Чак Паланик - Дневник
– Похоже, стряслась беда.
Летняя публика… мужчины – их волосы зачесаны назад, темные, пружинистые от какого-то модного геля. Женщины – все без исключения блондинки. Все пытаются перекричать оглушительный звон.
Мисти Уилмот, гениальнейший художник в истории человечества, протискивается к сцене сквозь толпу в «Столовой Дерева и Злата». Хватаясь за локти и тазовые кости этих тощих людей. Вся стена за сценой задрапирована и готова к показу. Фреска, работа Мисти, по-прежнему спрятана. Зачехлена. Ее дар будущему. Ее бомба с часовым механизмом.
Ее миллион мазков краски, сложившихся единственно верным способом. Моча коров, поедающих листья манго. Чернильные мешки каракатиц. Вся эта химия и биология.
Ее ребенок – где-то в этой давке. Табби.
Тревога все звенит и звенит, и Мисти забирается на стул. Она забирается на столик шесть, на котором лежала мертвая Табби, за которым Мисти узнала, что Энджела Делапорте зарезали насмерть. Возвышаясь над толпой в своем белом платье – летние мужчины широко ухмыляются, смотрят на нее, – Мисти вспоминает, что она без трусов.
Заткнув свое заново рожденное свадебное платье меж своих тощих ляжек, Мисти кричит:
– Пожар!
Головы поворачиваются. Глаза смотрят вверх. Детектив Стилтон появляется на пороге столовой и кролем плывет сквозь толпу.
Мисти кричит:
– Уходите отсюда! Спасайтесь!
Мисти кричит:
– Если вы здесь останетесь, случится что-то ужасное!
Питеровы предостережения. Мисти выписывает их в воздухе над толпой.
«Мы убьем всех детей Божьих, чтоб спасти своих собственных».
Занавес, вздымающийся за ее спиной, закрывающий всю стену, закрывающий ее автопортрет, ту грань ее личности, которой она не знает.
И не хочет знать.
Летняя публика уставилась вверх, корругаторы сокращены, брови сведены к переносицам. Губы сжаты в тонкие линии и оттянуты вниз треугольными мышцами.
Пожарная тревога смолкает, и пару секунд, пока все ждут задержав дыхание, снаружи слышен шум океана, шипение и плеск волн.
Мисти кричит, все заткнитесь. Просто послушайте. Кричит, я знаю, о чем говорю. Я величайший художник всех времен и народов. Реинкарнация Томаса Гейнсборо, Клода Моне и Мэри Кассатт.[51] Моя душа жила в телах Микеланджело, Леонардо да Винчи и Рембрандта.
И тут какая-то женщина кричит:
– Это она, художница! Это Мисти Уилмот!
И какой-то мужчина кричит:
– Мисти, милочка, хватит ломать комедию!
Женщина кричит:
– Снимайте эту тряпку, пора начинать!
Эти мужчина и женщина – Хэрроу и Грейс. Между ними стоит Табби, они ее держат за руки. Глаза у Табби заклеены.
– Эти люди, – кричит Мисти, показывая на Грейс и Хэрроу.
Волосы свисают ей на лицо, и Мисти кричит:
– Эти злые люди использовали своего сына, чтобы я забеременела!
Мисти кричит:
– Они не отпускают моего ребенка!
Она кричит:
– Если вы увидите то, что за этим занавесом, будет слишком поздно!
И тут детектив Стилтон добирается до стула. Один шаг, и он забирается на него. Еще шаг, и Стилтон встает рядом с Мисти на столик шесть. Огромный занавес темнеет у них за спиной. Абсолютная истина готова открыться.
– Да! – вопит еще одна женщина.
Старушенция Таппер, чья черепашья шея просела в кружевной воротник ее платья, вопит во весь голос:
– Покажи нам, Мисти!
– Да-да, покажи нам! – ревет старикашка Вудз, опираясь на трость.
Стилтон убирает руку за спину. Он говорит:
– Вам почти удалось убедить меня, что вы – в своем уме.
И рука появляется, сжимая наручники. Стилтон защелкивает их на запястьях Мисти и тащит ее прочь, мимо Табби с заклеенными глазами, мимо летних мужчин и женщин, качающих головами. Мимо аристократии острова Уэйтенси. Назад через просеку зеленого бархатного вестибюля.
– Моя дочь, – говорит Мисти. – Она все еще там. Мы должны ее забрать.
И Стилтон перепоручает ее своему помощнику в коричневой униформе и говорит:
– Ваша дочь, которая, как вы утверждали, мертва?
Они инсценировали ее смерть. Все, кто смотрит на них сейчас, застыли как статуи. Собственные автопортреты.
Помощник открывает заднюю дверь патрульной машины, стоящей у самого крыльца гостиницы. Детектив Стилтон говорит:
– Мисти Уилмот, вы арестованы за попытку убийства вашего мужа, Питера Уилмота, и убийство Энджела Делапорте.
В то утро, когда убили Энджела, она была вся в крови. Энджел собирался сбежать с ее мужем. Именно Мисти обнаружила тело мужа в машине.
Сильные руки запихивают ее на заднее сиденье.
И изнутри гостиницы доносится голос репортера:
– Леди и джентльмены, настал момент истины.
– В участок ее. Снять отпечатки. Посадить в камеру, – говорит детектив.
Он хлопает помощника по спине и говорит:
– Пойду обратно, посмотрю из-за чего, собственно, весь этот шум.
28 августа
Согласно Платону, мы живем, заключенные в темной пещере. Мы прикованы так, что видим лишь дальнюю стену. Стену и тени, которые по ней движутся. Может, это тени каких-то предметов, движущихся снаружи пещеры. А может, это тени людей, прикованных рядом с нами.
Возможно, каждый из нас способен увидеть только одно: свою тень.
Карл Юнг так и назвал это: «работа с тенью». Он говорил, что мы никогда не видим других. Мы видим только аспекты собственной личности, которые «отбрасываем» на них. Тени. Проекции. Ассоциации.
Точно так же старые мастера сидели в крохотной темной комнате и обводили проекцию предмета, находившегося снаружи, за крохотным окошком, в ярком солнечном свете.
Камера обскура.
Образ никогда не соответствует предмету. Все перевернуто слева направо или вверх ногами. Искажено зеркалом или линзой, сквозь которую проникает свет. Ограниченность нашего личного восприятия. Скудный объем нашего личного опыта. Наше жалкое высшее образование.
Нас учат, что наблюдатель управляет наблюдением. Художник мертв. Мы видим то, что хотим увидеть. Видим так, как хотим увидеть. Мы видим только себя. Все, что может художник, – это создать предмет, на который мы будем смотреть.
Для протокола: твоя жена под арестом. Но она сделала это. Они сделали это. Мора, Констанс и Мисти. Они спасли ее дочь, твою дочь. Она спасла себя. Они всех спасли.
Помощник Стилтона отвез Мисти на материк на пароме. По дороге он зачитал ей права. Он перепоручил ее второму помощнику, женщине, которая сняла с Мисти отпечатки пальцев и обручальное кольцо. Мисти, по-прежнему в своем свадебном платье, отдала этой женщине сумку и туфли на шпильках.
Вся ее помоечная бижутерия, бижутерия Моры, их бижутерия – в Уилмот-хаусе, в Таббиной обувной коробке.
Помощница Стилтона дала ей тюремное одеяло. Это была женщина примерно ее возраста, с лицом печальным, как дневник морщин, расходившихся от уголков глаз и собиравшихся в складки меж губами и носом. Она посмотрела на бланки, которые заполняла Мисти, и сказала:
– Вы та самая художница?
И Мисти сказала:
– О да, но только до конца этой жизни.
Женщина довела ее по старому длинному бетонному коридору до металлической двери. Она открыла замок ключом и сказала:
– Уже был отбой, придется вам как-нибудь в темноте.
Она распахнула металлическую дверь, отступила в сторону, и тут-то Мисти и увидела это.
Этому в художественном колледже не учат. Оказывается, выхода из ловушки нет.
И твоя голова – пещера. Глаза – два входа в нее. Ты живешь внутри своей головы и видишь лишь то, что хочешь увидеть. Видишь только тени и придаешь им некий придуманный смысл.
Просто для протокола: надпись была на виду. Слова, написанные в высоком прямоугольнике света из открытой двери, гласили:
– Если ты здесь, ты вновь потерпела крах.
И подпись: Констанс.
Буквы округлые и размашистые, заботливые и любящие, – это Мистин почерк, один к одному. В этом месте, где Мисти никогда не бывала, но где оказывается снова и снова. И тут она слышит сирены – протяжные, далеко-далеко. И помощница Стилтона говорит:
– Через какое-то время я к вам загляну, проверить что как.
Она выходит из камеры и запирает дверь.
В одной из стен – зарешеченное окошко, слишком высоко, Мисти не достать, но оно смотрит на океан, на остров Уэйтенси.
В мерцающем оранжевом зареве из окошка, в пляшущей светотени на бетонной стене Мисти постигает все, что когда-либо знала Мора. Все, что знала Констанс. Теперь она знает, как их всех обманули. Знает с уверенностью, с какой писала фреску. С какой Платон говорил, что мы уже все знаем, нам нужно лишь вспомнить. «Коллективное бессознательное» Карла Юнга. Теперь Мисти помнит.
Точно так же, как камера обскура фокусирует образ на холсте, как работает фотоаппарат, крохотное тюремное окошко проецирует на дальнюю стену желтые и оранжевые блики. Все, что Мисти слышит, – сирены. Все, что Мисти видит, – огонь.
Это горящая гостиница «Уэйтенси». С Грейс и Хэрроу и Табби внутри.
