Ирвин Уэлш - Тяжело в учении, легко в бою (If You Like School, You’ll Love Work)
– Мне необходимо уйти из этого дома, – говорю и возвращаю косяк с марихуаной.
Лара стряхивает пепел.
– А как же конкур? Трудновато будет заниматься верховой ездой в Файфе, снимая квартиру в Эдинбурге… – Подумав, она добавляет: – Хотя в принципе можно ведь отдать Миднайта в конюшню.
– Нет, только не сейчас. Миднайт не приучен к такой жизни. У него сердце разобьется. И у меня тоже. – В конце концов, я признаю истинную причину.
– Что ж, значит, ты застряла здесь до тех пор, пока не бросишь конкур или Миднайта. – Лара гнет свою линию не без самодовольства в голосе.
– Да знаю я, знаю. – Со стоном подтягиваю колени под подбородок. – Вот выбор-то! Либо скачки и состязания, никакой личной жизни и долбаный родительский дом в этой сраной дыре; либо человеческая жизнь, но придется бросить Миднайта.
– Отведи его на конюшню к Фионе, Джен. Это же буквально за углом! Твой папашка не будет против раскошелиться, он только обрадуется.
– В том-то и проблема. – Я отвечаю твердым взглядом. – Он считает, что я не способна позаботиться о лошади. Конюшня стала бы его победой, подтвердила бы, что я несамостоятельна. А ему только того и надо.
– А ты способна позаботиться о лошади?
– Да! – огрызаюсь, хотя вина за его поврежденную ногу не дает покоя. – Я только этим и занимаюсь. Ежедневно чищу стойло и кормлю. Из-за него я собиралась в университет! Из-за него я живу в этой дыре!
– По-моему, Файф не такая уж и дыра. Вам просто надо чаще выходить в свет, миз Кахилл. – Лара рассматривает груду дисков на моем столе. – Весь мир покажется мрачным, если целыми днями торчать в комнате и слушать Ника Кейва и Мерлина Менсона. Давай прошвырнемся? Ты, я, Монти и его дружок. У нас есть план насчет вечера вторника.
– Какой?
Лара изучающе разглядывает меня, пытается смутить и подчинить взглядом. На ее сочно намалеванных губах играет улыбка.
– Секрет. Сначала пообещай, что не проболтаешься.
Я заинтригована против воли, хотя пытаюсь изобразить скуку.
– Ну и зачем столько туману напускать?
– Понимаешь, это не совсем законно.
– Что, тусовка с глюками?
– Не тупи, – отвечает. И смотрит так свысока, словно я деревенщина какая-нибудь. Ненавижу этот взгляд!
– А что тогда?
– Сначала пообещай.
– Ладно, – говорю, – клянусь жизнью обоих родителей.
Она твердо качает головой, не принимая такое обещание.
– Клянись жизнью Миднайта.
Размечталась!
– Да ну тебя! Либо говори, либо отстань, – резко отвечаю я.
Лара некоторое время обдумывает мой ультиматум, смотрит, как на обнаглевшее убожество. А меня охватывает чувство дискомфорта от ее постоянно критичного взгляда. Когда он становится уж совсем невыносимым, и я ощущаю позыв извиниться, ее лицо смягчается.
– Ну ладно. – Лара мурлыкает с довольной ухмылкой. – Представляешь, мы едем на собачьи бои.
5. О наказании
Последние пара дней прошли в пьяном угаре. Тусовались у Крейви сутки напролет, гоняли на его байке. Вырубались на полу и просыпались среди гор коробок из-под жратвы и пустых банок. Помню, пробовали разогреть что-то в фольге из китайского ресторана, но в основном уминали хавчик из «Пицца-хауса Сэнди», что в центре города. Думаю, все из-за того, что «Домино-пицца» спонсирует мультик «Симпсоны» на телеканале «Скай», а «Пицца-Хат» – на Четвертом канале. Поэтому – ну и еще, конечно, потому, что ужрались в хлам – мы взялись за нелепые кулинарные творения с кучами ананасов и всякого такого.
Порой нужно просто дать по тормозам, пойти домой и отоспаться. И вот я бреду мимо древнего-предревнего здания в советском стиле. Да, да, «железный занавес» опустился не только в Восточной Европе, но и в Центральном Файфе; ледяные бури рыночной экономики так и продолжают нас терзать. В капиталистическом мире мы гораздо ближе к болгарско-румынской границе, чем к каким-нибудь чехам или новомодным прибалтийским республикам. В Таллине и Риге гораздо больше забегаловок, где можно выпить капуччино, чем в Центральном Файфе, зуб даю!
Зима была какая-то невнятная, наконец выдался первый весенний денек. Топаю по главной улице мимо «Гота», ныряю в привокзальный переулок – и вот я дома. Пальцы трясутся, ключ не сразу попадает в скважину. Повезло, старикана нет, наверное, опять засел в библиотеке, читает марксистскую пропаганду, что все еще просачивается через муниципальные препоны. Да здравствуют долбаные диссиденты!.. Э, да он оставил для меня письмо на камине. Открываю и читаю:
Уважаемый мистер Кинг!
В наш Комитет поступило несколько жалоб касательно вашего поведения на вчерашнем добавочном матче Кубка Шотландии в Развлекательном центре Кауденбита. Ваш соперник, мистер Джон Моссмэн, обратился к нам с официальной жалобой. Старший контролер и арбитр ассоциации, мистер Элисдер Синклер, также составил доклад. Вынужден проинформировать вас, что ваше поведение совершенно недопустимо в Ассоциации настольного футбола Восточной Шотландии и несовместимо с Правилами поведения, особенно в части, относящейся к правилу № 14, часть «С» и № 27, части «В» и «С».
При сложившихся обстоятельствах принято решение запретить вам участие в соревнованиях ассоциации на два года. Возможность вашего возвращения к соревнованиям зависит от шестимесячного испытательного срока, во время которого ваше поведение будет тщательно контролироваться. Естественно, победа в матче присуждается мистеру Моссмэну. По правилам ассоциации я обязан проинформировать вас о том, что вы можете подать апелляцию в течение пяти рабочих дней.
Следует также сообщить, что в комитет поступили жалобы об имущественном вреде, нанесенном собственности муниципалитета Файфа. Мы считаем повреждение доски объявлений актом бессмысленного вандализма. Мы не уверены в отношении виновной стороны, но смотритель центра, мистер Уильям Картер, и мистер Синклер выразили подозрения как муниципалитету, так и комитету ассоциации.
Искренне ваш,
Оливер Мейсон,
Глава дисциплинарного комитета
Ассоциации настольного футбола Восточной Шотландии.
Вот гадство! Я даже и не помню, что играл в том матче. Ах вы, суки, ебать я теперь хотел ваш кубок!.. Полыхая яростью, врываюсь в «Гот», показываю всем письмо. Сосед Уотсон скрючил мерзкую рожу и завел свою шарманку:
– Да ты, конечно, и не можешь ни черта помнить, тупой алкаш. Заявился сюда с Крейви и лыка не вязал, отломил две фигурки игроков с настольного футбольного поля своими корявыми ручонками, и было ясно, что ты весь на каликах, «снег» аж в глазах стоял!
– Я чего-нибудь… того? – спрашиваю умоляюшим голосом.
– Ты жевал наркоту вместе с собственными губами и заляпал кровью всю барную стойку. Да у тебя бы любые анализы зашкалили, мать твою!
Я в полной жопе, и хуже всего то, что я действительно начинаю припоминать. Мы были в спортивном центре, и Крейви насыпал мне нехилую дорожку между таймами. Я ведь победил!
– Да ладно, мы так, слегка нюхнули, только нос почесать да мозги прочистить. Я же победил всухую, два ноль!
– Три два не хочешь, Джейсон? Да о чем ты говоришь? – продолжает Сосед Уотсон. – Ты сорвал со стены доску объявлений футбольного клуба «Данфермлин Атлетик», орал, что в Кауденбите им не место, что это все происки глобализации.
Вот бля! Но я сражаюсь до последнего:
– Это другой вопрос. Ну, насвинячил, ну и что? Главное, я победил!
– Шишки из комитета с тобой не согласны. – Сосед Уотсон мотает башкой, как пес, вылезающий из воды; рядом стоит Комортон и беспрестанно кивает, тоже как собачонка, только игрушечная, знаете, такая, в машинах под задним стеклом возят.
– Мы еще посмотрим, кто кого, – и сую ему в морду письмо. – Видишь? Я могу подать апелляцию.
– Ну и болван же ты, ни черта не понимаешь. Так всегда в конце пишут, чтобы задницу свою прикрыть. Для них твоя успешная апелляция – как признание поражения, – не унимается Сосед, а Реджи Комортон стоит и поддакивает, долбаный китайский мудрец. Профессор херовых наук заднего ума, с ученой степенью по если бы да кабы, из университета имени Несостоявшихся пролетарских связей с принцем Уильямом.
Однако наше дело правое, мы, конечно, победим, и я заявляю:
– А за каким хреном следовать букве закона, если все уже решено? Нет уж, дудки! У каждой палки два конца. Пойду к этому писаке хуеву, изложу свою версию. Отдамся, бля, в руки правосудия!
– Да нет же, Джейсон. – Сосед гнет свое. – Ты говоришь о том, как все должно быть по идее. Но большие боссы если уж решили послать тебя подальше, то вернуться тебе не дадут. И сейчас фишка в том, – он продолжает мотать башкой, – что мы не имеем права с тобой играть, даже просто так. Потому что
тогда мы нарушим правила ассоциации.
Ушам своим не верю. Меня начисто лишили настольного футбола во всех его видах.
– Чтоб вас всех! Все равно я лучший на весь Файф игрок в настольный футбол!
