Эльфрида Елинек - Дети мёртвых
Ночные облака несутся над полукругом колонн, светлые волосы ещё раз вздрагивают в лихорадке, влажные у корней, эта Офелия даже ещё набросала сверху несколько вялых листков, это хорошо покрывает, и требуется не так много чертовски жёсткой земли, но даже с этим тонким слоем гумуса ей, нашей мёртвой, вентиляцию могилы долго не продержать, её бледное лицо снова вынырнет из зоопарка жуков и червяков. Ничто не сможет удержать то, что, прикрытое хотя бы одеждой, можно выпустить на подиум, омываемый прибоем ещё более роскошной одежды и волнами рукоплесканий, которые разбиваются об утёсы одичавших гребней и о чудовищ парикмахерского искусства. Тело лежит, как будто хочет поплыть на спине. Мои предупреждения, значит, никого не напугали, и людям приходится самим падать в салат, который они соорудили. Гудрун нетерпеливо смотрит на часы — разве она не мёртвая, эта крошка, которая необъяснимым образом тоже ведь есть она, Гудрун? И у неё нет времени, чтобы его терять! Что это она раскладывается и ещё раз раскладывается из могилы, неужто она хочет удостовериться, что её одежда ещё здесь? Не такой уж крутой была эта одежда. Кошелёк пропал, то же самое и с одной серёжкой, но красная цена ей семнадцать шиллингов с мелочью, ерунда! Не особенно увлекательно ждать в качестве акушерки труп, когда кинореклама медленно гаснет и в городе тоже больше ничего не происходит. Даже когда захочется сорвать яблоко, и то необходим инструмент, а именно сборщик яблок. Ребёнок в плавках тоже теперь примыкает к мёртвым, его зубы светятся из приоткрытых губ, словно надгробные камни, волосы его совершенно мокрые. Он спотыкается о сломленную ветку, потому что непременно должен кое-что прочитать в вечернем выпуске газеты от послезавтра плюс сорок лет (и за это Гудрун его корит), там написано, что были особенные молодые мёртвые из хороших семей, а на странице три напечатано, что в Штирии произошла очень крупная автокатастрофа, в которой пострадали туристический автобус из Голландии и микроавтобус из Австрии. Ещё несколько человек мёртвых? Я вам с удовольствием вырежу ещё! Я вырезаю их из чудесного тёмного круга, на который давят своими усталыми спинами среди прочих и истлевшие, поредевшие русские легионы. Небесная шоколадная глазурь и белые облачные шлепки взбитых сливок, портрет в рост, из него аппетитно краснеют ягодки свернувшейся крови, высокопроцентный, взбитый с ликёром крем при помощи кондитерского шприца будет выдавлен на опустошённые тела, которые держатся только на честном слове. Под пеной откроются дыры, и там достигшие блаженства тела наконец смогут встретить сами себя, к убийцам протянутся руки алчных женщин, которые, кроме них, имеют уже всё; погода непредсказуема, ибо она не позволяет себя недооценивать; как долго эти трупы продержатся, прежде чем начнут вызывать недовольство своим запахом? Хаос, в котором ещё самое оживлённое — это мои мысли, только я не могу выдавить их из себя, слишком много вышло бы крови, но всё равно они ещё маленькие, я имею в виду: место, где надо давить, ещё не очень большое, и оно воспаляется, но пока не распалилось в обширный пожар. В одеждах жертвы не было найдено никаких документов или бумаг, устанавливающих её идентичность.
Наконец-то! Яркая, как атомный гриб, калильная сетка поднимается из впадины, пулей вылетает белая волчица и ещё в прыжке, посреди увлажнителя воздуха, ибо влажный туман опустился на город, чуть ли не моросит, сплавляется со студенткой Гудрун Бихлер, которая скоро станет знаменитой. К сожалению, не под этим именем. Никто, ни женщина, ни мужчина, не переносит незначительности своей ценной персоны — чтобы тихо лежать здесь, собственным дыханием шевеля на могиле комочки земли, лениться, отдыхать и смотреть на животных, пока не включат верхний свет и не будет спущен гроб следующей дорогой персоны, чтобы она оставалась в кругу семьи. К сожалению, лопаты могильщиков часто достают тебе по ушам, а то и отсекают конечности, если не позаботишься о том, чтобы вовремя истлеть. Будешь праздно лежать — может случиться и такое. Тут у нас одна кратковременно чувствует себя счастливой, поскольку вытянула на берег жирную белую рыбу, а земля была не такой глубокой, как она думала. Теперь она выходит наружу. Одна против всех мёртвых: неделями, впрягшись в бумагу, проламываясь головой через свежеобтянутый обруч, который держит волосы этой честолюбивой, в большинстве случаев они не могут пробить даже шёлковую бумагу своего подарка — жизни — кулаком, который зато может потом учинить в другом теле разрушения, причинённые водой, или повреждения, причинённые грызунами. Вчера во время одного пожара в отеле в Питта-Понге или бог его знает где погибли два австрийца, а с ними ещё сто восемьдесят два человека, получился смешанный гриль из множества наций, такое случается не каждый день, но если случается, то об этом незамедлительно сообщается во всём мире, который давно выбросил свою свободную природу и теперь получает её в качестве газетной бумаги. Огонь даже не подумал остановиться перед австрийцами, какой смелый, если подумать, сколько граждан пригородного сообщения этого народа было прямо-таки навязано огню, брошено ему в пасть.
К сожалению, этот жирный кусок истории временами оставляет дурное послевкусие. Правда — это ничего прошедшего. Мы хотим, чтобы она возродилась. Пусть горелые мёртвые накатывают новой волной, милости просим, стоп, запахло жареным! Мы бережём столько лишнего, даже сивые кобылы бредят, даже скрипки плачут, но не мы, мы не плачем, почему бы нашим мёртвым немножко не потрафить туристам? В фильме? Может, в мюзикле? Пятьдесят лет проката гарантировано! И мы в наших изящных нарядах для аэробики — не их ли мы поджидаем? Мы — самые любимые нами и даже лямки наших трико бросаем себе через плечо с любовью. Наши тела немного безумны, их вряд ли удержит это трико. Но зато наше мнение теперь по-настоящему укрепилось. Ведь мы и ему купили эластичную оболочку. В это мгновение оно должно сдвинуться на полсантиметра, наше бесценное мнение, посмотрите; Иисус, мытарь вы наш, здесь вы можете увидеть, что мы действительно жили, тем более, что вы недавно показывали пальцем в нашу пещеру. Но лётный персонал бастует именно тогда, когда мы хотим подняться, а теперь с нами хотят и другие павшие и выпавшие по жребию. Нам остаётся только решить, где всё должно разыграться: в Римини, в Каорле или всё же лучше на Мальорке или на бравой Коста-Брава.
ОБХОДЧИКИ, одиночки, ходоки, в грязных ботинках они стоят у ресепшен. Хозяйка не может объяснить себе такой внезапный наплыв постояльцев. Она орудует счетоводческими книгами, комнатными планами, денежными купюрами, это как при чудесном умножении хлебов, ей кажется, что этот набухающий поток людей подращивает для себя всё новые комнаты, как поздние весенние побеги, однако она играючи овладевает этим чудом. Многие слова она берёт только на хранение, а потом рассеянно откладывает их, куда — сама забывает. Если её спросить, о чём она только что говорила с молодым альпинистом, который держит голову, так странно набычившись, что сразу чувствуешь: вперёд! земле навстречу! — она бы не вспомнила, позвольте мне из этих оснований обратить слово на вас. Снаружи деревья по-кукольному подняли руки вверх, но это не нападение. Фигура хозяйки тоже выбивается из её платья. Не видно никаких подвезённых продуктов, которые могли бы экспедировать эти странники, в такое время года плохая погода грозит в любой момент. Дождей хватало и летом, и ещё свежи в памяти тяжёлые потоки последних недель, которые налетали на страну снова и снова, как стаи птиц, и раскусили свои пути и дороги, да ещё на огромной протяжённости области, залитой дождями. Воду люди смахнули с кожи ландшафта, как будто это было официальное лицо, нет, не официант, бери выше, тогда удар будет сильнее, а то эта вода нас достала, как докучливые насекомые. Но вовсе не чистоплотность досталась в наследство нам, наследственным обманщикам (мы обманываем партию зелёных в её наследстве!).
Маркированные подъёмы или немаркированные, а присутствие там людей нежелательно для лесника, тем более теперь, в сезон охоты; они ползают по местности, вьются вокруг леса, как тёмные черви, ведь они же все подмыты, это не так легко заметить, грунтовые воды этих гор переполнены и подпирают снизу — неприятный опыт для тех, кто хотел бы от нас уклониться. Там, наверху, склон имеет карманы, и тот, напротив, тоже, там на горных лугах зияют расщелины, три коровы вчера сорвались. Сколько грибов отняли у леса пришлые, за это небо стегает деревню своим дождём, чтобы окончательно отбить у людей аппетит, ведь лес уже давно засолился. Холодная осень, с чего это ты нынче потеплела? Все, кто сюда попадает, с дикой решимостью хотят взять местность в своё распоряжение, как будто они годами не имели отпуска. Только на дорогах ещё не всё промотано, что имело ценность! Стало опасно ходить на прогулки. Туман опускается рано, даже в самый ясный день, быстро становится темно, и кто канул в горы, тот иной раз и не возвращается. А всё потому, что некоторые тропки, которые люди знают годами, вдруг обрываются. Они соскользнули со склона. Остатки этих муравьиных троп для туристов ещё видно в сумерках, маленькая гусеница карманного фонарика, тонкая светлая строка, которая вдруг прерывается, а через пять метров и вовсе перестаёт быть. Берега речек подпилены, сами речки в своём беге сползли, как старомодные швы чулок на бледных, костлявых ногах. Хозяйка и без того нервничает, потому что вчера вечером трое походников, престарелых спортсменов, но хорошо пристрелянных — поосторожнее с охотниками! — не вернулись в гостиницу. Хозяйка надеется, что они хотя бы добрались до так наз. домика учителя, в прежние времена охотничья хижина кайзера, каких здесь много, но в любом случае она закрыта, поскольку уже позднее время года; однако наслаждайтесь, люди, пока есть чем, поднимайтесь к облакам, а почву у вас под ногами укрепит лес — то ли посевом травы, то ли лесонасаждениями, только, пожалуйста, не слишком много. Ловите, ради бога, эту лавину, кто там у нас забивает, кто ловит, а вот вам вспомогательное снаряжение, против него даже бури тщетно будут штурмовать ваш чердак, который и с двухтысячеметровой высоты всё ещё норовит метать мысли — ведь для ваших теннисных мячей у вас есть плетёная ограда, которая может отразить мохнатую лавину вашего партнёра, или у вас есть для этого отвлекающее приспособление, тормозное или ловчее крепление, которое затормозит замах вашего человекопротивника? и — класс! — этот основательно вырезанный балкон домика учителя, а под ним сарай для дров и припасов — всё-таки маленькое укрытие. Хозяйка, правда, раздаёт, несколько рассеянно, не вполне в себе, ключи, напоминания, советы, маленькие гектографированные планы местности, указывает на доску объявлений, где предлагаются налёты на дикие и вылазки на укрощенные тропы, которые пока сравнительно надёжны, когда вы как ветер мчитесь через долину, и только предписания для транспортировки брёвен с места лесоповала могут вас удержать.
