Грегори Галлоуэй - Простой, как снег
— Какие ты получаешь оценки? — выпалил я. Она рассмеялась.
— Одни «D»[16].
По крайней мере, тут я ее обогнал. Я пока что каждый семестр входил в список лучших учеников.
Я также заметил и книгу Лавкрафта в мягкой обложке, которую она взяла во время нашего первого разговора в библиотеке. Книга лежала на прикроватной тумбочке в раскрытом виде — так, что была видна обложка и оборот обложки.
— Почему ты не утруждаешься записываться в библиотечный журнал? — спросил я.
Анна посмотрела на книгу и слегка покраснела.
— Я не могу держать свои вещи в порядке, — сказала она. — Мне нужно стать более организованной. Ты не хочешь мне в этом помочь?
Я огляделся и понял, что это безнадежно.
Везде валялись диски, и даже альбомы. Музыка Тима Бакли, Ника Дрейка, Грэма Парсонса, Бадди Холи, Пэтси Клайн, Бикса Бейдербека, Чета Бейкера, Роберта Джонсона, Моцарта. (Я не знаю, видел ли все это у нее во время первого посещения, но определенно видел эти диски разбросанными в ее комнате за то время, которое мы провели вместе). Неровной стопкой на полу лежали от двадцати до тридцати дисков, более пятидесяти альбомов были разбросаны по всей комнате, словно колода карт. Я вспомнил только диск «Нирваны», ничего другого я не знал, будь то музыка в стиле кантри, джаз или классическая музыка. Стены закрывали плакаты или открытки.
По большей части, на них изображались люди, о которых я раньше никогда не слышал, типа Айседоры Дункан и Роберта Шумана, а также покрытое шрамами, привлекающее внимание таинственное лицо человека по имени Луис Кан[17]. Также висели плакаты и открытки с изображениями людей, про которых я слышал, но не знал, как они выглядят — вроде Амелии Эрхарт[18]. Они были везде, их мертвые лица прикреплены на стену, а их глаза спокойно наблюдали за мной. Гудини был обвязан цепями на большой фотографии над ее компьютером, Натали Вуд улыбалась с дверцы шкафа, Джеймс Дин стоял на замерзшем пруду на ферме над кроватью Анны, и глядел на свое отражение во льду.
— А у тебя есть что-нибудь современное? — спросил я.
Анна закрыла дверь комнаты, и моему взору представился плакат с длинноволосым бородатым мужиком, который сурово смотрел на меня с плаката на внутренней стороне двери. Он выглядел, как Чарльз Мэнсон, но над головой у него было написано «Дэннис Уилсон», а под именем шли слова «Голубой океан».
— Почему ты держишь это здесь?
— Это старый плакат моего отца. Мне он нравится. Мужик прикольный, — сказала она.
Все было старое. Она любила старые вещи. Она не верила в реинкарнацию или что-то подобное, но иногда ей казалось, что она родилась не в то время. Анна не чувствовала особой связи с миром, она чувствовала только связь с вещами из прошлого. Именно это она сказала мне, — но позже.
Постель была девчоночьей кроватью, со стеганым одеялом в цветочек и старым плюшевым медведем на подушке.
— Это мишка моей мамы, — сообщила Анна. — Подержи его, он мягкий.
Я потерял дар речи, поэтому просто взял медведя и снова огляделся. На кровати лежала книга, на которой значилось: «Арчил Горький: Рисунки и наброски»[19]. Я положил медведя назад на кровать и взял книгу. В нее был вставлен большой конверт, поэтому я открыл книгу на месте закладки. Рисунок представлял собой ряд черных клякс, соединенных черными линиями на сером фоне. Анна быстро забрала у меня книгу.
— Эту картину он написал после того, как потерял все свои ранние картины и книги во время пожара, — сказала она и положила книгу назад на кровать.
— Какое странное имя!
— Это псевдоним, — пояснила она. — Он сам его придумал.
— Готов поспорить, что его нет в живых.
— Он умер, но его картины и рисунки все еще можно увидеть.
Я опустился на корточки и осмотрел разбросанные альбомы.
— Ты все это покупала?
— Во время учебы в колледже мой отец работал в магазине звукозаписи. У него, вероятно, тысяча альбомов.
Казалось, она получает удовольствие от осмотра собственной комнаты, от перебирания артефактов, которые она небрежно и беззаботно собрала.
Мы услышали, как открылась входная дверь.
— Это вероятно папа, — объявила Анна. — Я должна тебе кое-что про него сказать. У него совсем нет волос.
Секунду спустя ее отец появился в дверном проеме. Она была права: у него совершенно отсутствовали волосы, но я-то подумал, что он просто лысый. У него вообще не было волос. У него не было бровей, ресниц, усов — ничего. Голова оказалась гладкой, как яйцо, да и форма такой же. Отец Анны был невысокого роста, не более пяти с половиной футов. Выглядел он мягким и кротким человеком, чему способствовали маленькие очки в черной оправе, дорогие на вид, консервативный синий костюм и белая рубашка. Но его вид оказался обманчивым.
Анна представила нас друг другу. Мистер Кайн протянул мне большую пухлую ладонь. Пожимая ее, я понял, что это сильный мужчина. Он крепко сжал мою руку и продолжал давить. Я решил, что отец передает мне таким образом послание: не позволяй себе лишнего с моей дочерью. Я попытался рукопожатием передать ему: «Вы можете мне доверять» или: «Не беспокойтесь». Но я уверен, что он понял мой ответ, как: «Мы бы уже лежали в постели, если бы вы не вернулись домой». Мистер Кайн сурово посмотрел на меня лишенными ресниц глазами, слегка искаженными линзами очков. Я получил послание — он может принести мне боль. Позднее Анна сообщила мне, что он ежедневно тренируется. Он не поднимал штангу, не работал на тренажерах, но бегал, прыгал со скакалкой и занимался боксом. Он был младше моего отца примерно на десять лет, но становился все сильнее и, не исключено, теперь пребывал в лучшей спортивной форме, чем когда-либо. А мой отец утруждал себя только игрой в гольф и медленно расплывался вширь. Его мягкое тело уже напоминало зефир.
Отец Анны общался с нами пару минут, потом вышел из комнаты.
— Пожалуйста, не закрывай дверь, Анастасия, по крайней мере, пока у тебя гости, — сказал он перед тем, как уйти. Дверь распахнулась, и безволосый Деннис Уилсон исчез из виду.
Мистер Кайн работал в банке в кредитном отделе.
— Раньше он работал в фирме, возвращающей магазинам и пунктам проката вещи, изъятые у неплательщиков, — сообщила мне Анна. — Поэтому не переходи дорогу ни ему, ни мне.
Анна рассказала, как однажды ее отец отправился забрать машину, завел ее и уже собирался отъехать, но владелец резко распахнул дверцу и ухватился за руль. Мистер Кайн, в свою очередь, схватил владельца за запястье и велел ему отпустить руль и закрыть дверцу. Тот не выполнил приказа, и мистер Кайн начал сжимать ему запястье.
— Мой отец сломал ему запястье и повредил плечевой сустав, — сообщила Анна.
— Он тебе об этом рассказал?
— Я сама выяснила, — пояснила Анна. — Так что вот тебе мудрый совет — будь со мной мил.
Она полулегла на кровать. Я подошел к ней, но остался стоять.
Рядом с кроватью на тумбочке лежала старая Библия. Это была последняя вещь, которую я ожидал увидеть в комнате Анны. Я взял Библию в руки и с удивлением уставился на нее.
— Ты это читаешь? — спросил я.
— Оглянись вокруг. Я читаю все. Но не слишком увлекаюсь ею.
В Библии торчала закладка, и я открыл ее в том месте. Это оказалась Книга Екклесиаста. Один из абзацев был подчеркнут.
— «И предал я сердце мое тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость; узнал, что и это — томление духа. Потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь»[20].
Анна смотрела на меня, пока я читал отрывок, а затем забрала у меня книгу и бросила на кровать.
— Это старая Библия, — сказала Анна. — Не я это подчеркивала.
* * *Она рассказала мне, что у ее родителей нет детей, кроме нее. Я тоже был единственным ребенком. Ну, технически последнее не совсем верно. У меня есть брат и сестра, но они, соответственно, на десять и двенадцать лет старше меня, и большую часть моей жизни отсутствовали, покинув родительский дом, пока я был еще маленьким. Поэтому меня вполне можно считать единственным ребенком. И брат, и сестра уехали, как только им исполнилось восемнадцать лет. Сестра вообще никогда не возвращалась. Мой брат Пол учился в Принстонском университете и обычно приезжал домой на каникулы, но теперь он женился, усыновил троих детей и живет в Батон-Руж в Луизиане, и мы практически никогда с ним не видимся.
— Как кому-то вообще может захотеться отправиться в место под названием Батон-Руж? — отвечал отец матери в те несколько раз, когда она спрашивала, не хочет ли он туда съездить.
Мама ездила пару раз, но во время последней попытки рейс отменили. Она не знала, что делать, и просто сидела в аэропорту, пока не позвонил мой брат, чтобы выяснить, каким рейсом она полетела. Отец поехал в аэропорт и забрал ее. Больше она не изъявляла желания туда поехать.
