Чарльз Буковски - Музыка горячей воды
— Я думал, это миф, — сказал Монах.
— Хрен тебе миф, — ответила дамочка. — Я там была. Сама все видела.
— А знаешь, — сказал Монах, — это чудесно. Мир ведь еще вертится только из-за исключительных людей. Они нам как бы чудеса творят, пока мы на попках своих посиживаем.
— Ну, — подтвердила дамочка.
Они сидели, отхлебывали помаленьку. Снаружи по бульвару Голливуд туда-сюда что-то ездило. Гудело неумолчно, как прилив, как волны, почти как океан, — да там и был океан: в нем водились акулы и барракуды, медузы и осьминоги, прилипалы и киты, мягкотелые и губки, мальки и тому подобное. А тут внутри — будто отдельный аквариум.
— И я была в зале, — сказала дамочка, — когда Демпси чуть не убил Уилларда. Джек только что с краснухи был, злой, что твой изголодавшийся тигр. Никогда такого не было — ни до, ни после[12].
— Говоришь, у тебя еще месячные бывают?
— Точно, — ответила дамочка.
— А говорят, Демпси в перчатки себе цемент или гипс заливал. Говорят, в воде отмачивал, а потом застывали — потому-то он Уилларду так и надавал, — сказал Монах.
— Это, блядь, неправда, — сказала дамочка. — Я там была, я видела эти перчатки.
— По-моему, ты ненормальная, — сказал Монах.
— Про Жанну д’Арк тоже говорили, что ненормальная, — ответила дамочка.
— Ты, небось, и ее на костре видала, — сказал Монах.
— Ну да, — ответила дамочка. — Видала.
— Херня.
— Она горела. Я сама видела. Такой ужас — и так красиво.
— Что тут красивого?
— Как горела. Сначала ноги. Будто там у нее гнездо красных змей — они ей по ногам поползли наверх, а потом — как пылающий красный полог такой, а она лицо запрокинула, и горелым телом запахло, а она была еще жива, но не кричала. Губы шевелились, и молилась она, но так и не закричала.
— Херня, — повторил Монах. — Любой бы закричал.
— Нет, — ответила дамочка, — любой бы не закричал. Люди разные бывают.
— Тело есть тело, а боль есть боль, — сказал Монах.
— Ты недооцениваешь дух человеческий, — сказала дамочка.
— Ну да, — подтвердил Монах. Дама открыла сумочку.
— Вот, я тебе кой-чего покажу. — Она вытащила книжку спичек, чиркнула и раскрыла левую ладонь. Под ладонью подержала спичку — та горела, пока не погасла. Разнесся сладковатый запах горелой плоти.
— Неплохо, — сказал Монах, — но это ж не все тело.
— Неважно, — сказала дамочка. — Принцип тот же.
— Нет, — ответил Монах. — Разница все же есть.
— Фигня, — сказала дамочка. Встала и поднесла зажженную спичку к подолу своего лавандового платья. Материя была тонкая, почти прозрачная, и языки пламени облизали ей ноги, поползли к талии.
— Господи ты боже, — сказал Монах. — Ты чего делаешь?
— Доказываю принцип, — ответила дамочка. Огонь поднимался. Монах соскочил с табурета и повалил даму на пол. Он катал ее туда и сюда, бил по платью руками. Затем огонь погас. Дамочка взобралась на табурет и опять уселась. Монах сел рядом, его трясло. Подошел бармен. В чистой белой рубашке, черном жилете, с бабочкой и в синих брюках в белую полоску.
— Извини, Мод, — сказал он дамочке, — но тебе пора. На сегодня хватит.
— Ладно, Билли, — ответила она, допила, встала и вышла. А перед уходом попрощалась с чмырем в углу бара.
— Боже, — произнес Монах. — Она просто что-то с чем-то.
— Опять в Жанну д’Арк играла? — спросил бармен.
— Ч-черт, да вы же сами видели, нет?
— Нет, я с Луи вон разговаривал. — Бармен показал на чмыря в углу.
— А я думал, вы где-то наверху, за проволочки дергаете.
— За какие проволочки?
— Проволочки скелета.
— Какого скелета? — спросил бармен.
— Да ладно вам, — сказал Монах, — хватит мне тут вешать.
— Вы о чем это?
— Нас скелет обслуживал. И даже с Мод танцевал.
— Я тут весь вечер работаю, мужик, — сказал бармен.
— Я сказал, хватит мне вешать!
— Ничего я вам не вешаю, — ответил бармен. Повернулся к чмырю в углу. — Эй, Луи, ты тут скелета видал?
— Скелета? — ответил Луи. — Че ты мелешь?
— Скажи этому человеку, что я за стойкой весь вечер простоял, — сказал бармен.
— Билли весь вечер, мужик. И никаких скелетов мы не видали.
— Дайте мне тогда еще скотча со льдом, — сказал Монах. — И я пошел отсюда.
Бармен принес скотча со льдом. Монах выпил и пошел оттуда.
Мир отвратителен
Я ехал по Сансету как-то поздно вечером, остановился у светофора и на автобусной остановке увидел эту крашеную рыжую с грубым и загубленным лицом — напудренным, накрашенным, оно говорило: «Вот что с нами делает жизнь». Я представил ее пьяной — орет через всю комнату на какого-нибудь мужика — и порадовался, что этот мужик — не я. Она увидела, что я на нее смотрю, помахала:
— Эй, подбросишь?
— Ладно, — ответил я, и она перебежала две полосы, чтобы сесть ко мне.
Мы поехали, она чуть заголила ногу. Неплохо. Я рулил, ничего ей не говоря.
— Я хочу на Альварадо, — сказала она.
Я так и думал. Там они все и собираются. От перекрестка с Восьмой и дальше в барах за парком и за углами — до самых подножий холмов. Я в этих барах много лет просидел — знал, что почем. Девушкам по большинству просто хотелось выпить, где-то отдохнуть. В этих темных барах они и на вид вроде ничего. Подъехали к Альварадо.
— Можно пятьдесят центов? — попросила она. Я достал два квортера.
— За это, — сказал я, — тебя хотя бы помацать надо.
Она рассмеялась:
— Валяй.
Я задрал ей повыше платье и слегка пощипал там, где заканчивались чулки. Чуть не сказал: «Блин, давай возьмем квинту и завалимся ко мне». Видел уже, как пронзаю это щуплое тело, слышал скрип пружин. А потом она бы сидела в кресле, материлась, болтала и смеялась. Я пас. Она вышла на Альварадо, а я смотрел, как она переходит дорогу и пытается вилять задницей, словно в ней и впрямь что-то есть. Я поехал дальше. Я задолжал штату 606 долларов подоходного. Жопку время от времени приходится пропускать мимо.
Машину я поставил возле «Китайца», зашел и взял миску куриного вон-тона. Справа от меня сидел парень без левого уха. Просто дырка в голове — грязная дырка, а вокруг много волос. Никакого уха. Я заглянул ему в эту дырку, затем вернулся к вон-тону. Дрянь какая-то, а не еда. Тут вошел еще один парень, сел от меня слева. Бродяга. Заказал чашку кофе. Посмотрел на меня.
— Здорово, Алкаш, — сказал он.
— Здорово, — ответил я.
— Это меня все Алкашом зовут, вот я и решил тебя так назвать.
— Нормально. Им я раньше и был. Он помешал в чашке.
— Вот эти пузырики на кофе. Вот эти. Мамаша говорила, это значит, что ко мне деньги придут. А ничего не пришло.
Мамаша? У этого типа когда-то была мамаша?
Я доел миску и оставил их там — и безухого, и бродягу, что рассматривал пузырики в кофе.
«Ну и вечерок складывается. Хотя что еще может произойти?» — подумал я. И ошибся.
Я решил перейти Аламеду за марками. Движение было сильное, им управлял молоденький регулировщик. Затевалась катавасия. Молодой человек передо мной все время орал регулировщику:
— Ну давай, пропусти уже нас — какого черта? Мы и так уже целую вечность тут стоим! — Но регулировщик махал и дальше машинам. — Давай же, да что с тобой такое? — надсаживался парнишка.
Чокнутый, должно быть, подумал я. Симпатичный вроде, молодой, крупный — футов шесть с гаком, фунтов двести весу. В белой футболке. Нос великоват. Пива хлебнул наверняка, но не вдрабадан напился. Тут регулировщик дунул в свисток и показал, чтобы люди проходили. Паренек шагнул на мостовую.
— Ладно, пошли все, теперь можно, переходить безопасно*. — Это ты так думаешь, малец, подумал я.
Парнишка размахивал руками. — Пошли уже, народ!
Я шел сразу за ним. И увидел, какое лицо у регулировщика. Оно очень побелело. У него сощурились глаза. Регулировщик был низенький, кряжистый, молодой. И он направился к парнишке. Ох господи, вот и начинается. Парнишка заметил, что регулировщик к нему идет.
— Не ТРОГАЙ меня! Не смей меня ТРОГАТЬ!
Регулировщик схватил его за правое плечо, что-то сказал, попробовал отвести обратно на тротуар. Парнишка вывернулся и зашагал прочь. Регулировщик побежал за ним, завернул ему руку за спину. Парнишка вырвался, и они принялись кружить и меситься. По тротуару шаркали ноги. Люди стояли и смотрели издалека. Я был совсем рядом. Несколько раз пришлось даже отойти. Ну вот о чем я думал, а? Они боролись на тротуаре. У регулировщика слетела фуражка. Тут я занервничал. Регулировщик без фуражки совсем не походил на полицейского, но у него оставались дубинка и пистолет. Парнишка опять вырвался и побежал. Регулировщик прыгнул на него со спины, рукой перехватил ему шею и попробовал загнуть назад, но парнишка крепко стоял на ногах. А потом оторвался. Наконец регулировщик прижал его к железному ограждению парковки у заправки «Стандарта». Белый парнишка, и регулировщик тоже белый. Я глянул через дорогу и увидел пятерых черных — они ухмылялись и наблюдали. Выстроившись под стеночкой. Регулировщик опять надел фуражку — теперь он вел парнишку по улице к телефону.
