Дмитрий Калин - Книга россказней
Женщина ворвалась в здание, шмыгнула в подсобку, через несколько минут вынырнула оттуда в синем халате со шваброй в руках и поковыляла в зал.
Открытия еще не было. Хотя этого можно было ожидать. По извечной российской традиции, почти ни одно мероприятие в стране не начинается вовремя. Задержки стали необходимым и неизменным атрибутом любого праздника, особенно тех, которые посещают вечно опаздывающие высокие чиновники. Спешишь, торопишься, несешься сломя голову, наконец, приходишь – и ждешь еще с полчаса, а то и целый час. С одной стороны, радуешься, что не опоздал, а с другой – терзает недовольство: и чего ради торопился?!
Пробравшись через гомонящую толпу зрителей и волнующихся участников соревнований в воздушных нарядах, Зинаида нашла местечко поудобнее. Оно оказалось занято обнимающейся парочкой.
Уборщица начала нарочито наводить у них под ногами чистоту, протирая пол шваброй. В конце концов, молодые люди не выдержали и предпочли искать более укромный уголок.
Зинаида еще немного для вида повозила тряпкой, а когда парень с девушкой скрылись, с видом победителя уселась на их место.
Зазвучала музыка, и на сцену выскочил ведущий Максим Петрович. С ним Зинаида водила знакомство. При встрече здоровались, иногда обсуждали бесконечный рост цен, маленькую зарплату и беспросветность жизни. В общем, ничего из рук вон выходящего – обычные рассуждения.
– Вырядился-то как, – проворчала Зинаида Алексеевна. – Костюм нацепил, бантик на шею… Франт, да и только. Давай уже, кончай болтать быстрее!
На край паркета потянулась змейка выступающих. Из их уст звучали пустые, ничего не значащие слова, выплетая очертания предстоящего праздника.
Зинаида ерзала по скамейке, потирая ладони рук и выковыривая из-под ногтей скопившееся нетерпение. Наконец, источники славословия иссякли, и паркет защекотали подолы нарядов.
Музыка снежинками закрутила разноцветную толпу, то сбивая ее в хлопья, то разметая в разные стороны. Невесомые платья дам на мгновенья взлетали, кокетливо касаясь чопорных самоуверенных фраков. Поначалу они не поддавались чарам, но постепенно теряли всю свою невозмутимость, загадочно улыбались бабочками и горячо уверяли, что под черствой оболочкой прячутся белые и нежные манишки. Когда обоюдное соблазнение заходило чересчур далеко, музыка обрывалась, отрезвляя надменной тишиной несостоявшихся любовников. Те, враз понурившись, раздраженно царапали паркет, покидая его пределы. В опустевшее пространство вплывали новые пары, и все начиналось сначала.
Жеманство европейских танцев сменил разнузданный, лишенный каких-либо условностей и правил приличия вихрь жгучей смеси из румбы, самбы и пасадобля. Прозрачные, укороченные сверх всякой меры накидки, не стесняясь, показывали интимные части туалета, предлагая познакомиться с ними поближе. Брюки не преминули этим воспользоваться. Виляя из стороны в сторону, они безо всякого двуличия показывали, что намерены сделать. Но когда казалось, что костюмы сольются в единый наряд, музыка вдруг одумывалась и, не доводя дело до греха, давилась тишиной.
Зинаида Алексеевна упивалась зрелищем, недовольно морщась, когда тот или иной элемент, по ее мнению, выполнялся не совсем чисто.
– Ну, куда ты в полноги пошла?! – изредка шептала она себе под нос. – Выписывай кренделя, медведица! Никогда у палки не стояла что ли?! Закрытую перемену давай, теперь шасси, хезитейшн…
– Бабка-то с дуба рухнула! – услышала она прорвавшиеся сквозь звучавшую музыку слова, раздавшиеся совсем рядом.
Ее зрачки, не желая утруждать работой шею, метнулись в уголки глаз и сумели заметить, как кто-то в синем свитере подался к кружевной блузке.
– Совсем того уже! – вновь донеслось до Зинаиды.
Женщина пожала плечами: откуда невеждам, не причастным к таинственному миру танца, знать его особый неповторимый язык.
Объявили получасовой перерыв. Наступило время уборки, и на паркет вышла Зинаида. Меряя ширину танцпола короткими шагами, она протирала его потускневший глянец, то и дело натыкаясь на туфельки и ботинки тренирующихся пар.
Беззлобно жалуясь своему носу, женщина доставала с полок своей памяти куски выступления и прокручивала в голове.
– Танцевали сегодня хорошо, хотя без ошибок, как всегда, не обошлось, – размышляла она. Мне бы скостить годиков тридцать – я бы показала этой молодежи, как нужно.
Зинаида Алексеевна лукавила сама перед собой. Никогда она не выступала перед публикой ни на каких соревнованиях, да и танцам не училась. Во Дворце спорта, где она малевала шваброй узоры на пыльном полу без малого двадцать годков, имелась школа хореографии. Ходили в кружок преимущественно девушки, с кавалерами же была проблема.
Зинаида Шадрина изыскивала любые предлоги, чтобы ненароком заглянуть к тренирующимся парам. Делая вид, что работает, она втихомолку наблюдала и запоминала различные движения. Когда время выпихивало людей по домам, женщина принималась вальсировать, бубня мелодии. Ее напарником в эти минуты становился пропахший потом воздух, обретавший человеческие очертания. А когда воображения не хватало, поломойка приглашала на танец своего извечного и уже опостылевшего партнера. Вместе со шваброй она выделывала замысловатые па, не боясь отдавить ее единственную ногу. Кавалер никогда не жаловался на фривольное обращение с ним. Если иногда и капризничал, не желал выполнять фигуры, то Зинаида устраивала ему головомойку, возя с утроенным усердием шевелюрой по клавишам паркета.
Шадрина подняла глаза, и тут же ее очки метнули зарницы от молнии фотовспышки.
– Замечательный кадр получится! – раздался голос журналиста. – Можно на первую полосу дать – танцоры и среди них – старушенция со шваброй. Здорово!
Веки замельтешили, стирая с сетчатки клеймо рваного светящегося облака. Зинаиду шатнуло, и ее безмолвный напарник вновь угодил головой в обувь танцоров.
Зрение постепенно возвращалось, но контуры людей и предметов плыли, сплетаясь змеями в гордиевы узлы.
Объявили второе отделение, и Зинаида, проковыляв через зал, со вздохом облегчения плюхнулась на лавку. До конца соревнований просидела она, тщетно вглядываясь в мельтешащие пируэты. Бесполезно – лица и тела танцоров растекались щупальцами клякс в разные стороны, впитывая и поглощая окружающее их пространство и растворяясь в нем. Странно, но одежду она видела столь отчетливо, что могла разглядеть мельчайшую складку, шов, приколотую булавку или сияющую фальшивым светом блестку.
Очнулась Зинаида от шарканья подошв и блуждающего разноцветья голосов. Пиджаки, платья, свитера, костюмы, джинсы протискивались через двери, спеша поскорее забраться в безмолвную темень и повиснуть, накинуться на вешалки шкафов.
Вскоре о минувшем празднике напоминали лишь гусеницы из воздуха, загнанного в мягкие камеры, да клубки затоптанного серпантина.
Посреди рыжего паркета белело что-то непонятное. Зинаида подошла поближе. Пятном оказался оброненная кем-то из участников табличка с цифрой 69.
– Потеряли, – объяснила она сама себе, крутя номер. – Перевертыш. Хоть на голову его поставь, хоть на ноги – все едино. От перемены местоположения смысл не меняется. Только если его на бок положить… ИНЬ-ЯНЬ какой-то получается – символ гармонии мира и бесконечности жизни, мужской и женской сущностей… и чего-то там еще. Не помню уже…
Аккуратно сложив номерок, она запихнула его в тесную каморку кармана и принялась за уборку. Собрав мусор в разинутую пасть ведра, женщина повязала на голову швабры тюрбан и стала возить им по полу. Напевая незамысловатую мелодию, Зинаида и сама не заметила, как начала выделывать па. Сначала несмело, а затем все более воодушевляясь, она танцевала, оставляя на влажной поверхности паркета еле заметные следы.
Неожиданно ей в голову пришла шальная идея. Перевернув швабру вверх ногами, она прикрепила на ее тонкую талию спрятанный номерок.
– Теперь все повзаправдошному, все, как у настоящих танцоров! – решила Зинаида. – А ну, маэстро, музыку!
Откуда-то из угла, где стояла аппаратура, сначала еле слышно, а потом все громче и громче зазвучали звуки старинного вальса. Зинаида кружила по паркету со шваброй в руках. Партнер послушно вел ее в танце, залихватски закидывая мотающиеся тканые пряди на поворотах. Внимательнее присмотревшись к напарнику, Зинаида увидела, как из складок появляется и ширится беззубая улыбка. Вогнутости продавливались внутрь головы, превращаясь в ямки, которые тут же заполнились бездонными зрачками глаз, пожиравших ее взглядом. Выпуклая вертикальная полоса росла и приобретала очертания человеческого носа. Зинаида вскрикнула и попыталась расцепить объятия, которыми сжали ее невесть откуда появившиеся щупальца рук. Швабра захохотала, потешаясь над ней, и завертела в бешеном ритме по паркету. От грохота музыки раскалывалась голова, перед глазами все мельтешило и сливалось в единое пятно. «Быстрее, быстрее, быстрее… – слышался злорадный шепот швабры. – Еще быстрее…Еще!».
