Тибор Фишер - Классно быть Богом (Good to Be God)
Я специально стою на солнце. Мне действительно это нравится.
– Хочешь об этом поговорить? – спрашивает Сиксто.
– Нет, не хочу, – отвечаю я.
– Точно?
– Точно.
– Может быть, я посоветую что-нибудь дельное.
Сиксто ужасно доволен собой. Теперь он у нас дипломированный психотерапевт, что бы это ни значило. Он убирает в картонные коробки свою лучшую посуду и ждет не дождется, когда можно будет заняться практикой.
– Мне не нужны дельные советы. Мне нужна новая жизнь.
– Может быть, я смогу сделать так, чтобы ты взглянул на свою жизнь по-новому.
– Сиксто, я тебе очень признателен за предложение. Но есть одна небольшая проблема… я не такой идиот, чтобы верить в подобный идиотизм.
Сиксто задумчиво смотрит на пустые коробки и на оставшиеся безделушки. Мы редко приходим домой. Мы приходим к собранию мебели, среди которого спим. К вещам, собирающим пыль. Для большинства из нас “дом” – это коллекция любимых пылесборников. Я ни в коем случае не иронизирую. Мне бы тоже хотелось, чтобы у меня была своя коллекция вещей, к которым можно было бы возвращаться. Это действительно греет душу. Даже больше, чем мы готовы признать.
Постоянные неудачи – это, по сути, норма жизни. Прежде чем сдаться, ты еще как-то пытаешься что-то сделать. Хотя бы перебороть свою лень. Но невезение не переборешь при всем желании. Клуб неудачников – это всемирная организация. Большинство наших попыток кончаются неудачей. И все успешные попытки в конечном итоге тоже кончаются неудачей. Просто ты забываешь об этом, окрыленный успехом. У меня была соседка – владелица небольшой фирмы, торгующей по почтовым заказам. Я не помню точную цифру, но, кажется, она говорила, что, если они получают ответ от 0,1 % всех получателей рекламных писем, это уже хорошо.
Входит Напалм. Я внимательно смотрю на него. Ничего.
– Привет, Напалм, – говорит Сиксто. – Мы как раз обсуждаем будущее человечества. У человечества нет надежды.
Эта фраза вообще ничего не значит. С тем же успехом он мог бы сказать: “А ты заметил, что у меня на лице есть нос?”
Напалм открывает холодильник, достает ананасовый сок. Переливает в большой бокал. И уходит к себе. Не проронив ни единого слова.
– Расскажи о своей самой безумной любви, – просит Сиксто.
Даже не знаю, почему я ему отвечаю. Может быть, он и правда неплохой психолог. Или просто умеет “разговорить” человека.
– Она была совершенно безумной.
– А какая она была, эта женщина? И как все закончилось? И почему?
– Она была очень красивая. И умная. И у нее был восхитительный нос. Просто великолепный нос.
– И?..
– Она переехала в другой город. Я написал ей длинное письмо. О своей совершенно безумной любви. На хорошей, дорогой бумаге. Я написал… и это была центровая фраза… я написал, что из миллиардов людей на планете я выбрал именно ее.
– И что было потом?
– Письмо до нее не дошло. Вернее, дошло с опозданием.
Мама пересылала ей почту. Но забыла письмо у себя в машине. Оно почти год пролежало в бардачке, а потом мама его нашла и переслала предмету моей любви. Она мне позвонила. Ну, эта женщина. Моя безумная страсть. И сказала, что ей было очень приятно прочитать это письмо. – И?..
– Я уже был женат. Она позвонила через два дня после свадьбы.
– Как-то ты слишком легко сдаешься.
– Я не сдавался. Я говорил с ее мамой. “Вы получили мое письмо?” “Да, конечно”. “Вы переслали его своей дочери?” “Да, конечно”. Я думал, она получила письмо. Просто ей это было не нужно.
– Я бы взбесился.
– Я и взбесился. Помнится, я жутко злился. Мы всегда жалеем о несбывшемся. Вся наша жизнь – это сотни упущенных возможностей, и мы всегда задаемся вопросом, а как бы оно повернулось, сложись все иначе? Но теперь я утешаюсь мыслью, что пути, по которым мне не случилось пройти, наверняка были бы не лучше тех, по которым я все-таки прошел.
– И что, мысль действительно утешает?
– Меня утешает.
Сиксто вынимает из шкафа длинную стальную штуковину, какое-то навороченное кулинарное приспособление непонятного назначения. Наверняка недешевое.
– Знаешь, что самое страшное? Я не только не помню, когда и зачем покупал эту дуру. Но я даже не знаю, для чего оно нужно.
Он бросает стальную штуковину в коробку, а я тихо радуюсь, что у меня нет практически ничего из вещей.
– Так ты узнал некую жизненно важную истину, которой хочется поделиться со всеми и каждым? – интересуюсь я.
– Ты имеешь в виду, чтобы я описал весь свой опыт… все тридцать два года жизни на этой планете в одном предложении? Ну, как если бы мне дали десять секунд, чтобы сообщить человечеству некую вселенскую истину?
– Типа того.
Сиксто пару секунд молчит, размышляет. А потом выдает:
– Кошки, как правило, не любят, когда их сушат в микроволновке.
Глава 12
– Вы – дешевый извращенец. У вас явная склонность к дешевым извратам, а вы смеетесь, – говорит проходящая мимо женщина, по виду которой явно не скажешь, что она вообще может знать такие слова. Хотя, может быть, у ее мужа извраты как раз дорогие – кто знает?
– Нравственные нормы, они для того и нужны, чтобы их нарушать, – отвечает ее спутник.
Поскольку из всех уличных зазывал, работающих на сестричек Фиксико, я очень быстро стал лучшим по сбору пожертвований, меня повысили и перевели в Саут-Бич.
Кэлвин жутко взбесился по этому поводу, но деньги есть деньги, и Кэлвин к тому же не знает, что мне редко когда подают на улице. Деньги в ящике для пожертвований – я их докладываю из собственного кармана. И не сказать, чтобы докладываю помногу. Тем более в этом смысле у меня нет никаких конкурентов: подавляющее большинство так озабочено своим кошельком, что они скорее сожрут долларовую бумажку без соли, чем кому-нибудь ее отдадут.
Плюс к тому деньги, которые я вкладываю в сестер Фиксико, в конечном итоге загубят их дело. Потому что они побывали в руках у Тиндейла и, соответственно, протиндейлились. Повезет ли мне с невезением? Или не повезет с везением? С какой стороны лучше смотреть на проблему? Кэлвин явно пытается меня “подловить”. Все ищет, к чему бы придраться, вот только придраться-то не к чему. Нормально делать свою работу – это весьма изощренный и действенный способ досадить начальству. Когда ты делаешь именно то, что тебе говорят, это доводит начальников до безумия. Разумеется, не всегда и не всяких начальников. И тем не менее…
Кстати, я не считаю, что зря трачу время. Я загорел дочерна, и у меня в кармане лежит листок, на котором записан домашний адрес Кэлвина. Меня греет мысль, что я знаю, где его найти.
Если вам поневоле приходится часами болтаться на улице, самое лучшее место для таких вынужденных прогулок – это, конечно же, Линкольн-роуд. Интересные с виду прохожие, хорошие рестораны. Ко мне подходит пожилой мужчина, одетый в белую ночную рубашку и белые шлепанцы. Вряд ли этот наряд – заявка на принадлежность к некоему модному течению.
Он держит в руках две огромных сигары и коробок спичек. Радостно предлагает мне одну сигару, говорит что-то по-испански. Я не понимаю, что именно… Я вежливо отказываюсь. Он продолжает настаивать. Добродушно, но твердо. Я беру у него сигару.
Мы курим сигары, и он что-то лопочет по-испански, оживленно размахивая руками. Наверное, рассказывает о прошлом. Я так и не понял: то ли он знает, что я не понимаю ни слова, то ли принимает меня за любителя слушать чужие исповеди… Я приблизительно догадываюсь, о чем речь. Он сам кубинец, и сейчас вылез в окно – то ли из дома дочери, то ли из больнич-ной палаты, где ему не разрешают курить. Он продолжает свой вдохновенный монолог, энергично размахивая руками (хотя сразу видно, что он очень болен). Болтает без умолку в течение получаса, потом пожимает мне руку, говорит “спасибо” и уходит, шаркая ногами.
Я продолжаю разглядывать воинов армии моды, марширующих мимо, и вспоминаю вчерашний сандвич с морским окунем, который я взял в “Книжках и книжках”. Это был потрясающий сандвич. Окуня, видимо, выловили буквально за пару часов до того, как он попал в руки к повару. Повар был настоящим мастером своего дела. Но самое главное – это, конечно, чесночный соус на оливковом масле. Просто божественный соус! Пища богов!
Сейчас, когда я уже отказался от всех претензий на святость, я не вижу причины, почему бы мне не получить удовольствие от мастерски приготовленного сандвича с морским окунем. С другой стороны, взрослому дяденьке как-то не очень прилично пищать от восторга по такому, по сути, ничтожному поводу. Мне даже стыдно за себя, что я весь день думаю только об этом сандвиче. Собственно, я сегодня пришел на Линкольн-роуд исключительно ради морского окуня.
Но сегодня его нет в меню. Так что не зря я вчера смаковал каждый кусочек. Лови момент! Наслаждайся, пока есть возможность! Я долго думаю, что выбрать, и в итоге беру тунца, маринованного в соке лайма. Только я приступаю к еде, как у меня звонит телефон.
