если бы Сэмпл не знала сестру так хорошо, она бы решила, что Эйми одержима бесами.
– Ты себе даже не представляешь, как я тебя ненавижу!
Сэмпл тоже дрожала, набирая энергию для защиты. Похоже, между сёстрами назревал очень серьёзный конфликт – вплоть до открытого столкновения.
– Почему же не представляю?! Очень даже хорошо представляю! Собственно, мы поэтому и разделились. Но на твоём месте я бы не стала на меня нападать. Когда меня не было рядом, ты тут едва не загнулась. Все твои Небеса чуть не рассыпались.
Но Эйми в своей ярости уже не слушала голос разума.
– Да, я знаю, что ты постоянно должна быть рядом… и это самое для меня поганое.
С Голгофы уже доносились глухие удары молотка и истошные вопли Иисуса. Сэмпл на миг повернулась в ту сторону. Буквально на долю секунды её защита ослабла, и в эту долю секунды Эйми нанесла удар.
* * *Джим ступил на берег Острова Богов под барабанную дробь. Барабаны стучали по всему острову, и их перекрёстные ритмы бились, как рваный пульс самой Вселенной, разносясь гулким эхом в тёплом, сладком и чуть липком воздухе тропиков. Джим уже свыкся с этим вселенским сердцебиением. Барабаны звучали и на триреме, задавая ритм гребцам. Барабанщик сидел на возвышении на корме – позади и выше гребцов, – одетый только в набедренную повязку. Его натёртое маслом тело блестело даже при свете звёзд. Высокая широкоплечая женщина-надсмотрщица в проклепанной коже не жалела кнута для гребцов. Они могли быть братом и сестрой – эта женщина и барабанщик. Надсмотрщица выше семи футов ростом и барабанщик, чьё мускулистое тело являло собой недостижимый стероидный идеал любого смертного культуриста, – эти двое были как полубоги, помесь людей и богов, как легендарный Геракл или титаны из мифа.
Трирема была уже, длиннее и как-то изящнее всех остальных галер, которых Джим видел на Великой реке, но и на ней тоже были рабы-гребцы, прикопанные цепями к скамьям. Сперва Джим удивился, почему вудушные боги не используют зомби в качестве грубой рабочей силы. Он даже спросил об этом Данбалу Ля Фламбо, но та покачала головой, как бы намекая, что Джим насмотрелся дешёвых ужастиков:
– Джордж Ромеро[61]уничтожил всех зомби. А эти гребцы – послушники культа Обеа, так что им нравится, когда их унижают и бьют.
Джима больше всего удивило, что они с Доктором Уколом и Данбалой Ля Фламбо не перенеслись на Остров Богов сразу, а поплыли туда на галере, которая, но примерным прикидкам Джима, была где-то милях в десяти от берега, когда они на неё попали. А на галеру они попали через смещение реальностей, которое Укол применял, когда таскал Джима по многочисленным галлюцинациям. Джим так и не понял, зачем им понадобился этот промежуточный переход по морю, когда можно было бы перенестись прямо на Остров. Когда он об этом спросил, то получил очередной раздражённый ответ:
– Это точка перехода, Корабль Агве. Так положено – все так приходят на Остров Богов. Не можем же мы допустить, чтобы люди могли напрямую входить на Остров. Иначе мы, как и Ад, превратимся лишь в парк развлечений для праздных туристов.
Не сказать, чтобы Джима чрезмерно тревожил этот морской переход. На самом деле он был даже рад: у него появилось время как-то морально себя подготовить – привыкнуть к мысли, что в его Загробной жизни начинается новый этап. Он стоял на шканцах вместе с вудушными богами, глядя на море, винно-тёмное море Байрона с пурпурным отливом, где резвились дельфины, касатки и скаты. Про себя он отметил, что опять путешествует по Посмертию по воде. Может быть, это какой-то символ или мистический знак? Неспроста же в последнее время его почти постоянно окружает вода: то река, то болото, то канализация, то океан.
