А Крабов - Люди в белом
"Не может быть, та самая, из сна!" — подумалось мне.
Я, не долго думая, устремился в ее сторону, ускоряя шаг. Девушка, видимо, удовлетворенная своим внешним видом, направилась к ближайшей парадной. Непонятно почему, во мне росла уверенность, что я должен во что бы то ни стало догнать ее и заглянуть в лицо. Видя, что она исчезла в парадной, я побежал. Оказавшись у дверей, я по какому-то наитию посмотрел на часы и удивился — полдень. "Наверное опять встали!" Исправлять это у меня времени не было, и я окунулся в полумрак и сырость.
Привыкнув к темноте, я обнаружил, что одна из дверей на первом этаже приоткрыта, и из-за нее слышны звуки удаляющихся шагов. Без лишних колебаний миновав ее, я понял, что стою в знакомом коридоре с золотыми вензелями на черных бархатных стенах. Знакомая обстановка подействовала на меня успокаивающе, и я отправился следом за таинственной дамой. Не доходя до лестницы, я обнаружил маленькую дверь, незамеченную мной в прошлый раз, так как она была отделана черным бархатом, как и стены, сливаясь с общим фоном. "Девушка там", — решил я и зашел внутрь. За дверью оказалась та самая комната, которую я видел сквозь стекло, правда интерьер несколько поменялся за счет отсутствовавшей на стене картины. Не увидев ни души в комнате, я отправился к тому, что меня больше всего интересовало, а именно — к левой двери. Проходя мимо зеркала, я почему-то побоялся в него смотреть и отвернулся. Рука опустилась на бронзовую ручку, отполированную множеством прикосновений, и нажала ее вниз.
Я оказался в огромном зале, по периметру которого располагались колонны и мраморные лежанки, потолок был неестественно высок, зал был хорошо освещен, но источника света я не видел. Посередине располагался бассейн, выложенный мраморными плитами с розовыми прожилками и затопленный водой. На краю бассейна стояла девушка. Я хотел рассмотреть ее лицо, заглянуть в глаза, но что-то, что было гораздо сильнее меня, останавливало и не давало это сделать. Пока я колебался, девушка развернулась и нырнула в бассейн. Подбежав к краю, я увидел, что потревоженная гладь воды превратила очертания девушки в разноцветные, размытые, сюрреалистические пятна.
* * *— Эй, дядя, хватит рубиться, поговори с нами. — Краснощеков разметал в пух и прах мои грезы, призрачная пелена забвенья разом растворилась, и я снова очутился в дерматиновой реальности потрепанного салона "шестерки". Алексей пощелкал пальцем перед моим лицом:
— Ну и глаза у тебя, что же тебе привиделось, откровение Иоанна?
— Да! — это все, что мне удалось сказать. Только что увиденная история распадалась в моем мозгу на части подобно детской мозаике. Я тщетно пытался собрать ее воедино, и было не до разговоров. "Хорошо хоть осталось ощущение!" — подумалось мне.
Так всегда после насыщенного событиями сна остается странное чувство, которое хочется продлить, пестуя и повторяя растворяющиеся в памяти обрывки сновидений. Ощущение это сидит где-то в районе солнечного сплетения, но очень уж оно неуловимо, видимо, благодаря тому, что события, с которыми оно связано, происходили во сне, они слишком призрачны и нематериальны. Если вам когда-нибудь приходилось видеть любимого человека во сне, вы меня поймете.
— Слушайте, братцы, а всегда такие грезы, если сделаешь нормально?
— Нет, пока не заторчишь, у меня такого уже лет пять не было, — оживился Карлито, с остервенением скобля небритую щеку, — хотелось бы мне реанимировать такое состояние.
— Тебя самого скоро придется реанимировать, если не перекумаришься! — Краснощеков продолжал чморить горе ди-джея, играя роль стрелочника между отпетым наркотом и новообращенным.
— Нет, Леха, я все — ложусь в больницу, потом уезжаю в Израиловку к евреям, — навязчивая идея покинуть "северную пальмиру" никак не выходила из головы Карлито.
— Ну чем бы дитя не тешилось — лишь бы не вешалось, — иронично бросил Краснощеков, махнув рукой.
— Ладно, парни, я погнал, дайте мне феназепама, а я отсыплю вам на вечер, — его руки начали описывать круговые движения, имитируя поворот кругового колеса, а губы, сложившись трубочкой, издавали характерный звук, которым пользуются дети, желая показать своим сердобольным мамашам, как ездит автомобиль.
Совершив обоюдовыгодный бартер, мы покинули замкнутое пространство автомобиля и подставили свои физиономии под лучи скудного ноябрьского солнца. Я взглянул на часы, было 12:05. За нашими спинами раздался кудахтающий голос фордовского дизельного двигателя.
Паша Вафелька и его напарник на сегодня — доктор Ларчиков что-то обсуждали, бурно жестикулируя, вернее, размахивал руками только Пашечка, а Ларчиков лишь изредка рассеянно покачивал головой.
— Что у вас стряслось, бродяги, лаве не раздербанить? — с интонациями полного отморозка, Краснощеков обратился к спорщикам.
— Блин, да было бы что дербанить, Лешенька, — сложная гамма чувств исказила лицо Ларчикова, — мимо пятьдесят косарей грина только что пролетели со свистом! — добавил Вафелька, разводя пухлые ручки.
— По твоей вине, уродец, — буркнул водитель, стукнув кулаком по рулевому колесу.
— Да я-то тут причем? — взвизгнул Павлик, было видно, что его расстройство неподдельно.
— Расскажите, что случилось, мы, так уж и быть, вас рассудим. — По моим соображениям так можно расстраиваться только из-за больших денег.
— Второй раз такой случай не представится, так что уж тут права качать. Фортуна вместо улыбки показала нам свою прыщавую, грязную задницу, — не желая, видимо, вдаваться в подробности, ответил доктор.
Краснощеков, будучи очень любопытным молодым человеком, видя, что Ларчикова на откровенность не развести, быстро взял Пашечку под руку:
— Ладно, не жмись, расскажи что случилось. Я тебя кофейком угощу.
Я стал подниматься на третий этаж следом за ними, правда, с небольшой остановкой по дороге, отвлекшись на милое щебетание Настеньки.
— Михаилов, ты что, упоролся? — вопрос сопровождался лукавой улыбкой иезуита.
— С чего вы взяли, голубушка? — я был сильно удивлен такой проницательностью с ее стороны. "Откуда что берется?" — подумал я.
— Смотри, скоро будешь ходить ко мне, релашку клянчить! — она погрозила мне пальчиком.
— Э, нет, релашки у меня самого пруд пруди, а к тебе я приду с предложением руки и сердца! — тут я изловчился и чмокнул ее в шею.
Добравшись, наконец, до комнаты, я застал Краснощекова, внимательно слушавшего сбивчивый от переизбытка эмоций монолог Вафельки.
— …приехали мы на хату, какой-то барыган застрелился, кровь, мозги, пистолет в руке, ну все дела. Входная дверь открыта, в квартире никого. Ну, вы же понимаете, квартира пустая, ментов еще нет, мы и решили оставить себе на память какой-нибудь сувенир.
— Какие же вы безнравственные сволочи, а как же клятва Гиппократа, как же восьмая заповедь, а, Пашечка? Как не укради? — с театральным пылом я схватил беднягу за плечи.
— Да отстань ты, дай человеку дорассказать. Сам что, лучше? — Краснощеков, большой любитель таких историй, выказывал нетерпение. Пашечка продолжал:
— Ну так вот, огляделись, поняли, что удачно зашли, осмотрели все потайные места и в последнюю очередь обратили свой взор на матрас, я-то, дурак, не заметил, что он двойной, поднял, посмотрел — там ничего нет. Ну, тут менты подтянулись, начали все записывать, актировать, а курсант какой-то смышленый поднял матрас, а там бабок видимо-невидимо. Пересчитали — пятьдесят две тысячи долларей.
В комнате как-то сразу сгустился воздух, и стало очень душно.
— Ну, ты, лох, Никитенко! — обратился к Паше официально по фамилии, Краснощеков. — Чему вас только в училище учили?
— Представляешь, Миша, нам столько бабла, вот бы мы зажгли не на шутку!
— Ты, Пашенька, лучше бы уж молчал, только душу травишь и искушаешь невинных юношей-романтиков. — После такой истории у меня, по идее, должны были запотеть очки.
— А знаете, что с Ларчиковым случилось? — Вафелька попытался улыбнуться, — он, когда мент матрас поднял, в обморок грохнулся, пришлось мне его нашатырем отнюхивать.
— Ладно в обморок, я бы, наверное, нарушился сразу, но ты, Паша, будь настороже, в медицине все случаи парные! — обнадежил его Краснощеков.
После таких душещипательных излияний, касающихся крупных сумм наличными, становится как-то грустно.
— Павел, не хотите ли принюхаться? — судя по вопросу, Алексей впал в полный пессимизм.
Паша улыбнулся, щечки толкнули очки наверх, отчего лицо приняло очень наивный вид.
— Нет, спасибо, к парному случаю хочу быть в здравом уме и твердой памяти.
— Ну, будь! — Краснощеков, создав отрицательное давление мощным носом, засосал свою порцию.
— Твое здоровье, Пашечка! — я последовал примеру Алексея.
