Джо Фауст - Дьяволы Фермана
МУЖЧИНА № 3 (С теми же интонациями, что и двое первых): Пошли, выпьем пивка, ребята!
ДИКТОР: «Транс-Майнд»! Позвоните сегодня!
(СОПРОВОЖДЕНИЕ: Звуковой логотип «Транс-Майнд».)
ГОЛОС: «Транс-Майндтехнолоджис»… Мы знаем, как устроен ваш мозг!
3
Роза как символ Вечности
В понедельник утром, пока я ехал в метро, слова Джен относительно моей финансовой ситуации вертелись у меня в голове — на пару с остатками похмелья. Я сидел, держа на коленях ноутбук и не испытывая ни малейшего желания читать диск, купленный в конце прошлой недели. «Переоборудование вашей квартиры». Это слишком удручало.
Я пялился в окно, созерцая черное ничто. Каждый раз, когда поезд тормозил, подъезжая к остановке, голова начинала кружиться. К горлу подкатывала тошнота, и я не мог сказать с точностью, откуда это берется. Может, своеобразная форма депрессии. А может, всему виной вчерашняя невоздержанность. Или меня просто укачивает в вагоне.
Я бросил взгляд на часы. Еще пятнадцать минут, и этот кошмар закончится. Если мне повезет.
Поезд, покачиваясь, шел по туннелю. Я меланхолично играл с кнопками своих часов, и вдруг на экранчике выскочил номер агентства недвижимости. Агентства Джен. Я занес палец над кнопками, размышляя — не удалить ли номер? В конце концов вряд ли я буду иметь с ними дело дальше. По крайней мере Джен недвусмысленно намекнула, что мне ничего не светит. С другой стороны, это был вызов. Сродни азартной игре. Если у меня есть хоть малейший шанс заполучить этот дом, я отыщу его и использую. Я напишу ролик, которому не будет равных. Я стану полноправным партнером в компании. Я женюсь на Хонникер из Расчетного отдела.
Последняя мысль вернула меня с небес на землю. На самом деле у меня нет ни шанса получить этот дом. Я с таким же успехом мог выкинуть тысячу баксов на билеты Китайской Лотереи и пожинать плоды своего безумия. Не стоит радикально менять жизнь из-за глупого порыва, возникшего в вагоне метро.
Я не позволю этому сумасшествию победить меня. Я не стану брать у Пембрук-Холла контрактную ссуду и не собираюсь оставаться в своей гадкой квартирке на ближайшие девяносто лет. Я слишком хорошо помнил, как прошли предыдущие десять. Я сидел сиднем, я плыл по течению, позволяя событиям развиваться так, как им заблагорассудится. Слишком много времени я потратил зря. Больше этого не будет.
Собственно, альтернативы всего две: либо я заполучу дом в Принстоне, либо стану принимать психотропы и погрязну в них до той степени, что мне станет все равно — где и как я живу. До сих пор я испытывал отвращение к подобным средствам, хотя многие в Пембрук-Холле регулярно их принимали. По словам ребят, современные технологии сделали психотропы совершенно безопасными. Впрочем, при моей наследственности… В детстве и ранней юности мои деды и бабки принимали наркотики, которые в те времена еще запрещал закон. Видимо, под кайфом бабушка по материнской линии и дала своей дочери имя Солнышко. Да и на матери психотропы отразились не лучшим образом. В те моменты, когда у меня начинает дергаться веко или мои мысли помимо воли отрываются от реальности и уплывают вдаль, я спрашиваю себя: не генетическая ли память тому виной? Не события ли, произошедшие десятки лет назад и превратившие потенциальных революционеров и бунтарей в биржевых маклеров, мучимых громадным комплексом вины…
Мой палец замер над циферблатом, а затем я перевел часы обратно, к их основной функции — «определение времени». Агентство Джен осталось в безопасности — до тех пор, пока я не найду способ купить этот дом…
Поезд подкатил к моей станции. Я закрыл ноутбук и вышел из вагона.
Через пятнадцать минут я уже входил в здание на Мэдисон-авеню, где расположился Пембрук-Холл. Это была здоровенная стеклянная башня, выглядевшая точь-в-точь, как и другие строения, возведенные за последнее столетие. Массивный вестибюль изобиловал мрамором и кафелем. Упавшая на пол иголка грохотала здесь как гром небесный. И по понедельникам толпа, вливающаяся в здание, производила неимоверный шум.
Задержавшись, чтобы взглянуть на трафик-монитор, я решил воспользоваться одним из служебных экспресс-лифтов до тридцатого этажа, чтобы потом пройти оставшиеся семь пролетов до офиса. Я повернулся, направляясь к ближайшей линии, когда за спиной послышался знакомый голос:
— Эй, мистер Боддеккер! Мистер Боддеккер!
Даже не обернувшись, я уже знал, что это Весельчак. Посмотрев на него, я не разочаровался. Весельчак щеголял по меньшей мере трехдневной щетиной (забыл побриться нынче утром?), был одет в джинсы и весенний пиджак поверх фланелевой рубашки (еще немного холодновато, чтобы одеваться таким образом, верно?) и держал в руке нечто походившее на букет цветов (что там у тебя на этот раз?). И, разумеется, присутствовал его «товарный знак» — дежурная улыбка, словно примерзшая к лицу. День ото дня, зимой и летом, в солнце и в непогоду — каждый раз, когда я видел Весельчака, он неизменно улыбался. Не исключено, что во время утраченной революции предки некоторых людей сохранили больше отваги…
— Привет, Весельчак, — сказал я. Разумеется, это не его реальное имя. Но не думаю, чтобы кто-нибудь в здании знал настоящее. Весь Пембрук-Холл называл его Весельчаком — и никак иначе. Я ткнул пальцем в его сторону. — Забыл побриться нынче утром?
Весельчак тронул лицо рукой с зажатым в ней букетом. Потер щеку, потом другой рукой ощупал подбородок.
— О, — сказал он. Кажется, открытие его ничуть не обескуражило. — Да-да. Полагаю, так и есть. — Весельчак пожал плечами и рассмеялся.
— Еще немного холодновато, чтобы одеваться таким образом, верно? — сказал я, кивая на его наряд.
Улыбка не сократилась ни на миллиметр. Она обескураживала и лишала присутствия духа… Слишком искренней она выглядела.
— Кажется, сегодня теплее. И босс… он хочет, чтобы я сделал что-то там, снаружи здания. «Надо ввинтить лампочки», — сказал он, пробегая мимо. Так что, видно, придется попотеть. «Отлично», — ответил я. Тогда оденусь полегче.
— Что там у тебя на этот раз?
Весельчак опустил глаза и поковырял пол носком ботинка.
— А, вы не забыли, мистер Боддеккер? Вот. Цветы. Я сделал их по картинкам, которые нашел в книгах. Они называются розы. — Он протянул мне букет, дабы я мог как следует все осмотреть. Цветы с ювелирной тонкостью изготовили из какой-то жесткой зеленоватой проволоки. — Только эти розы… У них нет шипов, в отличие от настоящих.
Я тронул пальцем один из лепестков. Раздался скрежет, пронзивший меня до корней зубов.
— Да уж, по крайней мере не уколешься, — согласился я, все еще внутренне дрожа. — Из чего они?
— Жесть, — гордо сообщил Весельчак. — Такой легкий металл. Я его откопал среди утильсырья у брата. Тонкий материал, который можно пальцем проткнуть. И одновременно как бы жесткий, понимаете?
Он ожидал, что я пойму, так что я согласно кивнул.
— Мой брат говорит, что этот металл использовали для изготовления тарелок и чашек, а потом забраковали. Шутка оказалась в том, что материал пережил своих создателей. Брат сказал, что жесть пятьдесят лет пролежала в земле — и хоть бы что. Так что я взял немного домой и сделал несколько роз. И они останутся в первозданном виде очень и очень долго.
— Если не вечно. — Я посмотрел на эрзац-букет в его руке. Работа была безупречна. — Сколько?
— Э-э… — Общаясь со мной, Весельчак всегда запинается на этом месте. Будь здесь кто-то другой, он выдал бы цену незамедлительно. — Пять. Пять сотен. Если хотите, мистер Боддеккер…
— Брось, — сказал я, извлекая из кармана карточку. — Это одна из красивейших вещей, которые ты когда-либо делал. Не стоит брать ни долларом меньше.
— Ладно. — Весельчак запихнул карту в свой карманный ретранслятор и повертел передо мной букетом. — Какой предпочитаете цвет?
— Красный смотрится лучше всего. — Я вытянул розу из его руки, и Весельчак возбужденно кивнул.
— Спасибо, мистер Боддеккер. Я надеюсь… Я хочу сказать: я знаю, что вам это действительно нравится. Потому что вам вообще нравятся всякие штуковины, которые я делаю.
— И эта, пожалуй, лучшая из того, что я видел, — сказал я и внезапно поймал себя на том, что подношу розу к носу, готовясь ощутить запах. — Ты сотворил нечто потрясающее.
— Ну… — Весельчак смущенно улыбнулся. — Пора возвращаться к работе. — Он махнул мне и побрел к мраморной колонне, где оставил тощую метлу и совок. Затем направился к лифтам, смахивая по дороге воображаемые пылинки.
Чья-то рука хлопнула меня по плечу.
— Пошли, мечтатель. У нас сегодня общее собрание.
Передо мной стоял Хотчкисс, еще один автор Пембрук-Холла, — тощий парень, проработавший в агентстве на год больше, чем я. Последний факт он никогда не позволял мне забыть.
— Собрание… — машинально повторил я, и внезапно на меня снизошло озарение. Я понял, что именно мой затуманенный похмельем разум отказывался вспомнить в воскресенье. Общее творческое собрание. «Старик» хотел сообщить нечто важное. Что-то произошло. — Да, конечно же…
