Харуки Мураками - Токийские легенды (Tokyo kitanshu)
Она была сыта по горло супружеской жизнью и даже не задумывалась о повторном замужестве. Хотя иногда у нее бывали временные партнеры, почти все они были женатыми людьми, и ей же от этого было лучше. Тем временем сын подрос, увлекся серфингом. Однажды заявил, что едет поплавать на доске в местечко Ханалей на острове Кауайи. Сати такое было не по душе, но препираться она устала, поэтому скрепя сердце дала ему денег на поездку. Долго спорить она все равно не умела.
И вот, когда сын дожидался волны, на него напала зашедшая в залив за черепахами акула. Она и поставила точку в его девятнадцатилетней жизни.
После смерти сына Сати работала еще усердней, чем прежде. Круглый год почти без выходных приходила в бар и играла, играла на рояле. А к концу осени брала трехнедельный отпуск и бизнес-классом «Юнайтед эрлайнс» летела на Кауайи. В баре ее замещала другая пианистка.
И в Ханалее она иногда садилась за инструмент. В одном ресторане там стоял небольшой рояль, и по выходным здесь играл пожилой пианист — такой худой, что походил на соломинку. В основном — беззубую музычку вроде «Бали Хай» или «Голубые Гавайи». Как пианист он был так себе, но человек душевный, и эта его теплота проявлялась в исполнении. Сати подружилась с ним и иногда играла вместо него. Разумеется, она человек посторонний, поэтому об оплате разговор не шел, но вином и спагетти хозяин заведения угощал. Ей просто нравилось играть. Стоило положить пальцы на клавиши, и душа пела. Есть талант или нет — не вопрос. Пожалуй, мой сын, скользя по гребню волны, думал то же самое, представляла она.
Однако, признаться честно, как человек сын не очень-то и нравился Сати. Нет, конечно, она его любила. Беспокоилась как ни за кого другого. Но вот просто по-человечески ей потребовалось немало времени, прежде чем она призналась себе: она не испытывает к нему симпатии. «Не будь он родным сыном, и на пушечный выстрел бы к нему не подошла», — признавалась себе Сати. Своенравный, несобранный, не способный довести начатое дело до конца. Серьезных разговоров избегал, чуть что — сразу же врал. Учился кое-как, оценки ужасные. Интересовался он только серфингом, но никто не знал, как долго это все продлится. Сын был мальчиком смазливым, а потому от подружек отбою не было; он развлекался с ними, сколько хотел, а когда надоедали, бросал, как ненужные игрушки. Сати понимала, что, видимо, испортила его сама. Давала слишком много карманных денег. Нет, конечно, нужно было воспитывать в строгости. Но как именно это делать, она не знала. Была слишком занята работой. Нисколько не разбиралась в психологии и физиологии мальчиков.
Как-то раз она играла в ресторанчике, и туда зашла поужинать знакомая парочка серферов. Заканчивался шестой день их пребывания в Ханалее. Они прилично загорели и выглядели увереннее прежнего.
— Ого! Тетушка играет на пианино, — воскликнул крепыш.
— Да так клево! Профи? — подхватил долговязый.
— Развлечение, — сказала Сати.
— Знаете песни «Биз»?[5]
— Откуда мне знать… такое, — сказала Сати. — Кстати, вы разве не бедные? Откуда у вас деньги на ужин в таком ресторане?
— У нас же карточка «Дайнерз клаб», — горделиво проронил долговязый.
— А она разве не на крайний случай?
— Ладно, как-нибудь прохиляет. Тут же как — раз попробуешь, и входит в привычку. Дурную. Совсем как отец говорил.
— Точно! И никаких забот, — съязвила Сати.
— Мы считаем, что должны пригласить вас на ужин, — сказал крепыш. — Вы нам сильно помогли. К тому же мы послезавтра утром возвращаемся в Японию. Хотели перед этим вас поблагодарить.
— Так вот, если вы не против, не могли бы вы сейчас поесть вместе с нами прямо здесь? Закажем вино. Мы угощаем, — сказал долговязый.
— Я уже поужинала, — сказала Сати и подняла бокал красного вина. — Ужин и вино за счет заведения. Поэтому мне достаточно вашего внимания.
К их столу подошел крупного сложения белый мужчина и встал рядом. В руке он держал стакан виски. Пожалуй, лет сорока мужик. Короткая стрижка. Рука была толщиной с телеграфный столб, и на ней красовалась татуировка дракона. Ниже виднелась аббревиатура USMC — Корпус морской пехоты США. Похоже, сделана очень давно, буквы заметно поблекли.
— А ты неплохо играешь, — сказал он.
— Спасибо, — ответила Сати, вскользь взглянув на лицо мужчины.
— Японка?
— Да.
— Я был в Японии. Только давно. Два года в Ивакуни[6].
— Вот как? А я была два года в Чикаго. Только давно. Выходит, мы квиты.
Мужчина задумался. Потом до него дошло, что это нечто вроде шутки, и он засмеялся.
— Сыграй нам что-нибудь. Повеселее. Знаешь «За морем» Бобби Дарина? Я хочу спеть.
— Я здесь не работаю. И сейчас разговариваю с этими парнями. Штатный пианист этого заведения — вон тот лысоватый худощавый джентльмен. Хотите сделать заказ, попросите его. Только не забудьте оставить чаевые.
Мужчина покачал головой.
— Этот fruitcake[7] может играть лишь музыку для слащавых педерастов. Нет, я хочу, чтобы ты вдарила по клавишам. Плачу десять баксов.
— Да хоть пятьсот, — ответила Сати.
— Вот как?
— Именно так, — отпарировала Сати.
— Слышь, почему японцы не хотят воевать, чтобы защитить свою страну? Какого черта мы должны ехать охранять вас до самого Ивакуни?
— Поэтому заткнись и играй?
— Именно так, — сказал мужчина и посмотрел на сидящую напротив парочку. — Эй вы, тупицы, кто такие? Приезжают всякие джапы на Гавайи, гоняют тут на досках, а нам куда деваться? В Ирак, да?..
— Есть вопрос, — заговорила Сати, — Закралось ко мне тут одно сомнение.
— Ну, говори.
Сати склонила голову набок и посмотрела на мужчину в упор.
— Каким образом получаются люди вроде вас? Долго я над этим думала. У вас такой характер с рождения или когда-то в жизни возникла какая-то ба-аль-шая неприятность, которая вас до такой степени изменила? Какой вариант верный? Вы сами как считаете?
Мужчина задумался, а потом грохнул стаканом об стол:
— Послушайте, леди…
На крик прибежал хозяин заведения. Этот коротышка взял бывшего морпеха за толстую руку и куда-то увел. Похоже, они давно знакомы — морпех не сопротивлялся. Только уходя, пару раз огрызнулся.
— Простите, — вернувшись немного погодя, извинился перед Сати хозяин. — Обычно он неплохой парень. Но выпивка меняет людей. Я потом ему по рогам надаю. А вам отплачу за счет заведения, чтобы вы зла не держали.
— Ничего страшного. Я к такому привыкла, — сказала Сати.
— А что говорил тот мужик? — поинтересовался у нее крепыш.
— Мы ничего не поняли, — сказал долговязый. — Только расслышали «джап».
— Не поняли — и ладно. Ничего особенного он не сказал. Кстати, как вы — нагонялись по волнам?
— Вааще, — сказал крепыш.
— Высший класс, — вторил ему долговязый. — Кажется, что жизнь изменилась напрочь. Если честно.
— Вот и славно. Веселись, пока есть возможность. Потом придется платить по счетам.
— Не боись! У нас есть кредитка, — сказал долговязый.
— Веселые вы ребята, — покачала головой Сати.
— Кстати, тетушка, хочу спросить?
— Чего?
— Вы здесь видели одноногого серфера-японца?
— Одноногого серфера-японца? — Сати прищурилась и посмотрела в глаза крепышу. — Нет, не приходилось.
— А мы раза два видели. Смотрел на нас с пляжа. С красной доской «Дика Брюэра» в руках. Ноги вот отсюда дальше нет. — Крепыш провел пальцем линию сантиметрах в десяти выше колена. — Начисто перерезана. Мы сразу выходим на берег — а его нигде нет. Хотели с ним поговорить, искали повсюду. На полном серьезе. Только не нашли. Возраста где-то нашего.
— А какой ноги не было — правой или левой? Крепыш немного подумал.
— Это самое… Кажется, правой. Так ведь?
— Ну. Правой. Точно, — подтвердил долговязый.
— Хм, — вымолвила Сати. Глотнула вина. Глухо забилось сердце. — И что — действительно японец? Не какой-нибудь потомок иммигрантов?
— Точняк. Это ж видно с первого взгляда. Серфер из Японии. Примерно как мы, — сказал долговязый.
Сати некоторое время с силой покусывала губы. Затем сухо сказала:
— Однако странно. Городок небольшой. Появись в нем одноногий серфер-японец, так или иначе попался бы на глаза.
— Точно, — сказал крепыш, — наверняка бы заметили. Мы же понимаем, что все это странно. Но он действительно был. Однозначно. Мы оба четко его видели.
Долговязый продолжил:
— Вот вы, тетушка, часто сидите на пляже. Причем всегда на одном месте. Так вот, чуть в стороне от того места он и стоял на своей одной ноге. И наблюдал за нами. Как бы на ствол дерева опирался. Там, где столы для пикника, ну… в тени железных деревьев.
Сати опять глотнула вина, ничего не говоря.
— Только как он стоит на доске — на одной ноге? Не понимаю. Тут и на двоих-то непросто, — сказал крепыш.
