Ирвин Уэлш - Порно
Во-вторых, печально, но факт, большинство наших клиентов — отвратительные уроды, и меня тошнит при одной только мысли о том, чтобы взять у них в рот.
Бобби, что делает ему честь, наделен неплохим деловым чутьем и понимает, что его присутствие, как он сам это называет, «на представительских ролях» явно снижает тон. Кстати, о снижении тона. Как бы невзначай я упоминаю, что знаю Мики Форрестера. Он тут же звереет и говорит:
— Он дерьмо. Преступник и нарк. У него бордель, а не сауна. А ты нас всех под одну гребенку метешь.
— Я еще не видела, как выглядит его массажный салон.
— Массажный салон, ебать-колотить! Да там нет вообще никаких ограничений, они даже и не пытаютца делать вид, что занимаются массажем или еще чем! Девочки, которые там работают, понятия не имеют, што такое массаж. Они там в открытую торгуют наркотой, коксом. По мне, так им всем давно пора в тюрягу. — Он понижает голос и становится совсем серьезным: — Ты такая хорошая девочка, ты не должна общаться с этим сбродом. Потом проблем не оберешься. Тут понимаешь, какое дело, рано или поздно они сделают так, што ты окажешься на их уровне. Серьезно тебе говорю.
Я думаю о том, что они уже опустили меня дальше некуда, и вежливо улыбаюсь Бобби. Похоже, мистера Форрестера не любит никто, и мне кажется, ничего удивительного в этом нет. Я возвращаюсь домой и делюсь этой мыслью с Марком, который торчит на кухне вместе с Дианой. Она готовит пасту. Марк запрокидывает голову и смеется:
— Микки…
— Этот сутенер? — спрашивает Диана.
— У него вроде как сауна, — говорю я и быстро добавляю: — Не та, где работаю я, другая.
— А можно с ним как-нибудь поговорить? Мне это нужно для диссертации, — говорит она.
Марк не может скрыть своего неодобрения.
— Я его плохо знаю, — говорю я. Потом обращаюсь к Марку: — Мне показалось, что у вас несколько натянутые отношения, судя по тому, что случилось в пабе.
— Мы с Микки никогда не дарили друг другу подарки на Рождество, — усмехается Марк, бросая нарезанный лук, чеснок и перец в кипящее масло. Он поворачивается к нам с Дианой и смеется, как будто бы прочитав наши мысли. — Ну, то есть не то чтобы мы вообще дарили подарки хотя бы кому-то.
Я думаю, что Микки или вообще кто-нибудь из моих новых друзей вряд ли окажется в рождественском списке Бобби. А вот мне вполне светит там оказаться. Поскольку Саймон теперь для меня персона нон-грата, я провожу больше времени в сауне и беру как можно больше клиентов, чтобы заработать хоть какие-то деньги. Я не хочу просить Саймона, поскольку после скандала с фильмом никто из «наших» с ним не разговаривает. Как говорится, он вкушает свой хлеб в одиночестве. Чтобы выказать солидарность со своими коллегами, я не отвечаю на его звонки: странные, тревожащие меня сообщения, которые явно указывают на то, что он выбит из колеи. И разумеется, молчаливое соглашение между мной и Марком, что мы не должны окончательно разрывать отношения с Саймоном. Все-таки мы партнеры по афере.
Если возможно испытывать к человеку сильную антипатию и при этом скучать по нему, то у меня с Саймоном как раз тот случай. За ужином — а мы ужинаем вчетвером: я, Диана, Марк и Лорен — я только о нем и говорю. Каким он оказался жадным, о том, какой он оказался двуличной сволочью. У них с Марком очень странные отношения, они вроде друзья, но при этом, судя по всему, терпеть друг друга не могут. Насколько я понимаю, он знает Саймона лучше, чем кто бы то ни было, и, видя, как я бешусь, он говорит мне:
— Ты не психуй. Спокойствие всегда лучше злости.
Он прав, но надо признать, что при всей моей показной ярости моя враждебность по отношению к Саймону начинает сходить на нет. Мне не хватает интриги. Лорен, наоборот, по-прежнему кипит праведным гневом.
— Он использует людей, Никки, я рада, что у тебя с ним всё. Он не в себе. Ты только послушай, что за странные сообщения он оставляет на автоответчике. Он явно какой-нибудь наркоман. Не звони ему. — Она закашливается. Жуткий кашель. Да и вообще, вид у нее неважный.
Даже Диана, которая никогда никого не критикует и не лезет в чужие дела, говорит:
— Хорошая мысль. — Потом она спрашивает у Лорен: — Ты что, простудилась?
— Просто кашляю, — говорит та и оборачивается ко мне: — Никки, он тебя недостоин.
Я молчу. Потому что мне это нравится, если честно. Мне нравится, что они затронули эту тему, мне нравится, что им не наплевать, раз они все-таки говорят об этом. Никки и Саймон. Обреченный союз? Обсуждаем. Но Дианы и Марка хватает совсем ненадолго, они слишком поглощены друг другом. Вскоре они уходят — я не знаю куда, наверное, к Марку. Трахаться.
Лорен принимает лемсип и идет ложиться. Вид у нее и вправду неважный. За окном уже стемнело, я сижу и читаю. Просто читаю, для удовольствия, а не по программе. Я очень рада, что экзамены наконец-то кончились. Я наслаждаюсь «Мандолиной капитана Корелли», Заппа сидит у меня на коленях, я перечитываю эпизод, когда Корелли в первый раз появляется в повествовании, и пытаюсь не думать о Саймоне. Глупость какая, нет у них ничего общего… просто… просто прошла уже неделя.
Раздается стук в дверь, и я вскакиваю с кресла. Бедный Заппа испуганно шарахается. Я одновременно и нервничаю, и радуюсь, потому что я знаю — это он. Это он. Я иду открывать, думая про себя всякие глупости типа: «Если это он, значит, мы будем вместе». Я одновременно надеюсь, что это он и что это не он.
Он. Я открываю дверь, и он пристально смотрит на меня, но при этом сжимает губы.
— Никки, прости меня. Я вел себя как эгоист. Можно мне войти?
За то время, как я начала жить активной половой жизнью, подобные эпизоды происходили уже миллион раз.
— Зачем? — говорю я. — Ты хочешь поговорить? Его ответ меня ошарашил:
— Нет. Я не хочу разговаривать. — Он качает головой. Меня удивляет, что Саймон, несмотря ни на что, очень хорошо выглядит: фигура в порядке, загар на месте, взгляд немного усталый, но если все остальное в порядке, то такой взгляд свидетельствует о зрелости натуры. — Я уже достаточно наговорился. — Он смотрит на меня с болью во взгляде, и я знаю, что это всего лишь способ воздействия, но… — И вообще это все дерьмо, — решительно добавляет он. — Я хочу слушать. Я хочу послушать, что скажешь ты. Если ты, конечно, решишь, что я достоин того, чтобы со мной разговаривать, если честно, я не буду винить тебя, если ты выставишь меня за дверь.
Я смотрю на него и молчу.
— Ладно. — Он поднимает руку и печально улыбается. — Я просто хотел сказать, что я извиняюсь за все неудобства, которые я тебе причинил. Мне казалось, что я все правильно делаю, — говорит он ожесточенно, потом разворачивается и идет к лестнице.
Страх накрывает меня, как волна. Я уже не могу контролировать свои действия и слова. У меня кружится голова, все мои ожидания оказались вывернуты наизнанку.
— Саймон… подожди… можешь зайти, ненадолго. Там холодно. — Я открываю дверь, а он пожимает плечами, опять поворачивается ко мне и стоит на пороге, даже не пытаясь зайти в квартиру. Вместо этого он тянет вверх руку, как ребенок, который пытается привлечь внимание учителя. И это срабатывает, я сама в это не верю, но ему удается заставить меня захотеть обнять его и сказать: «Ну ладно, ладно, солнышко, пойдем в кроватку, я тебя трахну».
— Никки, я пытаюсь как-то реабилитироваться в твоих глазах, — говорит он, и взгляд у него грустный-грустный. — Если ты мне не поверишь, у нас ничего не получится. Я подозревал, что для этого мне придется пройти долгий путь, но, судя по твоему взгляду, я не добрался и до середины.
— Саймон. — Я слышу тоненький блеющий голос, который вроде как и не мой голос. — Ты можешь расслабиться? Это все кокаин, он будит все худшее, что в тебе есть.
Я задумываюсь о том, что только что сказала, и с ужасом понимаю, что я не помню ни одной минуты, когда он не был под коксом.
И сегодняшний вечер — не исключение.
— Да, все правильно, — говорит он неожиданно резко. А потом его взгляд снова становится очень печальным. — Никки, я тону. Только ты можешь заставить меня стать лучше, чем я есть, только твоя любовь может помочь мне стать другим человеком, — тихо говорит он, а я замечаю капельки пота у него на лбу.
Это одновременно ужасный и восхитительный, горько-сладкий тупик, когда ты знаешь, что тебе вешают лапшу на уши, но это делается так убедительно и красиво… нет, это все из-за того, что человек говорит именно то, что ты хочешь услышать, что тебе необходимо услышать, именно здесь и именно сейчас. Он стоит в дверном проеме, припав плечом к косяку. Он совсем не такой, как Колин, он вообще не такой, как все, потому что он неотразим, бля.
— Заходи. — Я почти шепчу.
64. Просто игра
Похмелье меня убивает, и я решаю прогулятца по городу, штобы малость проветритца. По улице Святого Эндрю, где строят новую автобусную станцию. Старая уже совсем разваливалась, и последний раз я там был сто лет назад. На самом деле это было тогда, когда я, Рент, Псих, Франко и Второй Приз ездили в Лондон, загрузившись наркотой. Это была паранойя, прут, чистая паранойя. Если бы нас поймали, это был бы полный пиздец.
