Ариф Алиев - Новая Земля
— Башар, притуши костер, пепел летит. Евген, разделываем, не стоим.
Евген подержал ноги, а Шрам надрезал кожу от паха к левому бедру на пупок, отогнул, подрезал жир на животе, еще дважды взмахнул ножом — и вывалил в ведро внутренности.
Башар высыпал в котел специи.
Старший охранник крикнул, чтоб кого-нибудь прислали в помощь. Охранник на вышке потряс банками. Долго тряс. Скучно ему стоять целый день, а тут развлечение.
На помощь пришли Якут и еще колонист в синей куртке. Взялись, поволокли к Обезьяну.
— Господин начальник колонии, разрешите обратиться? Старший наряда охраны Саша Краснодеревщик.
— Докладывайте, Саша.
— На территории кухни 2-го барака обнаружены колонист Сипа и неизвестный. Сипа оказал сопротивление.
Саша Краснодеревщик показал острогу.
— Вот этим тыкал.
И показал, как Сипа ткнул Шрама.
— Вот так.
Обезьян достал из коробки несколько флаконов с одеколоном, зубами сорвал дозаторы и разлил по кружкам — себе, членам совета и старшему наряда.
— За поимку опасного преступника наряд награждается говяжьей тушенкой в количестве 5 банок. Благодарю за службу!
— Служу колонии «Новая Земля»!
— Предлагаю выпить за Константина Викторовича! — заорал Гога Звягинцев.
За Обезьяна выпили стоя.
— Кого мы поймали, господа? Мы поймали колониста Кожинова по кличке Сипа, разыскиваемого за воровство продуктов. Мы думали, он сдох, а он себе друга нашел. Кто этот друг? Какую имеет репутацию? Чем прославился?
Старший наряда понятия не имел:
— Не знаю, господин начальник колонии. Прикажете пытать?
А Якут меня узнал, фамилию вспомнил. И вступился:
— Это Жилин. Давай к нам оттащу, подлечим его.
Обезьян улыбнулся Якуту:
— Тебя спрашивали, косоглазый? Еще рот откроешь без разрешения, зубами подавишься.
Гога Звягинцев перевернул Сипу лицом к солнцу.
— Попался, крыса.
Сипа был без сознания. Члены совета начали его пинать, но он ничего не чувствовал, поэтому недолго пинали.
Обезьян наклонился ко мне, взял за волосы, посмотрел в глаза.
— Жилин, да. Ушел от общества и жил дикарем. 2,5 месяца продержался. Опасный человек, хитрый. Ты за что сидел?
Я не хотел отвечать.
— За что он сидел, кто знает?
— За убийство, — сказал Гога Звягинцев.
Обезьяну были нужны подробности.
— Все за убийство, за что еще пыжей паяют? Но одни люди подчиняются порядку, живут по законам общества, а другие уходят. Кто он такой? Кто-нибудь может сказать, кто он такой?!
И Гога Звягинцев:
— Я слышал, как он отзывался в продоле. На нем 6 убитых.
— А на тебе 8. Но я тебе в глаза смотрю, у тебя очко сжимается от страха, а он… у него не сжимается.
Я закрыл глаза, но Обезьян ударил по лицу, заставил смотреть.
— Какие ему статьи навешали?
— Обычные, как всем: 105-я, с особой жестокостью, 150-я, 161-я. Но вроде он 107-ю тоже называл.
— В состоянии сильного душевного волнения? Убивал, значит, и волновался. У меня такой статьи нет, но я тоже волнуюсь, когда убиваю. А кто не волнуется, хотя бы слегка? — И Саше Краснодеревщику приказ: — Во 2-ю категорию его. Какой сектор сегодня обедает?
— 4-й, господин начальник колонии, — подсказал старший наряда.
— Ну, тогда определи его в 3-й. Пускай пару деньков голодным побегает. Я правильно рассуждаю?
— Так точно, господин начальник колонии!
Саша Краснодеревщик схватил меня за волосы, но Якут его оттолкнул.
— Ты, Обезьян, совсем оборзел. Жилина за что?
Обезьян обернулся к членам совета:
— Что скажете, господа?
— Смирно встал, шапку снял!
Но Якут не снял шапку.
— Мы с ним по этапу ехали вместе. И на корабле он с нами в одной клетке сидел. И дрался. Храбрый парень.
Обезьян пнул Сипу.
— Он тоже дрался. И Моряк дрался. Ну и что? Это было в нашей прежней жизни, в темнице, когда мы еще не обрели свободу и не сняли оков. А после что они для общества сделали? Для порядка в нашем новом доме?
— Якут, тебе сказали, шапку сними, — нудил Гога Звягинцев. — Я шапку снимаю перед господином начальником колонии, а он не снимает. Нагните его раком, урода.
— Так мы никогда порядка не добьемся. — И членам совета: — Чего уставились? Сами хотите побегать?
Члены совета набросились на Якута, Гога Звягинцев ударил его камнем по голове, он упал, его попинали, как только что пинали Сипу, связали руки. Обезьян поставил ногу ему на грудь, надавил, хрустнули ребра, изо рта потекла кровь.
— От диссидентов будем избавляться. Члены совета не против?
— Нет, господин начальник колонии. Справедливое решение, Константин Викторович.
— Итак, колонист 1-й категории Якут… Как его фамилия?
Члены совета фамилии не знали.
— Якут, как твоя фамилия?
Якут не стал отвечать или не мог.
— За неуважение к начальнику колонии и членам совета колонии переводится во 2-ю категорию. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
— А Сипу куда, Константин Викторович?
— Леша! — окликнул Обезьян Лешу Паштета. — Тебе экземпляр нужен?
Леша Паштет не обернулся, он был занят голым человеком на бочке.
— Нет пока.
И хорошо, что не обернулся. А вдруг меня бы узнал, я не знаю, что бы он сделал. Но догадываюсь.
— Всех в 3-й сектор!
Охранники приоткрыли ворота. Меня, Сипу и Якута втолкнули во двор.
— Дежурный! Раздевай их.
Колонист с повязкой на рукаве поспешил через пустой двор к воротам. Он стащил с меня сапоги, куртку расстегнул, штаны снял. И перекинул синее через ворота. Потом он схватил меня за ноги и поволок к бараку.
Внутри было темно и тепло, даже жарко. Меня положили на шконку, и я уснул.
17
Проснулся в поту. Темнота непривычная. Какое-то время вспоминал, где я и что со мной, почему вокруг люди, и свистит на печке вскипевший чайник, и пахнет блевотиной, бомжовским потом и мочой. Я в тюрьме? На этапе? Почему темно?
Вспоминал и не мог вспомнить.
Я сел на шконку. Хотел спросить, где я, но увидел Сипу. Он сидел напротив. Лицо опухло от побоев, глаз затек, не открывается.
— Согрелся, Иван Георгиевич?
И я вспомнил.
— Говорил тебе, лучше на холоде умереть, чем в тепле. В аду мне холодно не будет.
Я кивнул, и от боли в глазах потемнело, вчера здорово меня били, головой лучше не шевелить. И мутило очень.
Подошел Шрам с охапкой одежды.
— Привет, ребята. Мстить будете?
Я на него не злился, зачем мне ему мстить. Человек с ума сошел от голода, я что, не понимаю.
— Нет.
И Сипа тоже его простил.
— Пошел на хуй.
Шрам успокоился, повеселел даже:
— Одевайтесь, прогулка скоро.
Мы оделись в красное. Одежда была грязной, в крови, из дыр наружу торчал синтепух. Но сапоги я надел свои — вчера принесли со двора, поставили у шконки, не украли.
— Готовы побегать?
Сипа знал законы 2-го барака, поэтому спросил:
— Мы в каком секторе?
— В 3-м.
— А обедает какой?
— 1-й. Вставайте, разомнитесь.
Распахнули полог, стало светлее. И воздух посвежел.
И со свежего воздуха — крик:
— 2-й барак, на прогулку выходи!
Колонисты побежали во двор.
Охранник на вышке курил сигарету и орал между затяжками:
— Шевелитесь, каннибалы! По секторам разобрались!
И почему-то глупое:
— Concerto grosso! Presto! Кто не в своем секторе, каннибалы?!
Музыкант, что ли? Или меломан? Или такой же псих, как Моряк?
Мы с Сипой выбрались из барака, я споткнулся на пороге, ступенька была сломана, не упал, но как будто еще раз по уху дубиной.
— Где 3-й сектор?!
Я увидел Якута. Он нам показал, где 3-й сектор. Через минуту мы вместе шагали вперед-назад в отведенном нам пространстве.
— За нарушение сектора — смерть!
А вот и Гога Звягинцев на вышке.
— Шевелитесь! Не останавливаться! Кто остановился — последний! А последний, значит…
Гога Звягинцев сделал паузу, взмахнул рукой, он хотел быть похожим на Обезьяна.
— Мертвый!!! — хором отозвались колонисты.
Ноги отказывались ходить после вчерашних побоев, но останавливаться было нельзя, пришлось подчиняться общему ритму.
— Сегодня жрет 1-й сектор, — сказал Сипа. — Получается, мы будем голодать 3 дня.
Он ошибся, пришлось возразить:
— 2 дня.
— Ну да. Сегодня 1-й сектор, завтра 2-й, послезавтра наш. Дотерпим как-нибудь. Хотя тощий труп на 25 ртов — это смех такой. В лучшем случае 70 килограммов живого веса минус скальп, ногти, челюсти, тазовые кости, говно в кишках — человек на 30 % состоит из того, что даже на бульон не годится.
— Людей есть нельзя. Старинный закон, — сказал Якут. — В старину люди ели людей и жили, как звери, без ума, а когда перестали, ум появился, научились делать ружья, и патроны, и моторы для лодок. Я людей есть не буду.
