Яна Тимкова - Повесть о каменном хлебе
Иногда, правда, исчезал — на день, на неделю, как-то раз даже на месяц, но все равно возвращался, побледневший, исхудавший, но с тем же выражением собачьей преданности в глазах, с той же покорностью — и с новыми стихами.
Справившись со шнурками, он вскочил и подошел к девушке, копаясь в кармане куртке и пытаясь что-то оттуда выудить. Бумажки. Несколько исписанных тетрадных листков. Протянул девушке, улыбаясь. Вытер лоб, смазав крупные капли дождя, пригладил потемневшие от влаги волосы.
"Опять…"
Айринэ выпрямилась:
— Это что?
— Прочитай… — выдохнул он, отвел прозрачные серые глаза. — Прочитай.
Пожав плечами, Айринэ убрала за ухо выбившуюся непослушную прядь и прислонилась к стене. Прищурилась, разбирая пляшущий, неровный — нервный почерк. "Глупое создание…" Иль стоял, перетаптываясь, поджимая пальцы в промокших носках. Ждал.
— Раздевайся давай, не стой ты… — пробормотала Айринэ, вчитываясь в текст. Строчки расплывались перед глазами. Из комнаты ее уже звали нестройным хором.
— Сейчас! — крикнула она. — Секунду! — встряхнула головой, начала с середины. Прочитала первую страницу, недоуменно нахмурилась, взялась за вторую — и рассмеялась. Настороженно ждавший ее ответа мальчик вздрогнул, будто от удара. Все еще смеясь, Айринэ свернула листки, протянула руку, пригладила взъерошенные волосы мальчика:
— Глупый… — крепко сжала его затылок, притянула поближе (другой рукой тяжело оперлась ему на плечо — кажется, вина опять было слишком много).
Огромные, растерянные, молящие глаза на бескровном лице. Прикушена губа — но нет, вот — отпускает — и Айринэ зачарованно следит, как на нижней губе наливаются темно-красным отметины зубов. Мальчик выдыхает — на пределе слышимости:
— Мельда-а… — переводит дух, и — горячим шепотом: — Л-любимая… Ты… ты вспомнила? Ты видишь?
Айринэ тяжело вздохнула. Кровь билась в висках, грохотом отдавалась в голове, не давала думать связно. Девушка уткнулась лбом в лоб мальчика, проговорила негромко:
— Хорошо придумано, серебряный мой… Только я на это не ведусь… — снова рассмеялась, видя, как на его лице отчаяние сменяется искренним недоумением… Разочарованием… И, наконец, пониманием. Айринэ легко коснулась губами губ мальчика, задержалась на мгновение, чувствуя — отметины… Отпустила и улыбнулась, — Ну, пойдем, кысь. А это пусть у меня будет. На память… — оттолкнулась легонько, только чтобы твердо встать на ноги, не упасть, не хвататься за стену у него на виду.
— Но я… Это правда! — протестующий, слабый голос.
Обернулась, посмотрела пристально. Едва заметно пожала плечами:
— Ала… — всплыло откуда-то из глубин памяти, казалось бы, давно и прочно забытое — «нет» на Квэнья. — Пусть так… Все равно.
И, оставив мальчика в коридоре, вернулась в комнату:
— Искорка, ну-ка подвинься… Тхэсс, ага, давай… Такс, играть будешь? — оглянулась — Мориллиндо стоял в дверях, вцепившись в косяк, и пристально смотрел на нее. Девушке стало неуютно, и она, передернув плечами, отвернулась — как раз ей передали ее бокал.
— Я вот эту хочу… — помотала расслабленной кистью, — "если слово не свяжет", а дальше забыла.
— …"то кровь, что вода…" — продолжил Такс. — Помню.
Он приготовился играть, и девушка подвернула под себя ноги, устроилась поудобней (Искра тут же оказалась под боком, опередив обиженно надувшуюся Айканаро) и закрыла глаза. Звуки отдалились. Вокруг царила темнота, темнота начала стремительно вращаться, и девушке казалось, что она вместе со всей комнатой летит вниз по сужающейся спирали… Внезапно ее резко дернули за руку. Девушка с усилием разлепила веки, с трудом сфокусировала взгляд — перед ней плавало бледное взволнованное лицо. Мальчик. Серебряный. И почему-то с ее бокалом в руке.
— Айринэ… Ты в порядке?
— Ммм…
— Ты…
— Да нормально, нормально. — она выпрямилась, насколько это было можно сделать, не слишком тревожа пригревшуюся Искру. — Садись, не маячь.
Мориллиндо еще мгновение вглядывался в лицо девушки, затем кивнул чему-то своему и сел — на пол, у ее ног. Она протянула руку и принялась бездумно перебирать светлые шелковистые волосы.
* * *Очередной зимний КОН, очередная запарка. На этот раз все намного сложнее: все-таки Айринэ везет уже не картины, нет, такой выставки вообще не было за всю историю КОНа ("И пусть подавятся," — мысленно добавляет в адрес всех конкурентов, и известных, и еще неведомых). Все надо везти аккуратно, да еще ничего не потерять и уж тем более ни в какой багаж не сдавать. А еще убедиться, что Тхэсс с Айканаро попадут в концерт, что перед открытием железного турнира будет танцевать Искра, что ее не оттерли и не забыли, в конце концов, у оргкомитета и своих любимчиков хватает… Потом распихать всех по семинарам, да еще самой ничего не пропустить, и не забывать поглядывать — мало ли, вдруг кто новый и интересный найдется…
В последнее время Айринэ очень мало спала, устала и исхудала, щеки ее ввалились и глаза запали, она часто срывалась на всех, ухитрилась довести до слез даже Тхэсс, и только Такс оставался спокоен и непробиваем. Черно-серебряный мальчик поначалу тоже держался довольно хорошо, но Айринэ довела и его, усадив беднягу репетировать песни, с которыми он собирался выйти на конкурс менестрелей.
Поселение, как всегда, не обошлось без трудностей. Дошедшая до белого каления Айринэ оттеснила немало удивленную таким оборотом Тхэсс и начала выяснять отношения сама.
— Кому отдали?! — девушка почти сорвала голос и перешла на злобное шипение, которое, кажется, подействовало на команду расселения лучше любых воплей. — Мы заявку писали! Нам ее подтвердили! Вот, даже номер комнаты прописан! Все, знать ничего не хочу! Ваши проблемы!!
Пинком распахнув двери, Айринэ швырнула рюкзак точно посередине отвоеванной комнаты:
— Все! И не уйдем отсюда, пусть хоть с тараном приходят!
С тараном, правда, никто не пришел. Редкие отдельные личности все-таки пытались покуситься на комнату, но одного вида Такса, неторопливо поднимающегося во весь свой внушительный рост и расправляющего плечи, оказалось достаточно, чтобы покусители дали задний ход и скрылись за дверью.
Айринэ сидела на «пенке» и наблюдала за возней свиты. Кто-то уже убежал выяснять самое свежее расписание, кто-то озаботился чаем — на улице стоял мороз, и никто еще не успел согреться, кто-то раскладывал спальники.
— Народ, — негромко произнесла она, потирая озябшие руки. — Пошли в кабак. Успеем еще… разложиться.
Айканаро хихикнула, ее несмело поддержала Лайтамирэ (беленькая девочка со вздернутым носом, на КОНе впервые). Мориллиндо поднялся, отложил гитару — потом передумал и поднял ее, перекинул через плечо ремень. Такс подошел и помог Айринэ подняться.
— Так, Лаушка, держи ключ, — девушка вложила ключ в маленькую ладошку, — как придет Тхэсс, все запираете и идете к нам. Доступно?
— Ага…
— Все, народ. Двинули.
В кабаке было людно, шумно и дымно. Всего-то восьмой час вечера, а за окнами темнота, метет метель, здесь — все те же столики и неустойчивые пластиковые креслица, и Айринэ на мгновение показалось, будто и не уезжала она отсюда никогда — что сейчас вон в том углу обнаружится Ворон и компания, а в дверь влетит Нэр, вцепится в косяк, прищурится, поманит — мол, пойдем…
В дверь влетели, и Айринэ вздрогнула, но это была не Нэр — всего лишь примчались Тхэсс и Лаурэдэль. Девушка встряхнула головой, отгоняя подступившее оцепенение, и в ответ на радостно-нахальное тхэссовое "Ну, что берем?" протянула ей деньги со словами:
— А то ты не знаешь. Как обычно… — ласково улыбнулась растерянно озирающейся Лайтамирэ, — Ну что ты, пушистая? Иди сюда. Садись, кыся. — и усадила девочку себе на колени.
Через несколько часов стая Айринэ уже сдвинула столики с компанией Ворона ("Ну конечно, как же без них-то…), и существа смеялись и пели, и уже никто не ломался, отказываясь под предлогом "нелетной погоды" или (якобы) простуженного горла. Пел Такс — свои (и Айринэ) любимые песни, пронзительные, полукрик-полушепот, и пела Тхэсс — удивительно сильный, низкий голос, и в него золотой нитью вплетался высокий чистый голос Искры, и хрипел Ворон, и тек речитатив незнакомого молодого парнишки, похожего на крысенка… Черно-серебряный мальчик тоже порывался петь; разумеется, его слушали, но Айринэ молча злилась — она слышала каждую фальшь, улавливала, где ему не хватает дыхания, чтобы вытянуть ноту, и где он неуверенно ведет мелодию… Девушке казалось, что это слышат все — и все тихонько посмеиваются над ним. Над ним — и над ней, потому что он с ней, и она позволяет ему… "Позор, позор джунглей… Да когда же ты заткнешься…" И она злилась, а он играл и пел, и когда пел, крепко зажмуривался — так, что смешно морщился нос, и крутил головой из стороны в сторону — резкие, смешные, нелепые движения…
