Жак Каматт - Против приручения
Глобальная перспектива
Борьбу против приручения надо рассматривать на глобальном уровне, на котором начинают появляться важные силы. Априорная универсальная рациональность капитализма может быть демистифицирована только когда мы начнём серьёзно ставить под вопрос линеарную схему человеческой эволюции, а также мнение о том, что капиталистический способ производства был прогрессивным для всех стран.
В особенности страны, которые, по словам пророков роста и «экономического чуда» являются неразвитыми или находятся на пути к развитию на деле являются странами, гда капиталистический способ производства не смог утвердиться. В Азии, Южной Америке и Африке живут миллионы людей, которые ещё не полностью поддались деспотизму капитала. Их сопротивление является негативным в том смысле, что они неспособны выстроить для себя иную общность. Поэтому необходимо поддерживать мировую сеть человеческих дебатов, которую лишь коммунистическая революция сможет преобразовать в движение за установление новой общности. Более того, во время революционного взрыва эта сеть или полюс будут обладать решительным влиянием на работу по уничтожению капитала.
В т.н. развивающихся странах молодёжь восстала (в Цейлоне, на Мадагаскаре в 1972-м, слабее в Сенегале, Тунисе, Заире и т.д… ) и выразила различными способами те же потребности, что и молодёжь Запада. В течение более, чем десяти лет восстание молодёжи продемонстрировало, что его фундаментальной характеристикой была направленность против приручения. Не желая делать пророчеств о каком-то точном результате, важно попытаться различить в этом некую перспективу. В мае 68-го мы снова приняли прогноз Бордиги о возрождении революционного движения около 1968-го и революции в период 1975-1980 гг. Мы продолжаем придерживаться этого «предсказания». Недавние социально-политические и экономические события подтверждают это, и различные авторы пришли к этому выводу. Капиталистический способ производства оказывается в кризисе, потрясающем его от самой вершины до самого низа. Это не кризис в стиле 1929-го, хотя определённые аспекты такого кризиса и могут проявиться; это скорее кризис глубоких перемен. Капитал должен реструктурироваться для того, чтобы замедлить разрушительные последствия его глобального производительного процесса. Все дебаты о росте очень ясно показывают, что это реально. Эксперты полагают, что могут просто привлечь внимание к движению капитала и заявить, что должно произойти ослабление, замедление. Но капитал, в свою очередь может освободиться от человеческого противостояния, совершенствуя своё господство над ними на ещё более высоком уровне. Это господство, простирающееся до горизонта нашей жизни, но против него восстаёт молодёжь в своём широком движении, а растущее число взрослых начинает понимать и поддерживать их.
Революционное возрождение очевидно повсюду, кроме одной огромной страны, СССР, которая запросто может стать сдерживающим фактором, тормозом для революции (в этом случае наш предыдущий прогноз можно сдать в чистилище благих пожеланий). Но события в Чехословакии и Польше, а также постоянное усиление деспотизма в советских республиках стали показателем (негативным), что подрывная деятельность, лишь слабое эхо которой доходит до нас присутствует там. Репрессии в СССР должны ожесточиться, чтобы предотвратить распространение восстания. С другой стороны, процесс де-сталинизации принимает ту же роль (если принять во внимание исторические отличия), что и бунт дворян в 1825-м, который проложил дорогу бунту интеллигенции, а затем и всему народническому движению. Эта идея приводит нас к мысли о том, что в настоящий момент там существует подрывная деятельность, достаточная для выхода за рамки демократической оппозиции, выраженной академиком-диссидентом Сахаровым. Стоит помнить некоторые другие исторические константы: например, общее революционное действие проявилось в самой радикальной форме во Франции и России, зародившись в других странах. Французская революция распространила буржуазную революцию по Европе. Российская революция распространила двойную революцию – пролетарскую и буржуазную – результатом которой стал окончательный триумф капиталистической революции. Студенческий бунт зародился не во Франции, но здесь он приобрёл наиболее обострённую форму; он смог заставить содрогнуться капиталистическое общество, и его последствия всё ещё ощущаются. В СССР не может быть революционного движения, но последствия 1917-го – волна анти-колониальных революций – всё ещё происходят. Самой важной из них стала китайская, и теперь, когда китайская революция подошла к завершению цикла, мы увидим начало нового революционного цикла в СССР.
Важные исторические изменения между французской и российской революцией отчётливо видны в подъёме нового революционного цикла. Сегодня деспотизм капитала более мощен, чем тот, что был при царе, а священный союз между СССР и США оказался более эффективным, чем англо-русский альянс 19 века. Итог может откладываться, но его нельзя остановить: можно ожидать, что «коммунитарное» измерение революции в СССР проявится яснее, чем на Западе и что оно пойдёт гигантскими шагами.
Революция и будущее
Во время периода полной контр-революции, Бордига был способен выстоять его расщепляющий эффект, сохраняя видение будущей революции, но особенно, потому что он смог сместить свой фокус мышления о борьбе. Он не смотрел только лишь в прошлое, которое в поддонный период становится лишь мёртвым грузом, и не участвовал в настоящем, полностью покорённом установленным порядком, но жил в будущем. [20] Настроенность на волну будущего позволила ему воспринимать революционное движение таким, каким оно было на самом деле, а не в соответствии с его собственными характеристиками. С тех пор, «индустрия будущего» приобрела невиданный размах. Капитал вторгся в эту новую сферу и начал эксплуатировать её, что ведёт к дальнейшей экспроприации людей и усилению их приручения. Эта хватка за будущее отличает капитал от прочих способов производства. Отношение капитала к прошлому и настоящему с самых его истоков всегда значило для него меньше, чем его отношение к будущему. Единственным жизненным соком капитала является обмен, который он осуществляет с рабочей силой. Так, когда создаётся прибавочная стоимость, это, в непосредственном смысле, лишь потенциальный капитал; он может стать действующим исключительно через обмен с будущим трудом. Иными словами, когда прибавочная стоимость создаётся в настоящем, она обретает реальность только если рабочая сила может оказаться готовой и доступной в будущем (в будущем, которое может быть только гипотетическим, а не обязательно ближайшим). Если этого будущего нет, тогда настоящее (а значит и прошлое) упраздняются: это девалоризация через полную утрату субстанции. Ясно, что первым начинанием капитала должно стать доминирование над будущим, чтобы гарантировать завершение производительного процесса. (Это завоевание удалось кредитной системе). Так капитал экспроприирует время, которое он оформляет по своему подобию, как количественное время. Однако, настоящая прибавочная стоимость была реализована и валоризирована через обмен с будущим трудом, но теперь, с развитием «индустрии будущего», нынешняя прибавочная стоимость сама стала открытой для капитализации. Эта капитализация требует программируемости времени, и эта потребность выражается в научной моде на футурологию. Следовательно, капитал производит время. [21] С этих пор, где люди смогут размещать свои утопии и ухронии?
Установленные общества, существовавшие в прежние времена, господствовали над настоящим и в меньшей степени над будущим, в то время как революционное движение оккупировало будущее. Буржуазный и пролетарские революции должны были гарантировать прогресс, но этот прогресс зависел от существования будущего, обладавшего ценностью по отношению к настоящему и прошлому, которые должны были быть упразднены. В каждом случае, в более или менее чёткой степени, в зависимости от типа революции, прошлое представало облачённым во тьму, а будущее в сиянии лучей света. Капитал завоевал будущее. Капитал не боится утопий, поскольку он даже производит их. Будущее является полем для производства прибыли. Для того, чтобы породить будущее, привести его к бытию, люди должны быть теперь обусловлены функцией строго предопределённого процесса производства: это высшая ступень программирования. Человек, которого Маркс некогда называл «оболочкой времени» теперь исключён из времени. Вместе с господством над прошлым, настоящим и будущим это порождает структурное представление, в котором всё сводится к комбинации социальных отношений, производительных сил, или мифем и т.д., составленных так, что они кажутся последовательной тотальностью. Структура, совершенствуясь, уничтожает историю. Но историю сотворили люди.
