Брет Эллис - Гламорама
— Ты хорошо играешь свою роль, — кривится Дамьен, багровея от гнева, в любую минуту готовый меня придушить. Вены на его лбу и шее вздулись, он сжимает мое лицо пальцами так сильно, что, когда я говорю, слова мои звучат неразборчиво, а в глазах у меня все плывет, но тут он вновь резко отпускает меня и принимается расхаживать по комнате.
— Тебе в жизни никогда не случалось вдруг резко остановиться и спросить себя: «А правильно ли я поступаю?»
Я ничего не отвечаю, продолжая жадно глотать воздух.
— Думаю, излишне объяснять тебе, что ты уволен.
Я киваю, по-прежнему молча, пытаясь представить, что сейчас выражает мое лицо.
— И вообще, объясни мне, что ты о себе возомнил? — недоуменно восклицает он. — Что ты — незаменимая реклама любому товару? Скажу тебе прямо, Виктор, — я не разделяю твоей системы ценностей.
Я вновь молча киваю, не пытаясь возражать.
— Есть честный бизнес, а есть нечестный, Виктор, — говорит Дамьен, тяжело дыша. — И у меня складывается впечатление, что ты не видишь между ними грани.
Внезапно мое терпение лопается.
— Слушай! — выкрикиваю я, поднимая глаза. — Я тебя умоляю!
Дамьена приводит в восторг моя вспышка, и он принимается кружить вокруг моего стула, часто поднося сигару ко рту и делая мелкие затяжки, отчего кончик сигары то вспыхивает, то гаснет.
— Иногда, Виктор, даже десерт приносят слишком холодным, — сообщает он, произнося слова манерно и нараспев.
— Продолжай, о мудрейший из мудрых, — вздыхаю я, закатывая глаза. — Чувак, мать твою, я тебя умоляю!
Он бьет меня по лицу, затем бьет снова, а затем бьет и третий раз, хотя, по-моему, в сценарии про третий раз ничего не было, и тут Дьюк наконец оттаскивает его в сторону.
— Паркуйся где хочешь, Виктор, — рычит Дамьен, — но помни, что тебе придется платить штраф.
Он вырывается из объятий Дьюка и хватает меня за щеку в том самом месте, где в нее попал кулак Харли, а затем крутит ее, зажав двумя пальцами, пока я не начинаю кричать и пытаюсь оттолкнуть его руку, и тут он отпускает меня, и я бессильно падаю обратно на стул, потирая рукой лицо.
— Я всего лишь, типа… — мне отчаянно не хватает воздуха. — Я всего лишь, типа… пытался вести себя… в соответствии с обстоятельствами.
Горло перехватывает, и я, не в силах больше сдерживаться, разражаюсь рыданиями. Дамьен снова бьет меня по лицу.
— Эй, смотреть на меня!
— Чувак, ты стреляешь от бедра, — говорю я в каком-то исступлении, глотая воздух в паузах между словами. — Я восхищаюсь тобой, чувак. Ты отправишь меня в тюрьму, да? Прямо в тюрьму?
Он вздыхает, внимательно глядя на меня, затем проводит ладонями по своему лицу и говорит:
— Ты отчаянно стараешься выглядеть круто, Виктор, но на самом деле ты просто не вполне нормальный. — Пауза. — Ты просто неудачник. — Дамьен пожимает плечами. — Именно таких, как ты, всегда делают козлами отпущения.
Я предпринимаю попытку встать со стула, но Дамьен пихает меня обратно.
— Ты ее трахал? — внезапно спрашивает он.
Я не могу ничего ему ответить, потому что не знаю, о ком он говорит.
— Ты ее трахал? — спокойно повторяет он свой вопрос.
— Я прибегну, эээ, к пятой поправке.
— К чему ты прибегнешь, сукин сын? — орет Дамьен, и оба громилы тут же кидаются к нему, чтобы помешать ему избить меня до полусмерти.
— Фотография ненастоящая! — кричу я в ответ. — Это подделка. Она выглядит как настоящая, но это неправда. Это не я. Наверное, ее смонтировали…
Дамьен засовывает руку в карман пальто Armani и швыряет мне в лицо целую стопку фотографий. Я пригибаю голову. Фотографии рассыпаются, одна ложится мне на колени изображением вверх, а остальные падают на пол. На всех этих снимках можно различить меня и Лорен. На некоторых видны даже наши блестящие и сплетенные языки.
— Что это… такое!— спрашиваю я.
— Возьми их себе на память.
— Что это такое? — повторяю я.
— Оригиналы, болван, — говорит Дамьен. — Я сделал экспертизу. Это не подделка, болван.
Дамьен ходит по комнате, постепенно успокаиваясь, открывает и закрывает свой портфель, затем смотрит на часы.
— Я полагаю, ты уже догадался, что тебе не удастся открыть этот притон? Я проконсультировался с твоими анонимными партнерами по этому мелкому вопросу. С Барлом мы разберемся, Джей Ди тоже уже уволен. Более того, ему никогда больше не удастся найти работу в пределах Манхэттена из-за того, что он спутался с тобой.
— Дамьен, послушай, — говорю я тихо. — Прошу тебя, чувак. Джей Ди ничего не сделал.
— У него СПИД, — говорит Дамьен, натягивая на руки пару черных кожаных перчаток. — Все равно он не жилец на этом свете.
Я тупо смотрю на Дамьена, который, заметив мой взгляд, ехидно говорит:
— Это такая болезнь крови. Что-то вроде вируса. Ты наверняка о ней слышал.
— Ага, — говорю я, выходя из оцепенения.
— Я взял на работу Бакстера Пристли, — говорит Дамьен, направляясь к выходу. — Мне кажется, что это… — Он подыскивает подходящее слово и находит его: — …справедливо.
Хуан, пожав на прощание плечами, поворачивается и направляется следом за Дамьеном и его телохранителями, а я подбираю с пола одну из фотографий и переворачиваю ее, словно надеюсь найти на оборотной стороне какое-то объяснение ее происхождению, но там ничего не написано, и я чувствую себя совершенно вымотанным, голова кружится, и я бормочу себе под нос только одно слово «блин», направляясь туда, где возде того места, которое должно было стать баром, располагается грязная раковина, и я жду, что с минуты на минуту режиссер крикнет «Стоп!», но я слышу только, как шуршат шины отъезжающего лимузина Дамьена, а под моими ногами хрустят остатки зеркального шара, бубенчики Санта-Клауса сценарием не предусмотрены, у меня над головой кружит назойливая муха, но у меня нет сил даже чтобы отогнать ее.
4
Я стою в кабинке таксофона на Хоустон-стрит, в трех кварталах от квартиры Лорен. Статисты проходят мимо — они все выглядят ужасно зажатыми, и создается ощущение, что режиссер плохо объяснил им задачу. Какой-то лимузин проезжает в сторону Бродвея. Я жую Mentos.
— Привет, кошечка, это я, мне нужно срочно тебя увидеть.
— Это невозможно, — говорит она, а затем добавляет неуверенно: — А кто это?
— Я сейчас заскочу.
— Меня уже не будет.
— Почему?
— Я уезжаю в Майами с Дамьеном, — добавляет Лорен, — Где-то через час. Сейчас я как раз собираю чемодан.
— Куда подевалась Элисон? — спрашиваю я. — Куда подевалась его невеста!
— Дамьен бросил Элисон, и тогда она вытащила на свет божий брачный контракт, — сообщает она безразлично. — Если, конечно, верить тому, что он говорит, а я верю.
Пока я перевариваю эту информацию, оператор кружит по соседству с будкой, отвлекая меня, так что я постоянно забываю свои реплики и решаю импровизировать, и режиссер неожиданно мне это позволяет.
— А когда же… а когда же ты вернешься? — нерешительно спрашиваю я.
— Я переезжаю навсегда, — роняет она небрежно. — В Бербанк.
— Зачем? — спрашиваю я, закрывая глаза рукой.
— Мне дали роль сварливого джинна в новой игровой картине Disney под названием «Аладдин против кролика Роджера», ее будет снимать — как же его звать-то? — ах да! Кекс Пиццаро. — Она выдерживает паузу. — В САА считают, что это очень большой шаг вперед для меня.
У меня перехватывает дыхание.
— Ну, передай Кексу от меня… эээ, огромный привет. — И затем, отдышавшись: — Может, я все-таки к тебе заскочу?
— Нельзя, милый, — ласково сообщает она.
— Ты просто невыносима, — говорю я, стискивая зубы. — Тогда, может быть, ты выйдешь ко мне?
— Где ты?
— В большом номере люкс в «SoHo Grand».
— Я согласна считать это нейтральной территорией, но все равно ничего не выйдет.
— Лорен, а как же то, что было у нас вчера?
— Ты хочешь знать мое мнение?
Очень долгая пауза, во время которой я уже почти вспомнил, какая должна быть сейчас у меня реплика по сценарию, но она опережает меня:
— Вот мое мнение: ты слишком многого ждешь от окружающих. И второе: ты провалился, и в этом не виноват никто, кроме тебя.
— На меня… на меня оказывали давление, детка, — говорю я, пытаясь не разреветься. — Я… оступился.
— Нет, Виктор, — отвечает она. — Ты упал.
— Видно, что тебя это не очень волнует — верно, детка?
— Людей не очень волнуют те, кто им до лампочки, Виктор, — говорит она. — Странно, мне казалось, что тебе к этому не привыкать.
Пауза.
— Твой ответ не кажется мне… эээ, многообещающим, детка.
— Ты говоришь так, словно тебе только что вставили в язык кольцо, — устало отзывается она.
— Ну а ты как всегда излучаешь веселье и, эээ, жизнерадостность… даже по телефону, — бормочу я, опуская в прорезь очередные двадцать пять центов.
