Ирвин Уэлш - Альковные секреты шеф-поваров
От одной мысли, что Макензи спекся, становится не по себе. Мы же с ним почти ровесники. И роста одинакового… Правда, вес разный. А вот Кибби ниже меня сантиметров на пять и младше на одиннадцать месяцев. То есть приближается на всех парах к роковой отметке. Сколько еще жизни осталось в его органах — печени, почках, нервной системе? Наверняка немного. Сначала я боялся: а вдруг Кибби умрет? Теперь уже не боюсь, а точно знаю, что это неизбежно. Конечно, рано или поздно все издохнут, но Кибби — с моей помощью — гораздо раньше. И ведь фишка в том, что я не могу, не хочу, не желаю жить по-другому! Какой смысл осторожничать, когда по счетам платит Кибби? Если и завяжу, то лишь для того, чтобы сохранить ему жизнь. А это уже чистое извращение.
Только ведь…
Да, это убийство. Необычное, мистическое и, слава богу, недоказуемое, однако все равно убийство. И к тому же надо рассуждать логически. Что случится, когда Кибби откинет калоши? Какая развязка предусмотрена в нашем дьявольском контракте? Позволят ли мне перебросить бремя на кого-нибудь другого?
Может, когда Кибби окочурится, я сумею подставить под раздачу подлюку Басби?
Или я разом превращусь в чудовищную гнилую развалину и лягу умирать под забором, а Кибби, здоровый и румяный, выскочит из могилы как ни в чем не бывало? Такой сценарий, конечно, справедлив, но маловероятен; в сложившейся ситуации столько зла, жестокости и мрачной загробной иронии, что вряд ли можно уповать на кармическое равновесие финала.
Нет.
Скорее всего я просто вернусь к старому порядку. Начну сам расплачиваться за свои выкрутасы. Вольюсь в баранье стадо, безропотно бредущее к обрыву. Ну что ж, я не в обиде. Получил фору — и на том спасибо.
Но он не должен умереть, это не по-честному!
Я вывожу из гаража служебный микроавтобус и направляюсь по шоссе в сторону Глазго. Никогда не считал себя хорошим водителем, хотя и сдал на права несколько лет назад. Сейчас, однако, чувствую себя превосходно, словно уже много лет за рулем. Съезжаю в спальный район — где-то здесь должны обитать Кибби. Домики вокруг уютные, муниципальные — тишина и благодать. Преобладает частный сектор, изредка попадаются многоквартирные здания, не выше трех этажей. А вот и нужный дом! На новой двери блестящий номер и вычурная деревянная табличка в готическом стиле, с извилистыми сучковатыми буквами, из которых с трудом можно сложить надпись «КИББИ». Секунду я просто сижу и таращусь на дверь. По плечам гуляет нервная дрожь.
Взяв себя в руки, я выхожу из машины и нажимаю кнопку звонка.
Щелкает замок, и на пороге появляется миссис Кибби. Джойс — кажется, так ее зовут. Тощая тетка с угловатым лицом, скрученная, словно веревка. Глаза как у сына: большие и хронически испуганные. Я едва успеваю перерабатывать хлынувшую из открытой двери информацию — звуки, запахи, смутные картины. Впечатление такое, будто заглянул в старое общественное здание — читальный зал или приемную дантиста. Типичная довоенная планировка: низкие потолки, старая пожелтевшая побелка, бледно-голубые обои с цветочным орнаментом в стиле, который некоторые мудаки называют «деревенским». Особым безвкусием поражает иссиня-зеленый палас — впрочем, неплохого качества, судя по пружинистой мягкости.
Миссис Кибби ведет меня на кухню, дребезжит чайником, просит садиться.
— Как Брайан?— спрашиваю я тихонько.
— Ах да…— спохватывается она.— Давайте сперва заглянем к нему, наверх. Только не удивляйтесь, у него может быть дурное настроение. Не привык, чтобы люди видели его вот так… в постели.
— Понимаю, не волнуйтесь,— киваю я успокаивающе, хотя сердце в груди скачет, как бешеный зайчик.— Я и сам не хочу его тревожить. Просто загляну в щелочку, на секунду.
Спальня Кибби нестерпимо воняет каким-то особенным сортом гнили. Такого запаха я еще не встречал: одновременно искусственный и звериный. Затхлая смесь лекарств и разлагающейся плоти. В полутьме рычит и ворочается Кибби. Его мать сюсюкает у меня за спиной:
— Сынок, к тебе гости. Мистер Скиннер.
От неловкости и возбуждения у меня кружится голова. Приходится подстегивать себя агрессивными мыслями: валяется тут, вишь, жирный слизняк, бездельничает, пока настоящие мужчины работают, не жалея сил!
— Не надо, не хочу… Не могу разговаривать… Уходите, уходите…— Кибби наполовину хрюкает, наполовину шипит.
Я с любопытством оглядываю комнату: на стене плакат «Стар-Трека», на кровати ноутбук. Грязный червь, небось целыми днями бродит по порносайтам!
— Не надо, сынок!— Джойс виновато косится на меня.— Мистер Скиннер пришел тебя проведать. Не груби, пожалуйста!
Будь он собакой, его следовало бы пристрелить.
— Прочь, прочь…— хрипит Кибби.
Джойс начинает мелко дрожать и шмыгать носом. Я вынужден взять ее за руки и увести. Обернувшись на пороге, я отчетливо шепчу:
— Ладно, Брай, я все понимаю. Если что — обращайся без стеснения…
В ответ он снова рычит. Я наконец вспоминаю, где слышал этот животный звук. В детстве у меня был кот по имени Макси. Однажды он попал под машину — и с раздробленными задними ногами уполз в придорожные кусты. Я его нашел, попытался вытащить… И бедный зверь на меня зарычал. Не зашипел, не замяукал, а именно зарычал, как собака. Я от страха чуть не обделался.
Провожаю безутешную Джойс вниз, на кухню, и усаживаю за стол, хотя она то и дело порывается вскочить и приготовить чай.
— Я просто не могу понять, мистер Скиннер. Он ведь был таким милым мальчиком! Совершенно изменился… И на меня накричал ни за что… А его лучший друг Ян зашел недавно проведать — так вылетел будто ошпаренный! Уж не знаю, о чем они говорили… На днях встретила его в магазине — он даже не поздоровался.
— Может, это свойство болезни,— рассуждаю я сочувственно.— Физический упадок сопровождается психологическим, и в результате изменяется поведение. Коллеги тоже заметили, что Брайан стал раздражительным.
— Изменения в поведении,— задумчиво кивает Джойс, передавая мне чашку чая.— Это вы правильно заметили.
— А что врачи?
— Ах, доктор Крэйгмайер ничего не соображает!— восклицает она с горечью.— Конечно, он простой терапевт, что с него взять! Но мы и к другим специалистам обращались. Чего только не перепробовали…
Миссис Кибби описывает перипетии бесконечных блужданий по больницам. Я не слушаю: теплая кухня навевает сон… И вдруг одна фраза заставляет меня подпрыгнуть.
— …Сослуживцы к нему так добры, так отзывчивы, но всему приходит конец. Так больше продолжаться не может. Мы собираемся обратиться в отдел кадров — будем увольняться по состоянию здоровья.
Я чувствую слабость, кружится голова. В чае слишком много молока.
— Но ведь… он совсем молодой! Зачем же увольняться?.. Нет, не надо…
Джойс грустно улыбается и качает головой. Она пристально смотрит мне в глаза — и, по-видимому, действительно верит, что я переживаю за Брайана. И самое смешное — я действительно переживаю!
— Боюсь, что иного пути нет,— говорит она с трагической торжественностью.
— Как же вы… справитесь?— Мой голос звенит и пресекается от волнения. Я пытаюсь взять себя в руки.— Вы ведь говорили по телефону, что дочь в университете, что надо платить…
— Да уж, извините, запаниковала.— Она улыбается застенчиво.
— Вовсе нет!— протестую я.
Но она стоит на своем, с мрачной восторженностью человека, наконец принявшего трудное решение:
— На днях мы сели всей семьей и спокойно обсудили положение. Кэролайн устроится официанткой, будет работать по ночам, это учебе не помешает. На следующей неделе она отсюда переедет: снимет комнату, будет жить с кем-нибудь из студентов. У нас кое-что отложено на черный день, ей на аренду на первое время хватит. А я буду ухаживать за Брайаном. Схожу в отдел социальных услуг, узнаю, какие есть льготы и пособия для нетрудоспособных и для членов семей…
Я открываю рот, хочу что-то сказать — и не могу. Просто ничего не приходит в голову.
— Честно говоря, я даже рада, что Кэролайн съезжает.— Джойс печально покачивает головой.— Молодой девушке здесь не место. Вот раньше у нас действительно был хороший дом… когда мой Кит…— Она всхлипывает и подносит к глазам платочек.
Я чувствую острое, нестерпимое желание помочь… или подсознательно хочу втереться к ней в доверие, чтобы вблизи наблюдать за распадом Кибби? Так или иначе, я подхожу к ней, присаживаюсь на подлокотник кресла и поглаживаю ее по плечу:
— Ну будет, будет…
Ее поза меня слегка раздражает: скрюченная, сжатая в комочек. Так и хочется схватить сзади за плечи, упереться в спину коленом — и разогнуть. Да и пахнет от нее подозрительно. Не моется, что ли? Я поспешно отстраняюсь.
— Вы так добры, мистер Скиннер,— говорит она с чувством, сдерживая рыдания.
