Ольга Фомина - Я решил стать женщиной
Рыба, конечно, была. Наш замечательный русский человек, в данном случае, традиционно забитый и послушный наш пенсионер и в этот раз справедливо «положил» на умные власти. Ведро с рыбой стояло под каждым базарным прилавком, но теперь надо было спрашивать: «Судачек свежий есть?» «Есть». «А угорь копченный?» «Есть». Все было, но, как и при советской власти «из-под полы». Жизнь регламентировала не отъевшаяся, уворовавшая у бедного старика власть:, а море, дающее щедро рыбу: и спрос на нее.
— Джон, привет! — вообще его звали Вовка, но прилепившаяся в детстве кличка так и осталась с ним до вот уже почти сорокалетнего возраста. Он был старше меня.
— Борис, ты что ли? — Джон испуганно посмотрел на меня, смутился и даже покраснел. — Тетя Нонна если бы не сказала, что ты приехал, то я бы тебя и не узнал.
— А ты совсем не изменился, — ответила я.
Это было неправдой, Джон неожиданно для меня выглядел совсем взрослым и уже немолодым мужиком, с зубами у него была какая-то проблема, части их не было, другая — пожелтевшая, покоричневевшая выглядывала из его смущенной улыбки пугающей иллюстрацией из учебника по стоматологии: Но даже с такой гнилой улыбкой из триллера Джон сохранил свое особенное обаяние и выглядел симпатичным мужчиной, я удивилась, что он до сих пор не женат и так ни разу и не был.
Вечером они с Андреем Штепой повели нас в местный бар, потом мы перебрались в другой, потом еще: Они не давали мне расплатиться, я совала им деньги. «Нет, ты наш гость», — говорили они. Денег я получала гораздо больше, чем они вместе взятые. Мне было неловко, я понимала, что для них это серьезные затраты. Потом я увидела, как Джон подошел к своему знакомому за соседним столиком и взял у того деньги взаймы, — деньги у них закончились, а они все равно не хотели их брать у меня. «Вот, настоящие русские мужики!» — подумала я. Я тут же завершила наши походы по злачным достопримечательностям Балтийска, сунула Джону деньги в карман, и мы с Машей пошли домой спать.
* * *Шесть часов утра: Звонок: Инстинкты и интуиция, как у животного, боюсь самого страшного, рука берет трубку и дрожит.
— Заечкин! — Маша плачет в трубку: Еще на что-то надеюсь. — Мама твоя умерла.
Растерянность и страх парализует меня. «Не может быть: не может быть: не может быть:».
— Заечкин, алло! Ты слышишь? Чего ты молчишь? Инна Ивановна сейчас позвонила: Алло!
— Не может этого быть: — вырывается вслух: «не может быть: не может быть:», — в парализованном сознании одна фраза.
— Езжай срочно. А то сейчас приедут, заберут её.
Ехать? Я очнулась. Да, надо ехать. Может быть, она просто без сознания? Инна Ивановна почти слепая, разве можно ей доверять. Надо срочно ехать и вызвать скорую. Скорую!: Я вскочила с кровати.
— Скорую вызвали? Надо скорую срочно вызвать.
— Заечкин, приезжала скорая. Умерла она. Это врачи со скорой сказали об этом. Констатировали смерть:.
Ноги подкосились, я упала на диван. «Не может этого быть: Мамочка, прости: прости меня: Как же так? Еще совсем не старая: я к тебе так долго не приезжала: пыталась этим добиться, чтобы ты легла в больницу: ты умерла одна: никого не было рядом: Нет!!!»
— Нет!!! — кричала я. — Нет!!! — я кричала и плакала. К потере бабушки все были готовы. Эта потеря: «Нет!!! Не может быть:» Я опять села. Я кусала губы и часто мелко дышала: «Нет!!!»
— Заечкин, надо ехать.
— Да, да, да: — было тяжело дышать, во рту сухо. — Как это произошло?
— Она почувствовала себя плохо, позвонила Инне Ивановне. Пока та одевалась спуститься к ней, мама твоя еще раз позвонила ей и сказала, что умирает.
Боль: боль: боль: какая боль: Я плакала, я ничего уже не могла сделать. Почему такое произошло? За что?
— Инна Ивановна спустилась, а мама лежала уже мертвая. Она вызвала скорую, они приехали, сказали то же самое:, - Маша продолжала рассказывать, подробности не оставляли никакой надежды. Слезы высохли, внутри пустело — защитная реакция сознания на большое горе.
— Я выезжаю, позвоню.
— С тобой поехать?
— Оставайся с Лизой.
Я встала, оделась, села в машину. «Почему? — думала я. — Может быть, это сон? Реальный, как обычно это у меня бывает, но сон?» — я на всякий случай ущипнула себя за руку и опять расплакалась. Все происходило на самом деле. Я ехала и вспоминала свою последнюю встречу с мамой:.
Неожиданно позвонил Тугов.
— Алло! Здравствуйте! Это Тугов, я участковый врач Вашей мамы.
— Да, здравствуйте! Что-то случилось? — на душе заскребли кошки.
— Пока нет. Мне телефон дала Ваша мама, я её об этом попросил. Ей надо срочно ложиться в больницу, а она не хочет. Я не могу её убедить, поэтому и звоню Вам. Вы должны на неё как-то повлиять:
— О-о-й! Я каждый день ей об этом говорю. Я не знаю, что с ней делать. А что с ней? Какой диагноз? Что-то с онкологией?
— Я не могу сказать сейчас точно, ей надо обследоваться. Но у неё очень нехорошие симптомы, очень нехорошие. Печень увеличена, живот вздут, температура повышена. У нее, вероятно, асцит. Видимо, что-то еще. Не знаю.
— А прогнозы?
— Если она не ляжет в больницу, то, смотря на сегодняшнюю картину, я думаю, Ваша мама может умереть.
— Всё настолько серьёзно? — испугалась я.
— Да, ей надо срочно ложиться в больницу, постарайтесь убедить её в этом.
— Хорошо, спасибо Вам огромное. Я еду к ней сейчас. Спасибо Вам, что позвонили, спасибо.
Меня удивила такая забота Тугова, я была ему искренне благодарна. Моя бабушка почему-то не вызвала у него желания ей помочь даже в пределах его небольших врачебно-участковых обязанностей.
Я развернулась и направилась в Тушино: Что делать с мамой? Она упорно не хотела ложиться в больницу. Насколько оправданы и серьёзны опасения Тугова? Своими прогнозами он меня напугал, но уговорить маму лечь в больницу пытались почти год все её близкие:.
Слева и чуть впереди от меня, резко затормозив, взвизгнул автобус, в этот момент, не успев остановиться, ему в «задницу» въехала старая белая «тойота». Тормозил автобус перед красным светофором, все другие машины остановились тоже, «тойота», видимо, была увлечена не дорогой и, сильно разбитая, стояла теперь воткнутая передней своей частью под высокий корпус автобуса. Я тоже остановилась перед вставшим передо мной маршрутным такси. Пострадавший автобус был не простым, автобус был «ПАЗом», оказывающим услуги похоронных перевозок. Женщины в черных платках смотрели в окна, лица заплаканные, за ними, видимо, гроб — его не видно. Кто в нем? Чей-то сын, отец или мать:? На боку автобуса реклама похоронного агентства и телефон: «791 13:». «Надо же! Ехать хоронить и попасть в аварию! Вот не повезло! Полдня, наверное, просидят в автобусе с гробом, дожидаясь ГИБДД», — подумала я тогда. А ещё холодом меня обдала мысль: «Это мне знак? В момент аварии я думала о маме и о том, что сказал мне Тугов: Знак это или нет? Если знак, то очень нехороший:», — я перекрестилась и поехала на зеленый свет подальше от этого переполненного чужим горем автобуса.
Наша квартира, мама сидит на синем кресле, ноги под себя, в руке дымящаяся сигарета, на такого же цвета диване умерла моя бабушка, диван и это кресло принадлежали одному гарнитуру:, на месте бабушки лежит теперь кошка. На половине квадратного журнального столика сковородка с жареной картошкой, сбоку от нее с трудом уместился большой зажаренный кусок мяса, еще на столе полная тарелка селедки, — всё, чтобы помочь желудочным кровотечениям, которые неожиданно случались у мамы уже не раз. На второй половине стола — разложенные карты, я пришла, мама кому-то гадала по телефону. Гадала она всем и всю свою жизнь, то ли правду говорила, то ли она такая черненькая была, как цыганка, и вызывала этим доверие. Была она в своего отца, моего деда, он, говорят, был чернющий и смуглый, как настоящий араб. Всё свое детство помню: «Изольда, погадай! Что будет:?», дальше следовал интересующий вопрос. Никто не мог уйти без этой просьбы.
— Мама! Ты опять! Сколько курить можно? В больницу надо ложиться, а ты выкуриваешь по две пачки:, - высказала я с порога привычное своё возмущение её курением.
— Отстань, тебе не понять этого. Лучше помру с удовольствиями, чем мучаясь.
— Да: Мне действительно этого не понять:, идиотизм я никогда не понимаю. Тебе говорит врач, надо бросать курить, сидеть на диете, ты куришь еще больше и ешь жареное, острое и жирное. Зачем ты картошку поджарила? Сварила бы кашу на ночь:
— Я не ем кашу.
— Ты как маленький ребенок, только я заставить тебя не могу.
— Отстань.
— Только что звонил Тугов, сказал, что тебе надо срочно ложиться в больницу.
— Все-таки позвонил: Не хотела давать ему твой телефон:
— Тугов оказался нормальным мужиком, не хочет еще одной смерти. Он мог бы мне не звонить, это не входит в его обязанности.
— Ай! — мама махнула рукой.
