Майкл Тернер - Порнографическая поэма
Робин начал что-то мямлить в качестве вступления. Но Флинн взял дело в свои руки. Он так гладко говорил, этот парень! И он был таким необычным!
— О’кей, если правда, что меня зовут Флинн, — начал он медленно, как будто с трудом вытаскивая данные из памяти, — то ты, должно быть, Нетти!
Нетти вспыхнула и залилась румянцем. Никогда не видел, чтобы это случалось с ней раньше. Потом Флинн обратился в том же духе ко мне. Хотя моя куртка в подметки не годилась их с Нетти бомберам, Флинн позволил мне чувствовать себя значительным и крутым — таким же, как они с Нетти. Затем он вновь повернулся к Нетти.
— И если меня зовут Флинн, — сказал он, беря из ее рук блокнот и поворачиваясь к остальным актерам, сидевшим на диване, — то вы должны быть Человеком Номер Один, Человеком Номер Два, Человеком Номер Три и Человеком Номер Четыре.
Сидящие на диване захохотали.
— Здравствуй, Флинн! — произнесли они в унисон.
Что же ответил Флинн? Он проскрипел, как старая почтенная леди:
— Здравствуйте, дети!
Если бы меня спросили о возрасте Флинна, я бы предположил, что ему, вероятно, под тридцать. Но, как и во многих других случаях, связанных с Флинном, точно определить было невозможно. Вы никогда не знали, что ожидать от этого парня. Едва вы решили, что поняли его игру, он полностью опровергал ваши догадки, как если бы читал ваши мысли и шутил над вами — просто для удовольствия, от нечего делать. Я мог бы привести примеры. Но их было бы слишком много. Достаточно сказать, что Флинна невозможно было не уважать. Всюду, где он появлялся, он требовал к себе уважения и добивался его. Он имел отношение ко всему, что происходило на Дейви-стрит. Да, Флинн был гигантом.
16.2
— Марти Флинн вошел в вашу жизнь.
— Вы правы. После нашей первой встречи он захотел встретиться с нами еще.
16.3
Флинн дал Тане стодолларовую бумажку — «возьми на обед детям». Другую такую же он вручил Робину с тем, чтобы тот купил какой-нибудь китайской еды и «чего-нибудь с пузырями». Когда они ушли, он стал суперсерьезен и велел нам с Нетти сесть на диван и устроиться поудобнее. Сказал, что у него есть к нам небольшой разговор: он хочет рассказать о своем происхождении. Потом Флинн отодвинул кофейный столик, сходил на кухню за табуреткой, бухнул ее перед нами, сел, положил одну ногу на другую и начал свою речь:
— Меня зовут Марти Флинн. Это мое настоящее имя. Мартин Патрик Макдугалл Флинн. Многие люди не называют своих настоящих имен, потому что думают, что должны что-то скрывать, или самим от чего-нибудь скрываться, или что они собираются в какой-то момент начать все сначала, или что-нибудь еще. Их дело. Я говорю свое настоящее имя, потому что я не такой, как другие. Вы понимаете, что я имею в виду? Мне нечего скрывать, не надо ни от кого прятаться, я не собираюсь ничего начинать. Я хочу, чтобы вы это знали. Хочу, чтобы вы знали, что я называю свое настоящее имя, потому что горжусь тем, что я делаю. И лучшее выражение гордости, которое я могу придумать, — это честность, разве нет? Вы согласны со мной? Честность. Помните это. Есть вопросы? Хорошо.
Итак, чем же я занимаюсь? Но позвольте сначала дать вам совет: все, что бы вы ни услышали обо мне, урезайте вдвое. Понятно? Сокращайте это ровно вдвое. Например: ходят слухи, что я сутенер, что я живу на доходы с проституток. Давайте сократим это вдвое, да? Правильно: слухи ложные. Я не сутенер. Позвольте повторить: я не сутенер. На самом деле я покровительствую группе независимо мыслящих людей — главным образом молодых женщин, — которые не желают отдавать заработанное ими какому-нибудь гнусному мудаку, который их еще и ебет за то, что мало принесли. Понятно? Так что то, что я им даю, — защита. Я не подпускаю сутенеров к их баксам. И эту защиту я им обеспечиваю бесплатно.
Теперь разберемся со слухом, что я торгую наркотиками. Я не раз слышал такие разговоры. Я слышал, как люди говорили, что Марти Флинн — это парень, который снабжает всех сутенеров коксом. Сократите вдвое. Торгую ли я наркотиками? Да. Но я не продаю их сутенерам. Ненавижу сутенеров. Это бич земли. Кому же я продаю наркотики? Я продаю их богатым деткам, которые появляются здесь из Шогнесси и западного Ванкувера. Продаю, потому что меня радует тот факт, что эти богатые детки полностью уделаются. Хотите послушать дальше? У меня есть теория на этот счет. Я могу сослужить человечеству хорошую службу. Подумайте, насколько лучше станет мир, если целое поколение богатых деток подсядет на наркотики и перестанет тратить свое время на жадное делание денег. Вы только представьте себе, насколько лучше станет мир без всех этих отвратительных буржуинов! Может быть, взамен мы могли бы получить немного настоящего равенства? Как вы думаете? Разве это не было бы чудесно? По-моему, да. Богатые — те же сутенеры, в отношении меня по крайней мере. А вы уже знаете, как я отношусь к сутенерам.
Теперь перейдем к слуху, что я занимаюсь ростовщичеством. Я будто бы акула, которая дает людям деньги под баснословные проценты, а потом вышибает их, если те не могут в срок заплатить. Опять же: сокращайте вдвое. Да, я даю деньги под проценты. На самом деле я даю много денег — большую их часть в уверенности, что никогда не увижу их снова. Если не верите — позвольте мне повторить, что именно так и обстоят дела. За прошлый год я раздал десять тысяч долларов детям, которые готовы питаться на помойке, только бы не возвращаться домой, или которых родители выгнали из дому. Как с этим согласуются разговоры о безумных процентах и о том, что я бью людей, которые не возвращают мне деньги? Конечно, мои проценты немного выше, чем в банке. Но бью ли я должников? Никогда. Единственным физическим контактом с людьми, которым я ссудил деньги, до сих пор было рукопожатие. Понятно? Я ни разу не тронул ни волоска на их головах!
Наконец, недавно прошел слух, который кажется мне поистине диким, — что я убиваю людей. Тех, кто меня предал. Пожалуйста — и Христа ради — сократите его вдвое! Да, правдивая часть — что люди предают меня; но остальное полная ложь — я не убийца. Вы слушаете меня? За всю свою жизнь я никогда никого не убивал. И не собираюсь. Меня, конечно, нельзя назвать самым приятным человеком в мире, но я горжусь тем, что придерживаюсь определенных принципов. Называйте их христианскими, если хотите, — меня это мало ебет. Убийство — нечто за пределами моего понимания, последний грех. Я ценю человеческую жизнь больше, чем что бы то ни было другое в этом мире. Кроме того, те, кто меня предал, так или иначе получат свое. Я хочу сказать, что им придется когда-нибудь держать ответ перед кем-то свыше, правда? Ясно ли я выражаюсь? Вы согласны со мной? Потому что это важно. Я хочу сказать, что вы можете считать, что я вас обманываю в чем угодно, но вы должны мне верить, когда я говорю, что никогда в жизни никого не убивал. Такие слухи распускают сутенеры, которые хотят, чтобы меня поскорее отсюда убрали и они могли безнаказанно выжимать последнее из девочек. Так что прошу вас — нет, умоляю вас! — не верьте первому встречному. Смотрите внимательно, кто хочет дискредитировать мое доброе имя и зачем им это надо. Я — это действительно я. Верьте мне. Ты мне веришь? А ты? Ну хорошо тогда. Так я прояснил немного ситуацию? И вы мне верите? Верите! Хорошо. Тогда давайте перейдем к делу. У меня есть предложение для вас обоих.
16.4
— Неужели вы попались на это?
— Мы были молоды.
— Нам казалось, что вы должны лучше знать мир.
— Во Флинне было что-то, что убеждало и интриговало.
— Что например?
— Его убежденность в том, что он говорил. Его уверенность.
— В чем состояло его предложение?
— Он хотел создать группу для съемок и распространения порно. В составе меня, Нетти, Робина и его самого.
— Было ли это предложение разумным?
— У него не было ничего в письменном виде. Просто идеи. Но он знал много народу. И у него был отличный план, кому продавать снятые фильмы.
— Так вы согласились?
— Я был готов согласиться. Я был сыт по горло завываниями проектора. И при этом определенно хотел продолжать снимать фильмы. Нетти — тоже.
16.5
Нетти сказала, что хотела бы сначала увидеть что-нибудь в письменном виде, и я поддержал ее. Флинн ухмыльнулся.
— Хорошо, — сказал он, спрыгнул с табуретки и отнес ее в кухню.
Мы с Нетти обменялись многозначительными взглядами. Они были одинаковыми. Если бы мы перевели их в слова и разрезали на две части, как советовал Флинн, то получилось бы следующее: во-первых, Флинн — хороший; во-вторых, мы обсудим все позже. Флинн был умным, смелым и опасным — как раз таким, на кого мы западали в то время. Таким образом, мы клюнули на приманку.
Флинн вернулся из кухни с морковкой и вертелом для шашлыков.
— Собираюсь показать вам, парни, как делается съедобная трубка для курения, — сообщил он.
