Алистер Кроули - Дневник наркомана
Впрочем, страдания этого утра только начинались. В Аббатстве было обычаем отмечать прибытие новичков пикником на вершине горы. Из Аббатства тропа вела через небольшой участок, засаженный деревьями, к неровной, поросшей кустарником узкой дороге между двумя стенами. В их конце высился акведук. Лу и я слишком нервничали, идя по узкой тропинке. Нам пришлось пойти в обход, и от этого происшествия нам стало еще стыднее.
На другой стороне вздымались крутые холмы. Полоска травы вела к глубокому оврагу, на дне которого виднелись останки стены древнего города, венчавшего скалу две тысячи или больше лет тому назад, когда климат был менее засушливым, и население могло вполне положиться на ливень, вместо того, чтобы рыскать в округе в поисках родников и источников.
Царь Лестригонов привязал себя к середине веревки с Дионисом на одном конце и с Гермесом на другом; тогда как мы, в сопровождении Киприды и Афины, с усилием взбирались по козлиной тропе, петлявшей зигзагом по травянистому склону. Команда Лама штурмовала контрфорс скалы справа от нас.
Царь Лестригонов заставил Гермеса карабкаться вверх по самым крутым утесам. Иногда он давал ему совет, но не оказывал никакой помощи. Однако он был всегда наготове подстраховать мальчика, и если бы тот сделал ошибку и сорвался, то Лам бы немедленно его поймал и спас от травм. Но сам ребенок не знал, как за ним внимательно наблюдают и охраняют. Бэзил в любом случае обращался с ним, как отвечающий за него старший товарищ.
Их продвижение было неизбежно медленным, но таким же оказалось и наше. Лу и я не могли пройти более ста футов или около того без отдыха. У нас было достаточно времени, чтобы наблюдать за скалолазами, и было увлекательно следить за работой ума Гермеса, и за тем, как он разрешал встававшие перед ним все новые и новые проблемы.
Во многих случаях самым простым было обогнуть препятствие, но он никогда не пытался сделать это. Царь Лестригонов уже внедрил в его мозг идею, что радость скалолазания состоит именно в преодолении наиболее трудных участков.
Остановившись в шаге от расщелины, ребенок внимательно изучал ее, словно это была математическая задача. Один или два раза он приходил к выводу, что ему с ней не совладать, и в этих случаях Царь Лестригонов шел первым, выкрикивая инструкции, чтобы обозначить точные места, где он упирался в скалу руками и ногами; и тогда уже наступала очередь Гермеса осторожно следовать за ним, причем, как правило, он проделывал маршрут на ослабленной веревке. Пример лидера учил его, как преодолевать препятствия.
Что касается Диониса, его метод был полностью иным. Он не обладал ни интеллектуальной мощью старшего мальчика, ни его благоразумием, и он карабкался вверх со своего рода буйным вдохновением.
На вершине гребня козлиная тропа сворачивала под стеной направо, к той точке, где находился пролом, через который можно было легко пролезть. Здесь мы вновь присоединились к скалолазам.
- Завтра, - сказал Гермес с достоинством зрелого проводника-альпиниста, - я проведу тебя через Великую Расселину.
Дионис поднял свою головку.
- Я не знаю, смозет ли он беребраться через дыру, - посетовал он.
Царь Лестригонов снял веревку и свернул ее в кольцо, намотав вокруг своего колена. Мы же с трудом, болезненно охая, побрели по очень неровной площадке к вершине скалы. Зрелище двух мальчиков, перепрыгивающих с валуна на валун, нас одновременно восхищало и приводило в уныние.
Наконец мы достигли вершины. Два брата, тащившие провизию в рюкзаках, уже начали раскладывать ее на верхней площадке, поросшей травой.
ГЛАВА VI
ИСТИННАЯ ВОЛЯ
Лу и я были совершенно измучены восхождением; и Царь Лестригонов напомнил нам, что в этом заключалась формула Аббатства Телема в Телепиле - каждый должен достичь вершины, шаг за шагом, благодаря его собственным усилиям. Речь не шла о том, чтобы взмыть в воздух с чужой помощью, и со всей вероятностью снова с глухим ударом шлепнуться на землю.
Мы обнаружили, что время от времени в ходе восхождения у нас перехватывало дыхание, хотя оно заняло только три четверти часа, и мы, несомненно, никогда бы не достигли вершины не прибегая к героину. Но все это время, мы непрестанно изумлялись, наблюдая за поведением мальчиков; за их независимостью, бесстрашием, и инстинктивным умением экономить силы. Нам в голову не приходило, что дети такого возраста способны добиться, хотя бы физически того, что им удавалось, по всей очевидности без особых усилий.
Что же касается их моральной готовности, то это полностью превосходило всякое наше понимание. Я сказал что-то в этом роде; и Царь Лестригонов тут же возразил, что именно моральная готовность сделала возможными физические достижения.
- Вы обнаружите это на вашем собственном опыте. Это существенно поможет вам отказаться от ваших нынешних привычек. Когда вы энергично примитесь за дело, то должны вынести все до конца, а конца этого вы никогда не достигнете, пока не скажете либо да, либо нет, без разницы, вашим физическим ограничениям.
Но ни я, ни Лу не были в состоянии адекватно воспринять эти слова. Мы были слишком восхищены нашим физическим триумфом над скалой, каким бы пустячным он не казался; и наше поведение во время беседы напомнило о некоторых ощущениях, которые человек испытывает после полета. Та же самая отчужденность от дел этого мира, те же самые надмерные видения повседневной жизни; красновато-коричневые крыши домов, пятна возделанной земли, отдаленные склоны холмов с их волшебной отстраненностью, равнина морской глади, уплывающая вдаль береговая линия; все эти вещи были многочисленными свидетелями одной великой истины: только болезненное восхождение на вершину, недоступную для вмешательства общества, поможет обрести точку для наблюдения, с которой можно объективно оценить Вселенную.
Тут же мы провели моральную аналогию к нашему физическому положению, и приложили ее к нашей насущнейшей проблеме. Наперекор тому, что говорил Лам, мы по-прежнему были одержимы идеей, что должны прекратить прием героина.
Следующие несколько дней прошли в напряженных попытках сократить число приемов, и именно тогда мы начали обнаруживать животное коварство наших тел. Чтобы мы не делали, всегда находится причина, настоятельный довод для принятия дозы в любое время.
Наш рассудок тоже начал играть с нами шутки. Мы стали ловить себя на споре о том, зачем была нужна та или иная доза. Как только мы начинали сокращать число доз, они становились больше в количественном отношении. В итоге мы дошли до состояния, когда то, что мы считали правильной дозой, нельзя было одолеть как единственную понюшку. Но самое худшее, я понял это в один день, когда я упорно противился соблазну уступить своим желаниям - период между дозами, каким бы длительным он не был, рассматривался единственно как период между дозами и никак иначе. Иными словами, воздержание воспринималось с отрицательной стороны.
Суть жизни заключалась в принятии героина. Интервалы между дозами не считались за жизнь. Это напоминало отношение нормального человека ко сну.
Меня неожиданно осенило, что этот болезненный процесс постепенного приучения к воздержанию был вовсе не лечением в правильном смысле этого слова.
Бэзил оказался прав на все сто. Я должен поставить все с ног на голову и рассмотреть мою жизнь в позитивных понятиях. Именно это он имеет в виду, говоря "Твори, что ты желаешь". Я ломал голову над тем, в чем же заключается моя истинная воля? Существует ли она вообще на самом деле? Мои расчеты говорили мне, что должна существовать. Как много сил не было бы задействовано в процессе, человек всегда способен найти их результирующую.
Но все это были чудовищно общие рассуждения. Желание наше принять героин осознавалось кристально ясно. При приеме героин больше не производил какого-либо особенного эффекта. Сейчас, когда я снизил употребление до двух или трех доз в день, по большей части казалось, что у меня нет определенной цели, отсутствовала даже притупленная страстная тяга к веществу. Мне становилось все более и более сложно заполнить вторую колонку.
Царь Лестригонов снизошел до меня однажды утром, сразу после того как я принял дозу, и стал копаться в моем мозгу в поисках причины этого действия. Я попеременно то жевал конец моего карандаша, то делал бессмысленные заметки на бумаге. Я рассказал ему о своем затруднении.
