Чак Паланик - Фантастичнее вымысла
Как говорил Кьеркегор, каждый раз, когда мы видим какую-то возможность, мы стараемся ею воспользоваться. Мы делаем это неизбежным. До тех пор, пока Стивен Кинг не написал о школьниках-неудачниках, убивающих своих сверстников, никто никогда не слышал о стрельбе в стенах школ. Но разве в том, что это произошло, повинны «Кэрри» и «Ярость»?
Многие из нас заплатили деньги, чтобы поглазеть, как в фильме «День независимости» рушится Эмпайр-Стейт-Билдинг. Совсем недавно министерство обороны США обратилось к лучшим голливудским криэйторам за помощью-при помощи мозгового штурма проработать различные сценарии действий потенциальных террористов. В их числе был и режиссер Дэвид Финчер, снявший уничтожение Сенчури-Сити в «Бойцовском клубе». Нам в детальных подробностях хочется знать, как это может случиться. Чтобы встретить во всеоружии.
Из-за террориста Теда Качински мы теперь не можем отправить по почте посылку, не вручив ее лично почтовому служащему. Из-за людей, разбрасывающих на шоссе шары для боулинга, мы вынуждены возводить вдоль дорог высокие заборы.
Такое впечатление, будто мы пытается отгородиться от всего т свете.
Нынешним летом Дейл Шеклфорд, человек, обвиненный в убийстве моего отца, заявил, что государство приговорило его к смертной казни, но он и его белые друзья-расисты изготовили и закопали вокруг Спокейна, штат Вашингтон, бомбы со спорами сибирской язвы. Лиши его государство жизни, в один прекрасный день какой-нибудь олух откопает такую бомбу, и погибнут десятки тысяч людей. Между собой прокуроры назвали это заявление «шекл-фрейдистской ложью».
Нас ожидает миллион новых причин, почему невозможно прожить свою жизнь. Нам ничего не стоит похерить имеющуюся у каждого из нас возможность преуспеть в жизни, переложив вину на кого-то другого. Можно сражаться против всего на свете – против Маргарет Тэтчер, владельцев недвижимости, желания открыть аварийный выход в самолете… всего, что, как вам кажется, не угнетает вас. Можно жить кьеркегоровской ненастоящей жизнью. Или же совершить то, что Кьеркегор назвал Прыжком ВЕРЫ, когда мы перестаем жить с оглядкой на обстоятельства и начинаем новую жизнь, становясь движущей силой того, чему, как нам кажется, должно быть.
Нас ожидает миллион новых причин, чтобы жить дальше.
Что выходит из моды в данный момент, так это очистительная «трансгрессивная проза».
Фильмы вроде «Тельмы и Луизы», романы вроде «Банды с разводным ключом» – те, кто их смотрит или читает, вряд ли способны смеяться и понимать. Так что пока придется делать вид, будто мы не злейшие враги самим себе.
Конфронтация
В этом баре невозможно поставить бутылку с пивом на стол, потому что тараканы заберутся по этикетке и упадут внутрь.
Каждый раз, когда вы ставите бутылку, в следующем сделанном вами глотке пива обязательно оказывается дохлый таракан. В баре были стриптизерши-филиппинки, в перерывах между выступлениями они в крошечных бикини спускались в зал – немного подзаработать. За пять долларов они утаскивают пластмассовое кресло в тень между ящиками с пивом и, усевшись вам на колени, танцуют.
Мы заходили в этот бар потому, что он располагался рядом с больницей Доброго Самаритянина.
Мы навещали Алана. Мы сидели у него до тех пор, пока благодаря анальгетикам он наконец не засыпал. После этого мы с Джеффом отправлялись пить пиво. Джефф донышком бутылки одного за другим давил ползающих по столу тараканов.
Мы говорили со стриптизершами. Мы говорили с парнями, сидевшими за соседними столиками. Мы были молоды, моложавы, нам еще не было тридцати, и как-то вечером официантка спросила нас:
– Если вы уже сейчас приходите поглазеть на наших девочек, что с вами будет, когда вы состаритесь?
За соседним столиком сидел врач, он был значительно старше нас и многое нам объяснил. Он рассказал, что сцену специально подсвечивают красными и черными софитами, чтобы на руках танцовщиц не были видны синяки и следы от уколов. По его словам, ногти, волосы и глаза девушек могут рассказать о болезнях, перенесенных ими в детстве. Их зубы и кожа – о том, как они питаются. А их дыхание, запах их пота – о том, от чего они скорее всего умрут.
В этом баре все было липким – и пол, и столы, и все остальное. Говорят, сюда частенько заглядывала Мадонна, когда в Портленде снимался фильм «Тело как улика». Правда, я к тому времени уже перестал бывать в этом баре. К тому времени и Алан, и его рак были уже мертвы.
Эту историю я рассказывал и раньше: однажды я пообещал своей подруге познакомить ее с Брэдом Питтом, если она позволит мне участвовать в аутопсии покойников в морге медицинского колледжа.
Она трижды проваливала экзамены, но поскольку отец у нее был врач, то подруга всякий раз начинала курс заново. Тогда ей было столько лет, сколько мне сейчас, она в своей учебной группе была самой старшей, и ночью мы вскрыли три трупа, чтобы студенты-первокурсники могли на следующий день изучать их на занятиях по анатомии.
Внутри каждого тела оказалась самая настоящая неведомая страна, о которой я столько слышал, но никогда не предполагал, что увижу ее собственными глазами. Вот селезенка, и сердце, и печень. В черепной коробке – гипоталамус, кровяные бляшки, клубки Альцгеймера. Но все-таки больше всего меня удивило то, чего я не увидел. Эти желтые, обритые и кожистые тела были совершенно не похожи на мою подругу, орудовавшую пилой и скальпелем. Впервые я понял, что люди, возможно, нечто большее, чем их тела. Что в них, возможно, обитает душа.
В тот вечер, когда мы встретились с Брэдом, мы вышли из павильона звукозаписи № 15 киностудии «XX век Фокс». Было уже далеко за полночь, и мы шли мимо декораций Нью-Йорка – после того, как их выстроили для съемок «Хелло, Долли» с участием Барбры Стрейзанд, их использовали в миллионах кинофильмов. Мимо нас проехало такси с нью-йоркскими номерами. Над крышками мнимых люков поднимался пар. Тротуары были заполнены людьми в зимних пальто – у многих в руках пакеты из нью-йоркских магазинов. В следующую минуту кто-то помахал нам рукой, призывая остановиться, – нас, смеющихся, одетых в шорты и футболки, попросили не появляться в кадре рождественского эпизода фильма о нью-йоркской полиции.
Мы зашагали по другой улице, мимо открытого павильона звукозаписи, где освещенные прожектором актеры в голубых балахонах хирургов склонились над операционным столом, делая вид, будто спасают чью-то жизнь.
В другой раз я драил пол в кухне и потянул мышцы в боку. По крайней мере мне так показалось сначала.
Следующие три дня я заходил в туалет, и мне никак не удавалось помочиться, и когда я ушел с работы и поехал к врачу, то от боли едва мог ходить. К тому времени врач из того стрип-бара уже стал моим личным врачом. Он пощупал мой бок и сказал: «Вам нужно в больницу, иначе рискуете лишиться почки».
Несколько дней спустя я позвонил ему, сидя в ванне в луже мочи и крови, попивая калифорнийское шампанское и «викодин». По телефону я сообщил ему: «У меня вышел камень». В другой руке у меня был девятимиллиметровый камешек с острыми краями кристалликов щавелевой кислоты.
На следующий день я вылетел в Спокейн для получения премии Ассоциации книготорговцев Северо-Западного побережья за роман «Бойцовский клуб».
Через неделю, в день, когда мне была назначена консультация, кто-то позвонил мне и сказал, что мой врач умер. Ночью у него случился сердечный приступ, и он умер один, на полу, возле своей кровати.
В моей плексигласовой ванне до сих пор сохранился по периметру кроваво-красный след.
Черный и красный свет софитов. Декорации на съемочной площадке. Набальзамированные трупы. Мой доктор, мой друг, мертвый на полу своей спальни. Мне хочется верить, что теперь это просто истории. Наши физические тела – я хочу верить, что они не более чем бутафорский реквизит. Что жизнь, физическая жизнь, это всего лишь иллюзия.
И я верю, но только каждый раз это длится всего лишь мгновение.
Может показаться забавным, но в последний раз я видел отца живым на похоронах моего зятя, мужа сестры. Он был молод, мой зять. Ему не было и пятидесяти, когда у него случился удар. В церкви нам предложили «меню» – мол, мы можем выбрать два гимна, псалом и три молитвы. Все это сильно смахивало на заказ блюд в китайском ресторане.
Сестра вышла из смотровой комнаты, где находилось тело ее усопшего мужа. Она жестом пригласила нашу мать войти в комнату, сказав:
– Произошла ошибка.
Это существо в гробу, высохшее, одетое в костюм и загримированное, не имело ничего общего с Джерардом. Моя сестра сказала:
– Это не он.
Последний раз, когда я видел отца, он протянул мне галстук в синюю полоску и спросил, как его завязать. Я попросил его выпрямиться. Подняв воротник его рубашки, я, точно петлю, надел ему на шею галстук и стал затягивать узел. Я сказал ему: «Подними голову».
Это была оборотная сторона того мгновения, когда он показал мне фокус с зайцем, бегающим вокруг пещеры, и завязывал шнурки на моей самой первой паре обуви.
