Александр Фадеев - Молодая гвардия(другая редакция)
Ваня Туркенич нашел, что пришло время внести предложение, о котором они условились ночью с Олегом. Он рассказал все, что случилось с Олегом и чем это могло угрожать не только ему, а всей организации, и предложил вынести решение, которое навсегда запрещало бы Олегу участвовать в операциях без разрешения штаба.
— Я думаю, этого даже объяснять не надо, — сказал он. — Конечно, это решение должно распространяться и на меня.
— Он п-прав, — сказал Олег.
И они единодушно приняли это решение. Потом встал Сережка и очень смутился.
— У меня даже два сообщения, — хмуро сказал он, выпятив подпухшие губы.
Всем вдруг стало так смешно, что некоторое время ему даже не давали говорить.
— Нет, я хочу сначала сказать об этом Игнате Фомине. Неужто ж мы будем терпеть эту сволочь? — вдруг сказал Сережка, багровея от гнева. — Этот иуда выдал Остапчука, Валько, и мы еще не знаем, сколько наших шахтеров лежит на его черной совести!.. Я что предлагаю?.. Я предлагаю его убить, — сказал Сережка. — Поручите это мне, потому что я его все равно убью, — сказал он.
И всем вдруг стало ясно, что Сережка действительно убьет Игната Фомина.
Лицо Олега стало очень серьезным, крупные продольные складки легли на его лбу. Все члены штаба смолкли.
— А что? Он правильно говорит, — спокойным, тихим голосом сказал Ваня Туркенич. — Игнат Фомин — злостный предатель наших людей. И его надо повесить. Повесить в таком месте, где бы его могли видеть наши люди. И оставить на груди плакат, за что повешен. Чтобы другим неповадно было. А что, в самом деле? — сказал он с неожиданной для него жестокостью в голосе. — Они небось нас не помилуют!.. Поручите это мне и Тюленину.
После того как Туркенич поддержал Тюленина, у всех на душе словно отпустило. Как ни велика была в их сердцах ненависть к предателям, в первый момент им было трудно переступить через это. Но Туркенич сказал свое веское слово, это был их старший товарищ, командир Красной Армии, — значит, так и должно быть.
— Конечно, мы должны получить разрешение на это от старших товарищей, — сказал Олег, — но для этого надо иметь наше общее мнение… Я поставлю сначала на голосование предложение Тюленина о Фомине, а потом — кому поручить, — пояснил он.
— Вопрос довольно ясен, — сказал Ваня Земнухов.
— Да, вопрос ясен, а все-таки я поставлю отдельно вопрос о Фомине, — сказал Олег с какой-то мрачной настойчивостью.
И все поняли, почему Олег так настаивает на этом. Они дали клятву. Каждый должен был снова решить это в своей душе. В суровом молчании они проголосовали за казнь Фомина и поручили казнить его Туркеничу и Тюленину.
— Правильно решили! Так с ними и надо, со сволочами! — со страстным блеском в глазах говорил Сережка. — Перехожу ко второму сообщению…
Врач больницы, Наталья Алексеевна, та самая женщина с маленькими пухлыми ручками и глазами беспощадного, практического выражения, рассказала Сережке, что в поселке, в восемнадцати километрах от города, носящем также название Краснодон, организовалась группа молодежи для борьбы с немецкими оккупантами. Сама Наталья Алексеевна не состояла в этой группе, а узнала о ее существовании от своей сожительницы по квартире в поселке, где постоянно жила мать Натальи Алексеевны, — от учительницы Антонины Елисеенко, и обещала ей помочь установить связь с городом.
По предложению Сережки штаб поручил связаться с этой группой Вале Борц, поручил заочно, потому что связные, Нина и Оля Иванцовы и Валя, не присутствовали на заседании штаба, а вместе с Мариной сидели в сарае на дворе и охраняли штаб.
Штаб "Молодой гвардии" воспользовался тем, что Елена Николаевна и дядя Коля уехали на несколько дней в район, где жила родня Марины, — обменять кое-какие вещи на хлеб. Бабушка Вера Васильевна, притворившись, будто она верит, что ребята собрались на вечеринку, увела тетю Марину с маленьким сыном в сарай.
Пока они заседали, уже стемнело, и бабушка Вера неожиданно вошла в комнату. Поверх очков, у которых одна из держалок, заправленная за ухо, была отломана и прикручена черной ниткой, бабушка Вера взглянула на стол и увидела, что бутылка с водкой не тронута и кружки пустые.
— Вы бы хоч чай пили, я вам як раз подогрела! — сказала она, к великому смущению подпольщиков. — А Марину я уговорила лечь спать с сыном в сарае, бо там воздух чище.
Бабушка привела Валю, Нину и Олю и принесла чайник и с какого-то дальнего донышка дальнего ящика — даже не буфета, а комода, — достала несколько конфет, потом закрыла ставни, зажгла коптилку и ушла.
Теперь, когда молодые люди остались одни при этой чадящей коптилке, маленькое колеблющееся пламя которой выделяло из полумрака только случайные детали лиц, одежды, предметов, они действительно стали походить на заговорщиков. Голоса их звучали глуше, таинственней.
— Хотите послушать Москву? — тихо спросил Олег.
Все поняли это как шутку. Только Любка вздрогнула слегка и спросила:
— Как — Москву?
— Только одно условие: ни о чем не спрашивать.
Олег вышел во двор и почти тотчас же вернулся.
— Потерпите немножечко, — сказал он.
Он скрылся в темной комнате дяди Коли.
Ребята сидели молча, не зная, верить ли этому. Но разве можно было шутить этим здесь, в такое время!
— Ниночка, помоги мне, — позвал Олег.
Нина Иванцова пошла к нему.
И вдруг из комнаты дяди Коли донеслось негромкое, такое знакомое, но всеми уже почти забытое шипение, легкий треск, звуки музыки: где-то танцевали. Все время врывались немецкие марши. Спокойный голос пожилого человека по-английски перечислял цифры убитых на земном шаре, и кто-то все говорил и говорил по-немецки, быстро, исступленно, будто боялся, что ему не дадут договорить.
И вдруг сквозь легкое потрескивание в воздухе, который словно входил в комнату волнами из большого-большого пространства, очень ясно, на бархатных, едва весомых низах, торжественно, обыденно, свободно заговорил знакомый голос диктора Левитана:
"… От Советского Информбюро… Оперативная сводка за седьмое сентября… вечернее сообщение…"
— Записывайте, записывайте! — вдруг зашипел Ваня Земнухов и сам схватился за карандаш. — Мы завтра же выпустим ее!
А этот свободный голос с свободной земли говорил через тысячеверстное пространство:
"… В течение седьмого сентября наши войска вели ожесточенные бои с противником западнее и юго-западнее Сталинграда, а также в районах Новороссийск и Моздок… На других фронтах существенных изменений не произошло…"
Отзвуки великого боя точно вошли в комнату.
Юноши и девушки, подавшись вперед, с телами, вытянутыми как струны, с иконописными лицами и глазами, темными и большими при свете коптилки, безмолвные, слушали этот голос свободной земли.
У порога, прислонившись к двери, не замечаемая никем, стояла бабушка Вера с худым, иссеченным морщинами бронзовым лицом Данте Алигьери.
Глава сорок первая
Электрический свет подавался только в немецкие учреждения. Дядя Коля воспользовался тем, что линия к дирекциону и комендатуре проходила не улицей, а по границе с соседним двором, — один из столбов стоял у самого дома Коростылевых. Радиоприемник хранился в его комнате, под половицами, под комодом, а провод во время пользования приемником выводился в форточку и сцеплялся с проводом, обвивавшим длинный шест с крючком, а шест подвешивался на главный провод, возле столба.
Сводка Информбюро… Во что бы то ни стало им нужна была типография!
Володя Осьмухин, Жора Арутюнянц и Толя "Гром гремит" выкопали в парке только остатки шрифта. Возможно, люди, закапывавшие его, не имели тары под рукой, в спешке высыпали шрифт в яму и прикрыли землей. А немецкие солдаты, рывшие ложементы для машин и зенитных установок, вначале не разобрались в том, что это такое. Они разбросали часть шрифта вместе с землей, а потом, спохватившись, доложили по начальству. Наверно, шрифт куда-нибудь был сдан, но какая-то мелочь еще осталась на дне ямы. В течение нескольких дней, терпеливо копаясь в земле, ребята находили остатки шрифта по радиусу в несколько метров от места, где он был обозначен по плану, и выбрали все, что там было. Для надобности Лютикова этот шрифт был непригоден. И Филипп Петрович разрешил Володе использовать шрифт для "Молодой гвардии".
Старший брат Земнухова, Александр, находившийся теперь в армии, был по профессии типографский рабочий. Он работал долгое время в местной типографии газеты "Социалистическая родина", куда Ваня частенько заходил за ним. И вот под наблюдением Вани Володя сконструировал маленький печатный станок. Металлические части Володя украдкой выточил в механическом цехе, а Жора взялся сделать деревянный ящик, в котором все это должно было быть собрано, и кассы для набора.
