Алексей Ручий - Песни-Танцы
Как назло время ползет медленно. Рядом стоят менеджеры из соседних офисов и обсуждают экономические перспективы нашей страны. Я ловлю краем уха их прогнозы.
- Кризис кончился, дальше нормально будет, рост…
- Какой рост? Процентов по ипотеке?..
- Чего ты краски сгущаешь? Выкарабкаемся, не из такой жопы выползали…
- Выползали… Ползуны… А по мне так жопа тут навсегда. При родителях наших жопа была, Совком называлась, мы сами в жопе сидим, только она теперь Стабильностью зовется… и на детей наших этой жопы хватит. Надо валить отсюда поскорее…
- Куда?
- Куда угодно, лишь бы подальше…
- А мы вот месяц назад в Грецию летали, там тоже жопа сейчас…
- И что?
- И ничего. Улыбаются все, на солнышке греются. Мы там вообще жестко забухали, две недели не просыхали.
- По путевке ездили?
- Ну да.
- Молодцы…
Пустые слова, бессмысленные фразы. Мне становится тошно. От отсутствия смысла во всем, что меня здесь окружает.
Я докуриваю, смотрю на часы. Еще чуть-чуть и рабочий день окончен. Я не намерен вялиться здесь из-за этого «чуть-чуть». Возвращаюсь из курилки в офис, выключаю компьютер, собираюсь и быстро-быстро покидаю здание бизнес-центра. Я уверен, что завтра мне никто ничего не скажет по поводу того, что я ушел на пять минут раньше, хоть это и нарушение регламента: по сути, я осуществил то, о чем думали все. Даже директор.
Покидая место работы, я чувствую некоторый прилив сил. Так бывает всегда, когда из тесного помещения со спертым воздухом вырываешься на простор. Кончается лето, августовский вечер делится остатками тепла. Совсем скоро в город пожалует осень. Ее Величество Осень – вечная тоска и апатия. Новые контрасты в нескончаемой череде однообразия.
Я иду к метро, слушаю шелест листвы и гудки машин. Конец лета определенно символизирует разочарование, с которым рано или поздно сталкивается каждый. Это крах твоих несбывшихся ожиданий, усердно готовившихся планов, пущенных под откос. Вот скажите честно, вы летом успеваете сделать все, о чем мечтали зимой? Я – никогда.
Минут сорок уходит у меня на преодоление расстояния между местом моей работы и условленным местом встречи с Олегом. Все это время я наблюдаю за усталым и поникшим миром вокруг. Он исполнен еще не прочувствованной в полной мере тоски. Он упоен тишиной, но смычки уже занесены, чтобы исполнить симфонию разочарования. Это читается в воздухе улиц, в случайных взглядах прохожих, в какофонии метрополитена, даже в рекламных объявлениях, звучащих из динамиков на эскалаторе.
Олег уже на месте. Стоит на площадке перед станцией метро. Я спускаюсь по ступеням и иду к нему. Он улыбается.
- Здорово!
- Привет.
Мы пожимаем друг другу руки. Возможно, сейчас мы оба ошибочно надеемся, что сможем внести немного разнообразия в жизни друг друга.
- Как жизнь?..
Дежурный вопрос, куда без него? Только есть ли жизнь?..
- Потихоньку. А у тебя?
- Аналогично.
Что еще сказать? Пожалуй, нечего. Описание многогранности человеческого существования сводится к набору из нескольких избитых фраз.
- Куда пойдем?
- Давай прогуляемся пока. А потом, может, зайдем куда-нибудь – посидеть…
- Хорошо.
Мы идем от метро, переходим Невский проспект. Кругом толчея, обычная для этого места. Мне хочется поскорее исчезнуть отсюда, Олег со мной солидарен. Сворачиваем на Пушкинскую.
В сквере возле памятника великому поэту, в честь которого названа улица, на скамейках сидят бабушки с внуками и тут же распивают портвейн местные алкаши. На этом в принципе и заканчивается многообразие городской жизни. Мы идем дальше.
За Пушкинской – Коломенская улица, идем по ней.
- Как твоя офисная жизнь? – спрашивает меня Олег.
- «Офис» и «Жизнь» - взаимоисключающие понятия. Надеюсь, ты понимаешь…
- Ага. Маешься?
- Как и все.
Сам Олег пытается заниматься наукой, насколько это вообще возможно в нашей, в общем-то, безразличной ко всему, кроме денег, стране. Честно говоря, я не знаю, что он там делает в своем институте, в котором имеет ставку, и не пытаюсь вникать, но мне почему-то кажется, что в существующих условиях это не намного интересней того, чем я занимаюсь в своем офисе. К сожалению, мы живем в эпоху разочарований, а не великих открытий.
Что-то подобное я излагаю Олегу. Он слушает и кивает.
- В общих чертах ты, наверное, прав. Но с деталями я не согласен…
Не хочу спорить. Спор – вообще бессмысленная штука, особенно когда оба спорщика на мели.
- Куда мы идем?
- Куда глаза глядят.
На Разъезжей мы сворачиваем в сторону центра. Проходим несколько кварталов, начинается Петербург Достоевского. Даже в двадцать первом веке этот район сохранил в себе дух и колорит эпохи, запечатленной в произведениях великого писателя, свидетелем которой он был. Дворы-колодцы, перенаселенные коммунальные квартиры, полные сумасшедших старух, иногородних студентов, алкоголиков и мигрантов. Лишь первые этажи зданий заняты магазинами и офисами. В моем сознании этот район упорно ассоциируется с самоубийством.
Сворачиваем в переулок, проходим мимо нескольких облупившихся зданий и полуразрушенной будки. Прямо по курсу нечто среднее между столовой, кафе и рюмочной, вобравшее в себя, пожалуй, худшие черты каждого из этих заведений. Олег предлагает зайти, я не отказываюсь.
Внутри то же, что и снаружи, заведение целиком и полностью вписывается в атмосферу Петербурга униженных и оскорбленных. Приятно ощущать, что твои ожидания совпали с реальностью. За столиками расположились колоритные личности, покрытые налетом чего-то преступного. Это могут быть с равным успехом воры-карманники или же профессора одного из близлежащих институтов.
Меню заведения не отличается изысканностью, но от него ее и не ждут, надо полагать. По крайней мере, я не разочарован, Олег тоже. Берем себе по тарелке макарон с сыром и овощной салат. Я киваю в сторону алкогольного меню, Олег морщится:
- Что-то я не хочу пить.
- Завязал что ли?
- Вроде того. Надоело.
Его можно понять. Алкоголь – такая же привычка, как и каждодневная скучная работа, а после определенной черты – он может стать еще более скучной работой, чем та, к которой мы привыкли. Мы ищем в нем забвения, а он делает дыры в нас. Поэтому иногда просто необходимы паузы.
- Тогда предлагаю сок.
- Поддерживаю!
Берем по стакану яблочного сока, садимся за свободный столик у окна. По соседству выпивают местные завсегдатаи, как я себе их представляю. Мужчины с потемневшими лицами, неопределенного возраста неопрятные женщины. Все – с залегшими под глазами тенями. Испытавшее разочарование. Много-много лет назад. И уже навсегда.
- Чего это ты решил завязать?
- Алкоголь в последнее время не приносит мне радости, а без нее – зачем он нужен?
- Да уж. В последнее время вообще ничто не приносит радости.
- Радость – последняя искра детства…
Я делаю глоток сока.
- Значит, детство закончилось?
- Я бы сказал так: оно умерло.
- Детство умерло, да здравствует детство! – провозглашаю я тост, мы стукаемся стаканами с соком.
За соседними столиками звучат свои тосты, там пьют за что-то более метафизическое. Пожалуй, детство этих людей не умерло, оно забилось в какой-то темный паутинный угол, и теперь они пытаются его там заспиртовать.
- Может, мы умерли вместе с детством? – спрашиваю я.
- Да почти наверняка. Только эти, - Олег кивает на людей вокруг, - все еще живы. Они как зомби.
- Они и есть зомби, судя по их виду.
- Тем более.
В чем нельзя разочароваться – так это в том, от чего ты ничего и не ждал, не возлагал никаких надежд… в смерти, например.
- Как считаешь, в чем призвание человека?
- Это сложный вопрос…
- Любой вопрос сложный.
- Наверное, делать то, что тебе нравится, жить так, как хочешь…
- У тебя это получается?
Олег изгибает бровь.
- Частично.
- Вот у меня совсем не получается. Хотя года два назад я был бы рад и тому, что имею… Выходит, я не нашел своего призвания?
- Не знаю. Может, так, а, может, и не так. Ты бы не заморачивался сильно…
- Я и не заморачиваюсь, просто констатирую факт. Все мы хотим быть теми, кем никогда не станем, а становимся по итогу теми, кем не хотели бы быть ни при каких раскладах…
- И?..
- …и привыкаем к этому. В конечном счете, даже роли последних неудачников или мерзавцев начинают нам нравиться. За неимением лучшего, конечно.
Чем больше слов – тем меньше смысла. Что говорить, когда жизнь катится в пропасть, а ты и рад этому? Я замолкаю.
Мы молча поглощаем макароны с засохшим на них сыром. И макароны, и сыр почти безвкусны. Возможно, это даже к лучшему. Особенно, если учесть, где их готовили.
