Лайонел Шрайвер - Другая жизнь (So Much for That)
– Весьма изощренно.
– Я считаю это ужасающим.
Джексон остановился и повернулся к другу:
– Я всегда думал, что ты далек от этой христианской ерунды.
– В принципе да. Вернее, так оно и есть. Неплохая сказка, но все это кажется слишком фантастичным – истории о Сыне Божьем, непорочном зачатии и прочем. И во всех религиях речь идет лишь об одном виде жизни, только на этой планете, вращающейся вокруг единственной яркой звезды, словно это центр всего мироздания, венец творения – возникают подозрения, что это не так, верно? Когда поднимаешь глаза к небу и видишь так много всего? И еще то, что мы с Глинис неоднократно наблюдали в поездках по бедным, действительно очень бедным странам: зловонные стоки, болезни, маленькие дети, гибнущие от несметного количества микробов в воде… Разве это не наводит на мысли, что никто этим не управляет – по крайней мере, не вселенская мудрость. Несмотря на веру отца, мне всегда было спокойнее думать, что это не так. Если я считаю, что ничего высшего не существует, а теперь и он пришел к такому выводу… Я не знаю. Все непросто. У меня какое-то странное ощущение. Я задумываюсь о том, что должен делать, если меня волнует судьба отца. Иногда мне кажется, что надо поговорить с ним и заставить вновь поверить в то, во что, впрочем, сам не верю. Порой у меня такое чувство, что я должен почитать ему Книгу Иова. Или пропеть песню «Выносящие снопы» по телефону. Мне очень тяжело вести с ним такие разговоры. Господи, я всегда считал, что люди, наоборот, обращаются к религии, когда страшатся смерти.
– С Глинис этого тоже не случилось.
– Она вообще человек своеобразный. Даже если и увидит свет в конце тоннеля, сделает вид, что не заметила, только чтобы позлить сестер. Кроме того, она не верит в то, что умирает, поэтому отказывается даже бояться.
– Если бы все зависело от силы воли, Глинис жила бы до ста лет.
– А ты веришь в загробную жизнь?
– Не-а. Да мне она и не нужна. Кто еще захочет продлить такое?
– Я так полагаю, дело не в мезотелиоме или «хэндимэн-точка-ком».
– Даже если и так. Я просто устал, дружище.
– От чего?
– От всего. От всего, черт возьми.
Шеп вновь окинул его подозрительным взглядом.
Они миновали загон, в котором молодая женщина выгуливала лошадь. Она с удивлением посмотрела на мужчину в дубленке и шортах, но не выразила беспокойства, видимо решив, что этот коренастый парень все же не производит впечатления психа. Центральная аллея была пустынной и казалась заброшенной, тусклое небо, посыпающее землю мелкими холодными крупинками, дополняло мрачную картину. Обледенелые дорожки были покрыты слоем соли. Пожалуй, зимой городу не нужны парки.
Освобождение Шепа представлялось таким же мрачным, как и окружающий пейзаж.
– Настало время объявить себя банкротом.
Джексон, до этого момента пребывавший в состоянии меланхоличного уныния, не заметил, как они оказались у выхода на Пятнадцатую улицу. Но, услышав слова Шепа, едва не налетел на бордюр тротуара.
– Не может быть! Со всеми теми деньгами, что ты получил за «Нак»?
– Ты забыл о состраховании, это сорок процентов. И папа. Страховка Амелии. Кроме того, я уже продал все, что мог, на интернет-аукционе «И-Бэй»: машину Глинис, свои рыболовные снасти, коллекцию аудиозаписей; уже был готов продать Свадебный фонтан, но, боюсь, его купят, чтобы просто переплавить серебро, рука не поднимается. Все это ушло на текущие расходы; суммы едва хватило на анализы и ПЭТ. Да я и не был богат. Миллион долларов – не такие огромные деньги.
– Значит ли это, что Глинис… если Глинис?..
Шеп перехватил его мысль с тем благородством, с каким взял у него около машины коробки, вынесенные из «Умельца Рэнди».
– Теперь умрет раньше? Да, это возможно. Я много об этом думал. Тут уж ничего не поделать. Должно быть, это мое наказание. Не представляешь, как ужасно это осознавать.
– Может, так будет лучше и для нее, в определенном смысле?
– И что ты предлагаешь, задушить ее подушкой? Это не мне решать. Она еще жива. Несмотря на все лекарства, мизерные порции еды, которые я с трудом в нее запихиваю, она все еще жива. Значит, она этого хочет. Всего один месяц без страховки, и я пропал. Даже еще хуже. Я буду по самое горло в дерьме, а теперь еще и без зарплаты.
– Может, ты получишь выходное пособие.
– Оно все уйдет на оплату долгов.
– Ну, может, разорение тебе сейчас кстати. Пусть счета копятся, складывай их в папочку. Отчерти линию. Начни сначала. В этом и прелесть банкротства. – Джексон подумал, что такой вариант подошел бы и ему самому для решения проблемы долгов, но быстро отклонил его. Не из-за боязни позора. Просто это было слишком волнующе.
– Я привык всегда оставаться самим собой, – сказал Шеп. – Ты ругал меня, что я позволяю таким людям, как Берил, пользоваться мной, но я не обращаю на такие вещи внимания. Для меня главное – высоко держать голову, чувствовать, что способен помочь тем, кто от меня зависит. А ты предлагаешь мне стать таким же разгильдяем, как все.
Вспыхнувшее было возмущение словами друга быстро сменилось тоской. Он бы непременно сказал Шепу Накеру, что считает его финансовый крах несправедливостью, но это уже не интересовало друга. Высокооктановая, смесь различных эмоций, служившая ему топливом всю сознательную жизнь, – презрение, возмущение, страх – внезапно стала вытекать, как из бензобака автомобиля. Он бы с удовольствием поддержал Шепа и сам мечтал, чтобы все вновь пошло своим чередом, как и их неспешная прогулка по парку. Но сколько ни думал, подходящая фраза никак не выстраивалась в голове.
Они прошли весь маршрут длиной четыре мили, последние из которых оба молчали, погруженные в собственные мысли. Когда они вернулись к машине Шепа, Джексону захотелось сказать что-то мудрое и запоминающееся, но на ум не шло ничего лучше: «Береги себя», хотя и это должен был кто-то произнести. У них не было привычки долго прощаться, пожимать руки и похлопывать друг друга по плечу, но сейчас, стоя у водительской двери, Джексон крепко обнял Шепа, и они стояли так достаточно долго. Расставшись с другом, Джексон пошел вниз по улице, размышляя о том, что дружеские объятия – то, что нужно в такой ситуации. Это куда лучше, чем умные речи.
Вернувшись домой в середине дня, в подтверждение слов о взятом «отгуле», Джексон ощущал ту же легкость и безмятежность, что и Шеп, когда слушал самый страшный для себя приговор в «Умельце Рэнди». Ему казалось, что он очистился, – словно Гэб Накер ошибался, и когда-то один мученик все же принял смерть за людские грехи; словно он только вышел из душа и смахнул банным полотенцем всю мерзость, притаившуюся в паху. Джексон больше не переживал о долгах по кредиитной карте; пропало ощущение, что за ним следят. Ситуация с Каприз казалась ему теперь комичной, и он даже пожалел, что отказался зайти с ней в бар и раскошелиться на пиво. Он был расстроен, что Шеп уволен и разорен, но это была уже мягкая, спокойная грусть, густая и плотная, как серое небо в пасмурный день. Случай с Шепом еще раз подтверждал, что не существует никакой зависимости между добродетелью и вознаграждением и не было никогда. Осмысление было легким и простым, он воспринимал это спокойно и без колебаний, как напоминание купить бумажные салфетки.
Отсутствие тревоги лишь еще больше обозначило, в каком нервном напряжении он провел последний год, если не существенную часть жизни. Оглядываясь в прошлое, он понимал, то должен был давно позволить себе передышку на острове. Шеп – гений. У каждого человека должна быть в душе своя Пемба.
Мысли, словно целебный бальзам, обволакивали его раны. Он ощущал усталость, однако это было приятное чувство, как после долгой тренировки в спортзале. Он неожиданно вспомнил темы, на которые так любил рассуждать в прошлом: минимальный альтернативный налог, низкие стандарты образования, парковки для «слуг народа» в Нижнем Манхэттене, сейчас они не вызывали в душе никаких эмоций. Его не интересовали слишком строгие строительные нормы и совсем не заботило положение дел в Ираке. Ему было все равно, что рабочие залили цементом площадку для патио прямо перед дождем, а на панелях гипсокартона остались следы от пневматического молотка. Положа руку на сердце, сейчас его не беспокоило даже то, что однажды утром он не сможет разбудить Флику, поскольку заснуть и не проснуться – хороший способ уйти в мир иной, а она все равно должна скоро умереть. Он не волновался, что из-за него Кэрол оказалась в финансовом кризисе и ему придется уйти от нее, она ведь очень привлекательная женщина и еще найдет себе достойного мужа.
Что же касается последующих отношений с налоговыми службами, его хитроумный и злой план даст ему возможность получить налоговые льготы. Он сам себе их предоставит. Эти сволочи заслужили, чтобы его примеру последовало и все работающее население страны. Что тогда будет с сатрапами? Они будут похожи на выброшенную на берег рыбу. «Ох, ох, куда делись все эти рабы, где мой завтрак?»
