Абрахам Вергезе - Рассечение Стоуна (Cutting for Stone)
Шива уже вертел в руках свой «Пеликан». Генет помалкивала. В чистописании она не могла похвастаться достижениями.
Я застыл на месте. Хемой двигало чувство вины, а оно редко бывает хорошим советчиком. Кроме того, я собирался устроить на насыпи за домом смотр своим игрушкам и даже специально расчистил для этого участок. Не вовремя все это.
– А можно мы лучше поиграем во дворе? – спросил я. – Мне не хочется заниматься ничем таким.
Хема поджала губы. Ее, казалось, обидела не моя просьба, а мое упрямство. Подсознательно она и меня винила за то, что сделалось с Шивой. И я, и даже Генет за завесой своей болтовни скрывали молчание Шивы.
– Говори за себя, Мэрион, – сказала она холодно.
– Я и говорю. Почему нам, ну мне то есть, нельзя пойти поиграть?
Шива уже вставил в авторучку стержень.
– Почему? Я тебе скажу. Потому что твоя школа – это одна большая игра. Мне надо поглядеть, как ты на самом деле учишься. Садись, Мэрион!
Генет тихонько села.
– Нет, – упорствовал я, – это нечестно. И потом, Шиве это не поможет.
– Мэрион, пока я не надрала тебе уши…
– ОН БУДЕТ ГОВОРИТЬ, КОГДА ЗАХОЧЕТ САМ! -завопил я.
И выбежал из дома. Сворачиваю за угол, за другой и налетаю прямо на Земуя. Мне стукнуло в голову, что военного нарочно прислала Хема, чтобы поймал меня.
– Братец, где война? – улыбаясь, спросил Земуй и поставил меня на землю. Его оливковая форма была с иголочки, ремень, кобура и ботинки сверкали. Он притопнул правой ногой и отдал мне честь.
Сержант Земуй был водителем полковника Мебрату. Когда-то Гхош своей операцией спас полковнику жизнь. Тогда Мебрату был под подозрением, но сейчас пребывал у императора в фаворе. Он занимал сразу две должности – старшего командира лейб-гвардии и офицера по связям с военными атташе из Британии, Индии, Бельгии и Америки. В обязанности полковника входило участие в многочисленных дипломатических приемах, не говоря уже о партиях в бридж у нас. Бедняга Земуй добирался до дома, жены и детей, только когда шеф уже изволил почивать. Полковник предоставил в распоряжение Земуя мотоцикл, чтобы дорога не отнимала у него много времени. А поскольку Земуй, живший неподалеку от Миссии, не хотел уродовать шины на гравийной дороге, он испросил у Гхоша разрешение ставить мотоцикл под навес. Тут его драгоценное транспортное средство находилось в безопасности от стихии и вандалов.
– Вот кто мне был нужен, – обрадованно произнес Земуй. – Что стряслось, мой маленький господин?
– Ничего, – внезапно смутился я. Мои беды казались сущей чепухой перед тем, что повидал солдат, только что вернувшийся из Конго, где шла гражданская война. – Что ты так поздно за своим мотоциклом?
– Шеф был на приеме до четырех утра. Когда я привез его домой, уже солнце всходило. Он меня отпустил до вечера. Слушай-ка, давай сядем. Прочитай мне письмо еще раз. – Он достал из кармана красно-синий конверт авиапочты, вручил мне, снял свой тропический шлем и выудил из-за ремешка окурок сигареты.
– Земуй, – сказал я, – давай я прочитаю его попозже, ладно? За мной гонится Хема. Я ей надерзил. Поймает – язык отрежет.
– Дело серьезное. Что ж, попозже так попозже. – Земуй спрятал письмо, в его движениях сквозила досада. – Как ты думаешь, Дарвин уже получил мое письмо?
– Думаю, ответ вот-вот придет. Сегодня-завтра.
Он отдал мне честь и скрылся за домом.
Дарвин был канадский солдат, раненный в Катанге, я читал его письмо Земую так часто, что успел выучить наизусть. Он писал, что в Торонто холодно, идет снег и что ему грустно и он никак не может привыкнуть к деревянной ноге. (Позарятся ли женщины в Эйтопии на одноногого белого с лицом, покрытым шрамами? Ха-ха!) Дарвин небогат, но если его другу Земую что-нибудь надо, то Дарвин в лепешку расшибется, ибо Земуй спас ему жизнь. Ответ Земуя я постарался перевести на английский. Интересно, как эти двое общались между собой в Конго? Земуй показал мне золотой кулон, крест святой Бригитты, висевший у него на шее. Дарвин втиснул его в руку Земую, когда они расставались на поле битвы.
При виде Розины, вышедшей навстречу Земую, я снова кинулся наутек. То, что я бежал один, без брата, оставляло ощущение пустоты вокруг.
Могила мамы в нимбе свежесрезаннных лекарственных растений и с эпитафией «Покоится с миром в объятиях Иисуса» не притягивала меня. Но в автоклавной рядом с Третьей операционной я осязал ее присутствие, вдыхал запах, чувствовал сродство душ. Ноги сами понесли меня туда. Вот где я спрячусь, и никто меня не найдет.
Я не понимал, почему Шива не любит здесь бывать. Наверное, ему казалось, что, зайдя сюда, он как бы изменит Хеме, которая следила за каждым его вздохом и привязала себя к нему бечевкой. Среди того немногого, что я делал в одиночку, был и поход в автоклавную.
Сев за парту, за которой сидела мама, ощущая запах кутикуры, исходящий от ее кардигана, я говорил с ней, а вернее, с самим собой, жаловался на несправедливость у нас дома, делился страхами. Больше всего я боялся, что в один прекрасный день Хема и Гхош исчезнут, как пропали мама и Стоун. Частенько я околачивался у главных ворот Миссии – вдруг Томас Стоун возьмет да и вернется? Солнечным утром, когда слышно, как в холодном воздухе позвякивают льдинки, Гебре распахнет дверь и войдет Томас Стоун. То, что я понятия не имел, как он выглядит, да и маму никогда не видел, никак не отражалось на моей фантазии. Он войдет, увидит меня, и его лицо озарится гордостью.
Эта вера была мне нужна.
Когда я вернулся, в нашем бунгало гремела музыка, Хема, Генет и Шива танцевали. На ногах у них звенели браслеты, не такие, что обычно носил Шива, а большие кожаные с четырьмя кругами колокольчиков. Обеденный стол был отодвинут к стене. Звучала индийская классическая музыка со стремительным ритмом таблы. Хема подоткнула свое сари так, что, казалось, на ней штаны. Пока меня не было, она обучала Шиву и Генет сложному набору шагов и па. Взяться за руки, разъединить руки, взмахнуть руками, поклониться, выстрелить из воображаемого лука, повертеть головой, шаркнуть ногой, притопнуть, звякнуть колокольчиками… Мне было больно это видеть.
Шива, Тенет и я появились на свет почти что в унисон. (Генет на полшага отстала, но потом ничего, нагнала.) Начав ходить, мы, к смятению Хемы, обменивались бутылочками и пустышками. Страсть Шивы прыгать в ведра с водой, лужи и канавы внушала взрослым страх, как бы не потонул. Матушка приобрела переносной бассейн-лягушатник «Джолли Бэби». В нем наша троица всласть плескалась голышом и позировала для фото, которые однажды приведут нас в смущение. Наш первый цирк, наш первый дневной сеанс, наш первый покойник – эти вехи на жизненном пути мы прошли вместе. В нашем домике на дереве мы содрали корку со ссадин и на крови поклялись, что мы, три Мисскетера, будем держаться вместе и не примем в нашу компанию других.
И вот мы впервые разлучились. Я стоял и смотрел. Хема поманила меня. Она больше не сердилась. Лоб у нее лоснился от пота, пряди волос прилипли к щекам. Если она собиралась меня наказать, то по моему лицу поняла, что наказание уже состоялось.
Браслет на ноге придал Генет женственности, стало ясно, что передо мной девочка, а не просто товарищ по проказам. Раньше я как-то не задумывался об этом. В танце она была такая милая. Даже если она пропускала такт, сбивалась с ритма, все равно – я не мог этого не заметить – ее движения были исполнены кошачьей грации.
Мой близнец все па выполнял правильно. Танец входил в его плоть стремительно. Сандалии его стучали по полу в унисон с Хемой, все ее наклоны и движения он повторял в такт. Он словно следовал за браслетом, за звоном колокольчиков.
Шива мог изобразить по памяти все что угодно. Он легко ворочал в уме крупными цифрами. А сейчас он обрел новый приводной механизм, новый язык для самовыражения, отличающийся от моего. Я не хотел присоединяться к нему, уверенный в собственной неуклюжести. Я завидовал, будто ребенок-инвалид, который и рад бы принять участие, да не может.
– Предатель, – тихонько шепнул я Шиве.
Но он меня услышал, ведь с углами у него было все в порядке, да он бы понял, что я сказал, даже если б я только подумал.
Мой брат-близнец, чья голова некогда срослась с моей, продолжал танцевать, отводя глаза.
Глава третья. Отдадим собакам должное
За неделю до того, как Шива снял свой браслет, мы все ехали на машине в город, когда мотоциклист под вой сирены велел нам убраться с дороги.
– Хорошо, хорошо, – проворчал Гхош, сворачивая на обочину. – Его императорскому величеству Хайле Селассие Первому, Льву Иудеи, необходимо проехать.
Машины сгрудились на авеню Менелика Второго. На склоне холма виднелся «Африка-Холл», похожий на коробку с акварельными красками, поставленную на бок. Перед штаб-квартирой Организации Африканского Единства развевались флаги всех государств континента, а фасад украшали портреты Насера, Нкрумы, Оботе и Табмена*.
