Огюстен Берроуз - Бегом с ножницами
Мы тихонько отошли от нее подальше.
— Старая полоумная карга, — пробормотала Натали.
— Как я ненавижу стариков! — поддержал я. — Они совершенно слабоумные. Почему ее не запрут в доме престарелых?
— Не мешало бы. Надеюсь, она свалится за борт.
Натали внимательно осмотрела поверхность воды в надежде увидеть кита.
— Жаль, что я забыла солнечные очки. Оставила в номере вместе с этими дурацкими сережками. А без сережек я чувствую себя, как голая.
— Ты прекрасно выглядишь. То есть, я хочу сказать, никто не заметит, что ты без сережек. Потому что на тебе форма «Макдоналдса».
— Знаешь что? Сначала я ненавидела эту форму, а теперь она мне нравится. — Натали изобразила поклон. — Больше ничего на мне нормально не сидит. Я всегда злюсь на Агнес за то, что она носит синтетику, но, видишь ли... —
Натали снова наклонилась, — иметь возможность свободно двигаться — в этом определенно что-то есть. Мне кажется, я не смогу уже снова надеть джинсы.
— Нельзя же везде ходить в униформе. Люди подумают, что ты сбрендила.
— Не подумают, — фыркнула она. — Они решат, что я деловая девушка, которая возвращается со службы.
— И решила завернуть посмотреть на китов?
— О, здесь-то и подавно никто ничего не замечает. Все смотрят туда, в море, пытаясь разглядеть китов, которые и не собираются появляться.
Я засунул руку в задний карман и вытащил пачку «Мальборо лайт». Хотел прикурить, но ветер гасил одну спичку за другой.
— Встань-ка передо мной, — попросил я. — Прикрой от ветра.
Натали подвинулась, я наклонился и закурил.
— Эй, осторожнее, — забеспокоилась она. — Форма может загореться.
Нет ничего лучше свежего воздуха, солнца и сигареты.
— Здесь здорово. Почему мы так редко куда-нибудь выбираемся?
— Потому что у нас никогда нет денег. А кроме того, в доме постоянно случаются какие-то кризисы, которые нас держат.
— Да, конечно.
Некоторое время мы просто молча смотрели на воду, ни о чем не разговаривая. Если где-то здесь и водились киты, то они явно не собирались навещать наш теплоход.
— Как ты думаешь, нам продадут пиво? — спросила Натали.
— Ты имеешь в виду, там, внутри?
-Да.
— Нет.
— Почему нет? Мы вполне выглядим на восемнадцать.
Игра стоит свеч. Здесь, на палубе, все равно нечего делать, это уж точно.
Мы вошли внутрь и сразу почувствовали, как хорошо, когда не палит солнце.
К бару выстроилась очередь, и мы скромно встали в ее конце.
— Я бы и хот-дог осилила, — призналась Натали.
— Хорошая мысль. Проверь, насколько растягивается твоя униформа.
— Иди в жопу.
— Как скажешь.
— Что желаете? — спросила продавщица. Потом заметила значок на рубашке Натали — «Предлагаем куриные магнаггетсы!» — и ухмыльнулась.
— Два пива, пожалуйста, разливных.
Девушка взглянула на нас пристально и подозрительно, потом все-таки повернулась и налила нам пива.
— Четыре доллара, — сказала она.
Натали дала пять, а меня снова укусила зависть. У нее настолько больше этих пятерок, чем у меня! Ее чаша весов перетянула. Теперь она самая могущественная.
— Ну вот, — словно подытожила Натали, когда мы отошли от прилавка.
Мы уселись на голубую пластмассовую скамейку возле окна и стали наблюдать за людьми, которые, в свою очередь, наблюдали за китами.
— Посмотри вон на того старика. — Натали кивнула в сторону. — Разве не печальное зрелище?
— Что же в нем печального?
— Ну, знаешь, одинокий старик... Господи, надеюсь, что я не останусь в старости одинокой. Такая жалкая старуха, которой даже не с кем пойти наблюдать за китами.
— О, тебе это не грозит, — проглотив пиво, успокоил я. — Ты обязательно выйдешь замуж за профессора из колледжа Смит.
— Да, конечно, — не поверила Натали. — Если очень повезет, то я выйду замуж за уборщика из Смита.
Теплоход покачивался из стороны в сторону. Пока мы стояли на палубе, я этого не замечал. Однако сейчас море представало в рамке окна, и земля за окном казалась пьяной.
— У тебя бывает морская болезнь? — поинтересовался я.
Натали неожиданно громко икнула.
— О Господи, извини, ради Бога! — хихикнула она, все еще считая физиологические проявления ужасно смешными. Кстати, очаровательное свойство.
— Ну, так как?
— Что? Морская болезнь? Нет. Не думаю. Мне просто скучно.
— Тебе скучно?
— Ну, что-то в таком роде. Здесь совсем нечего делать. Когда вернемся на берег, хочешь, пойдем закажем омаров?
-Да.
— Это морские тараканы. Правда, омары — морские тараканы.
— А тунцы — это морские куры.
— Курица — это биологическая рептилия, знаешь? —- спросила она,
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, что с точки зрения биологии куры — рептилии. Вместо панцирей у них перья. Однако они точно так же появляются из яиц.
— Гадость какая!
— Черт. Как жаль, что я забыла сережки. — Она дотронулась до мочки уха. — Терпеть не могу что-нибудь забывать. Вообще не хочу ничего забывать.
— Ну, так помни все.
— Да, — согласилась она.
Ресторан под названием «Кастрюлька с омарами» выглядел очень привлекательно и симпатично. Вывеска изображала гигантского красного пластикового омара в фартуке. Одним словом, место как раз для нас.
— Вам нужно надеть обувь, — упрекнула нас официантка, едва мы вошли внутрь. У нее были неаккуратные, посеченные осветленные волосы, у корней очень отличающиеся по цвету. Рот казался изрезанным морщинами.
Возраст определить было трудно — где-нибудь от двадцати до пятидесяти.
— Мы их потеряли, — спокойно ответила Натали.
Я встал за ее спиной. Прокладывать путь сквозь нормальность окружающих ей удавалось куда лучше, чем мне.
— Послушайте, ребята, — настаивала официантка, одновременно обводя глазами зал и инспектируя столики, — мне не разрешают обслуживать тех, кто пришел босиком. Вы должны надеть обувь. У нас такие правила.
Я увидел, как маленький мальчик нахмурился, явно обидевшись на отца, и поглубже залез на диван. Отец показывал на лежащую на столе салфетку; мальчик отрицательно качал головой.
— Мы просто быстро сядем, и никто ничего не заметит, — возразила Натали. — И мы заплатим вам хорошие чаевые.
Мысли официантки были явно заняты сидящими за столиками гостями. Люди хотели воды, масла, чистых салфеток, ждали, когда принесут счет.
— Ну, хорошо, давайте. Садитесь скорее.
Натали с улыбкой повернулась ко мне.
— Видишь?
Казалось, что мак-форма придает ей какой-то авторитет.
— Если бы нас не впустили, был бы большой облом.
— Куда они денутся? — Натали поправила юбку.
Обувь мы сняли в мотеле и решили больше не надевать. Она как-то стесняла.
Наконец мы уселись недалеко от двери. Первым залез на мягкий диван я, а за мной — рядом — Натали.
— Эй, — сказал я, — сядь лучше с другой стороны.
— Мне хочется здесь, — она взглянула на меня и похлопала ресницами, — рядом с тобой, мой милый.
Я ее слегка подтолкнул.
— Ну же, Натали, здесь тесно. Пересядь.
Она назло подвинулась ближе и прижалась ко мне. Я терпеть не мог, когда она так поступала. На нее наехало упрямство. Когда это случалось, она сразу начинала вред-ничать. Я засмеялся, чтобы не дать ей почувствовать, как мне неприятно.
— Ну, брось. Передвинь свою задницу на другой диван и давай заказывать.
Она театрально вздохнула.
— Прекрасно. Сноб Огюстен даже не хочет сидеть рядом с лучшей во всем мире подругой, жирной свинкой Натали.
Она вышла из-за стола и пересела напротив. Я почувствовал облегчение, а в следующую минуту мне стало плохо из-за того, что она оказалась так далеко — через весь стол.
— Вернись, пожалуйста, и сядь рядом.
Она подпрыгнула так стремительно, что даже стукнулась о стол, и снова пересела ко мне.
— Так-то лучше.
Когда подошла официантка, мы заказали две порции омаров и две кока-колы.
— И тарелку жареной картошки, — добавила Натали в последнюю минуту.
— Что с нами станет? — поинтересовался я.
— Мы сейчас здесь объедимся и растолстеем еще больше, потом придем домой, у нас начнется депрессия, и мы будем жалеть, что зашли в этот ресторанчик, и...
— Да нет, я имею в виду, вообще, потом, глупая.
— Ну вот, — надулась она, — почему ты всегда возвращаешь меня обратно на землю?
— Не может же так продолжаться бесконечно. Посмотри на нас: мне шестнадцать, тебе семнадцать, а мы сидим босиком в ресторане перед тарелками с омаром, и больше в нашей жизни ничего не происходит.
— Понимаю. Мы должны что-то делать. Кем ты хочешь стать, когда вырастешь? Все еще собираешься стричь звезд?
Сам не зная почему, я вдруг ответил:
— Убегу в Нью-Йорк и стану писателем.
