Дж. Т. Лерой - Сара
Мы с Лаймоном утвердительно закивали в ответ.
— Ну что, тогда мы почапали. — Лаймон протянул руку Стелле.
— До встречи, черная змея! — бросила Стелла за плечо, пока Лаймон выпроваживал ее за дверь.
Если бы Стелла хоть ненадолго завязала с алкоголем, она могла бы обратить внимание, что Пух стала на добрые полфута ниже ростом и куда субтильнее. И если бы Стелла не была основным ликвидатором оскудевших запасов самогонного вискаря в «Трех Клюках», то не преминула бы заметить золотые серьги, блеснувшие из-под шарфа, как подброшенная в воздух монетка. И если бы ее внимание не было целиком сосредоточено на буфете, где хранилась драгоценная жидкость, возможно, увидела бы серебряные цыганские браслеты на ногах, торчавших из-под одеяла. Но все, что Стелла могла разглядеть в таком состоянии, — исключительно тени и силуэты. Она доверяла памяти, двигаясь наугад и находя предметы на ощупь.
Закрывая Пух в сарае Ле Люпа, Стелла поведала нам с Лаймоном свежие слухи. Поговаривали, что змею пора сжечь, если Ле Люп не избавится от нее в ближайшее время.
— Многие только сейчас обнаружили, что она сделала с их машинами. Кто-то должен за это ответить. Сейчас все собрались в шалмане — и факелы наготове!
— О, я думаю, змея сама уползет в свое логово, — заверил ее Лаймон, осторожно похлопав по плечу, чтобы ненароком не сбросить с лестницы.
Сделав ручкой на прощание, он обнял меня трепещущей рукой, в которой по-прежнему сохранялась дрожь не то вожделения, не то испуга, и мы вышли на ночную парковку.
— Так что они — собираются подпалить Пух? — спросил я, пока он отводил меня в свою ветхую жестяную хибарку. — Она что — погибнет из-за меня?
— Да ее там давно уже нет. Она открыла моими ключами, когда мы отошли на порядочное расстояние. Поверь мне, Пух не из тех, кто будет ждать, пока кто-то решит за нее. — Пошарив в воздухе, он дернул цепочку, включив нервно мигающую лампочку. — Это все разговоры. Никто не захочет связываться с Ле Люпом и его собственностью.
Молча кивнув, я обвел взглядом комнатку с убогой обстановкой. Узкая походная койка, большое треснувшее зеркало на трубе парового отопления да несколько журнальных картинок, налепленных по стенам.
— К тому же ходят слухи, что Ле Люп сам оборотень и когда-то был волком, занимаясь черной магией.
— Ты отвезешь меня сегодня? — спросил я, украдкой любуясь в свое отражение в сверкающей кожаной экипировке, которую Пух принесла в рюкзаке, одолжив мне на время. Я не мог удержаться, чтобы не погладить восхитительно гладкую кожу.
— Мне больше нравится розовое, на которое ты это все напялила, — заискивающе произнес Лаймон.
— А мне — нет, — рассмеялся я. — Но лучше я в самом деле сниму вещи Пух. А то она станет потом меня разыскивать.
— Да, она может… Тебе лучше сразу снять эти жуткие тряпки. Ты слишком красива для них.
Голос Лаймона вновь стал срываться, становясь визгливым и неврастеническим, на что я поначалу не обратил внимания.
Я стал стягивать кожу.
— Погоди, дай, Лаймон тебе поможет.
Он ухватился за юбку, так что я смог легко вылезти из нее. Я нерешительно положил руку ему на плечо, вынужденный опереться.
— Давай теперь снимем лодочки. — Присев, он вцепился в туфли — мне оставалось только поднимать по очереди ноги. — Я без ума от твоих обычных, — прохрипел Лаймон, извлекая их из рюкзака, которым Пух снабдила меня в дорогу.
Над головой у него я заметил картинки, прилепленные к стене. Это были вырванные листки с рекламой маленьких девочках в кружевцах, купальниках и в нижнем белье.
— Лаймон… — я погладил его по голове, и он тут же прильнул ко мне. — Нам в самом деле пора. Я хочу домой.
— Сейчас, ну пожалуйста. Прошу тебя. — Он обнял мои ноги. — Я так соскучился… так давно не трогал маленькую красивую девочку. — Всхлипнув, он зарылся лицом в мой подол.
— Лаймон, скоро все выяснится, и меня хватятся. — Я держал руки над его головой, уже опасаясь прикасаться вторично, чтобы не спровоцировать новую вспышку симпатии.
— Стелла не заглянет туда до завтра. — Он уткнулся в меня, точно ребенок в мамину юбку. — Я так давно… с самой тюрьмы, — бормотал он и всхлипывал.
— За что тебя посадили, Лаймон?
Он приник, целуя мне ноги.
— Господи, как же я забыл про ножки моей крошечной девочки, — визгливым голосом произнес он.
— Лаймон, — я возложил руки ему на плешь, но тут он вздрогнул так, будто через него пропустили электрический ток.
Я отдернул руку, точно коснулся горячей конфорки.
— Лаймон, как же ты не понимаешь, они хотят меня сжечь. А я не хочу, чтобы меня обратили в пепел или скормили болотным растениям, я хочу домой!
И я потянулся за своими туфлями. Лаймон вцепился в мои руки и рухнул на пол, не выпуская.
— Пожалуйста! Ну, пожалуйста! — подвывал он. — Я же полюбил тебя с первого взгляда. Я всем говорил, что ты не змея. Я не хотел, чтобы кто-нибудь причинил тебе зло, никогда, никогда!
Он ударил головой в пол.
— Я же не собираюсь с тобой перепихиваться, ты не думай, я просто хочу подержать тебя, потискать, полюбоваться и все — понимаешь? — Лаймон застучал лбом по полу еще энергичнее.
— Лаймон… — умоляющим шепотом произнес я.
— Ты даже не представляешь, что это такое. Извини, не хотел пугать тебя, но ничего не могу с собой поделать. Я рассказал это тюремным докторам, и они упекли меня в одиночку, на долгие годы. — После каждого удара на лбу стали появляться красные пятна. — Потом они меня выпустили на свободу — но я ничего не могу с собой поделать! Это выше меня, сильнее меня! Я люблю тебя, понимаешь?!
— Лаймон, перестань колотиться башкой, ты уже весь в крови.
Я присел рядом, удерживая голову Лаймона.
— Прости! Мне так жаль! — Он снова захныкал, прильнув ко мне. — Мне просто нужно немного побыть с тобой, а потом я отвезу тебя куда захочешь. Никто ничего не узнает. Каких-то десять минут…
— Лаймон, — удрученно вздохнул я.
— Пять! Всего лишь пять минут! И я дам тебе, — тут он полез в задний карман брюк, — сто, нет, двести долларов! — Он помахал бумажками предо мной. — Я так одинок, — скуксился и заныл он.
Я посмотрел на него: стоя на коленях, Лаймон глядел с надеждой, снизу вверх, точно собака в ожидании команды хозяина, готовая исполнить любой фортель.
— Я понимаю, что такое одиночество. Лаймон. — И посмотрел на деньги, подумав: «Неплохо было бы вернуться к Саре с добычей». Взяв протянутые деньги, я сунул их в туфлю.
— О, благодарю тебя, благодарю! — дрожал голос Лаймона. — Ты святая, спасительница.
— Это мне уже говорили, — грустно вздохнул я. — Пять минут… — напомнил я ему.
— О, да, конечно! — воскликнул он, вскакивая. — Конечно! Давай посид им немного у меня на кровати. — Голос его дрожал и срывался.
Я присел на краешек кровати, а он встал передо мной на колени.
— Я только расстегну пуговки на твоем восхитительном розовом платьице… — Пальцами, трясущимися, как с бодуна, ему с трудом удавалось это делать.
— Пять минут, Лаймон, — напомнил я.
— Да, знаю, знаю. Только дай мне посмотреть… О, о-о! — задышал он, хватая воздух ртом, как человек, только что потерявший на рулетке миллион долларов.
— Что?
— О, ты разрываешь мое сердце!
— Что случилось?
— На тебе эта восхитительная распашоночка, с тесемочками и бантиком? — Слезы хлынули по его счастливому лицу. — Благодать-то какая! — Он посмотрел на меня — даже морщины на его лице разгладились, он помолодел на десяток лет. — Теперь я могу умереть спокойно.
— Рад был доставить тебе это удовольствие, Лаймон, — я улыбнулся ему.
— Позволь, — захрипел он, — позволь мне…
— Что, Лаймон?
— А давай теперь снимем эту рубашоночку, ну, пожалуйста?
— Конечно, Лаймон, сниму ради тебя, — забросив руки вверх, я стал стаскивать с себя нижнее белье, но тут он остановил меня.
— Дорогая, не так быстро. Я столько мечтал об этом мгновении — оно не должно пройти так стремительно. Я хочу использовать свои пять минут в полную силу, — капризно сказал он. — Ты не могла бы прилечь?
Я послушно распластался на сплющенном матрасе. Он навис надо мной. Я поддернул исподнее и не спеша стал стягивать его с головы.
— О, это у тебя такой пупок? — пропел он, будто разговаривал с грудным младенцем. — А можно… я его поцелую?
— Конечно, целуй на здоровье, Лаймон.
Из груди его вырвался сдавленный крик. Повар медленно склонялся, пока его горячее дыхание не защекотало мне живот, отчего я инстинктивно рванул вниз задранную рубаху.
— Ах, маленькая девочка боится щекотки! Боится?
— Нет, — всхлипнул я между приступами смеха.
Но тут он прижался губами к моему животу, издавая непристойные трубные звуки, какими обычно родители балуют своих новорожденных младенцев.
