Ирвин Уэлш - Альковные секреты шеф-поваров
— Дэсси!— кричу я, подталкивая Шеннон к нему.— Как поживаешь?
— Спасибо, хорошо.
Они с Шеннон обмениваются неловкими взглядами. Я поворачиваюсь к ней.
— Познакомься, это Дэсси Кингхорн. Мой старый друг. А это Шеннон. Моя… коллега, ха!— Я смеюсь, Шеннон кисло морщится.— Дэсси тоже своего рода коллега. Представитель осведомленных верхов, знаток современного стиля,— продолжаю я, оглядывая его с головы до ног: побитые старые джинсы, потная футболка, словно снятая с гнойного бразильского бомжа. Плачевная безвкусица.
— Отвали, Скиннер!— шипит он.
— Зачем так, Дэсмондо! Давай по пиву.— Я подзываю барменшу.— Кружку вашего лучшего лагера для моего друга Дэсси Кингхорна! Несите «Стеллу»… нет, «Карлсберг Экспорт»! Для такого парня ничего не жалко!— Я поворачиваюсь к нему.— Все еще в страховых агентах ходишь, Дэсси?
Никогда раньше не замечал, какие злобные у него глазки: буравят меня с откровенной ненавистью. Его рот судорожно открывается, как у психов, что симулируют сердечный приступ, прежде чем начать размахивать кулаками.
— Меня сократили… А пить я с тобой не буду! Вообще тебя знать не хочу.
— Забавно, забавно. А я вот, наоборот, недавно повышение получил. Правда, Шеннон?
Она молчит и смотрит на меня также пристально, как Кингхорн.
— Зарплату здорово прибавили,— продолжаю я.— Но ты меня знаешь: ни гроша не остается. Дорогие привычки!— Я оттопыриваю лацкан нового итальянского пиджака «Си-Пи Кампани».— А я не ропщу, несу свой крест.
— Предупреждаю, отвали!— Глазки Кингхорна сощуриваться.— Не будь ты сейчас с девчонкой…
Я открываю рот, чтобы обстебать оголтелый сексизм его замечания, но тут коротышка, который командует караоке, поднимает карточку и кричит:
— Дэнни Скиннер!
— Извини, дружище, надо отлучиться. Я еще вернусь!
Одарив его улыбкой, я взбегаю на сцену. Коротышка дает мне микрофон.
— Меня зовут Дэнни Скиннер!— кричу я, привлекая внимание разновозрастных оборванцев.— Эта песня посвящается моему непутевому другу Дэсси. Он сейчас на мели, пожелаем ему удачи!
Я подмигиваю Кингхорну, которого, похоже, вот-вот хватит апоплексический удар, и проникновенно затягиваю «Нечто красивое» Робби Уильямса.
Чуде-ес не создашь механически —
Сюжет драматический,
Простой.
Любо-овь наша стала практической…
Сугубо физической,
Пустой.
Я смотрю на Шеннон — ее лицо так искривлено, что и не узнать.
Перебира-аешь знакомых ты —
Никто из них
Любви не даст.
И перед сном в темной комнате
Ревешь тайком
Каждый ра-а-аз.
Повернувшись к Дэсси, я простираю руку ладонью вверх — и с подчеркнутым пафосом, форсируя голос, выдаю припев:
Если утром неохота вставать,
Потому что пуста-а кровать,
Если страх… (указываю пальцем на Дэсси)
Боль… (повторяю движение)
Горе и слезы
Победили тебя (снова жест в сторону Дэсси)
И надежда ушла —
Ты найдешь лю-бовь непременно!
Не успеет заалеть закат…
Десси теряет терпение и бросается в атаку. Не выпуская микрофона, я поднимаю руки в боксерскую стойку. Он начинает работать кулаками и пару раз пробивает мою защиту: сначала прямым, потом сбоку в челюсть, как в старые добрые времена на стадионе «Лит-Виктория», однако я по-прежнему удерживаю микрофон:
Диджей учил нас по радио…
Командир караоке выдергивает штепсель. Звук пропадает. Я бросаю микрофон на сцену и развожу руками, невинно улыбаясь. Дэсси пытается лягнуть меня в живот, но промахивается и чувствует себя как последний идиот.
— Ты подонок, Скиннер!— кричит он в бессильной злобе. А потом разворачивается и, отпихнув командира караоке, покидает сцену. Вот артист!
Я пожимаю плечами, извиняясь перед пьяными зрителями. Нагибаюсь, подбираю микрофон, отдаю ошарашенному командиру.
Шеннон подходит ко мне и заявляет:
— Зануда ты, Скиннер! Злая зануда. Я домой, чао!
И, подтверждая слова делом, тоже покидает бар. Еще одна артистка!.. Ну и хер с ними. Я возвращаюсь к бару и методично приканчиваю всю заказанную выпивку, начиная с нетронутого пива Дэсси.
Когда-то давно
Дружили с тобой,
Теперь о тебе перестал вспоминать.
Случится опять
Открытку послать —
Короткой и вежливой будет она.
Ла-ла-ла, ла-ла, ла-ла-ла, ла-ла…
Вскоре я уже вовсю флиртую с барменшей, будучи на сто процентов уверен, что сегодня же ночью ее трахну. Она одета в черную блузку и черные лосины. Толстухой не назовешь, но определенно пышная: в просвет на животе вылезают валики студенистого пивного жирка. Прикольно наблюдать, как некоторые женщины любят показать излишки сала, играя на запретном шарме подростковой пухлявости, однако никто не обвиняет их в разжигании педофильских желаний, как в случае с иссушенными диетой худышками. Барменша пьет «кока-колу» из здоровенного стакана — как минимум двадцать два грамма глюкозы.
Ах, сладкая моя,
Приходи, оттянемся,
И потом не забывай,
Эх, когда расстанемся…
Я, кажется, способен в нее влюбиться — хотя бы на одну ночь.
— Можно вопрос?— Я приветливо улыбаюсь.— Ты когда-нибудь любовью занималась?
Любовь…
— Было дело,— говорит она, разглядывая меня с таким же холодным хищным любопытством, с каким я, должно быть, разглядываю ее. Промежный зуд, обычное дело. Дружок, наверное, на заработках или в тюрьме. Или в запое.
— Ну и как, понравилось? Хочешь еще?
— А есть?— отвечает она.
Я осведомляюсь, когда она заканчивает смену, и начинаю ждать, потягивая пивко. Наконец она выходит, надевает пальто, и мы отправляемся ко мне домой.
Барменша, конечно, не виновата в моих проблемах. Но какого черта! Все мы грешники. Иногда бывает нужен козел отпущения.
Как только мы заходим в квартиру, я чувствую, что больше всего на свете хотел бы оказаться в другом месте. И в другой компании. Однако на щеках у барменши уже играет румянец. Видно, она из тех скромниц, которым предварительные ласки не нужны — вставляй и поехали. Все равно что трахать Левиафана: гребаная битва, все против всех, упражнение на выносливость. В конце концов она кончает — ура! Я с облегчением следую ее примеру. Эмоции по нулям, не считая слегка потешенного самолюбия.
Дрянной секс, что и говорить. И все же лучше, чем давеча с Шеннон.
Шеннон…
В тот вечер я, честно говоря, с гораздо большим удовольствием поиграл бы с ней в лото. Или телевизор посмотрел… Почему так происходит? Наверное, друзья нужны больше, чем постельные партнеры.
Кей…
Вот с кем мы танцевали так танцевали!
Глядя на лежащую подо мной девушку, я думаю, что никогда бы не стал ее другом. Когда она кончала, ее повизгивания были похожи на издевательский смех: такие же пустые и никчемные, как моя жизнь.
Я совершенно не помню ее имени. Мало того, даже не помню, удосужился ли спросить, как ее зовут.
Скорее всего не удосужился.
20. Черные пометки
Вылупилась еще одна партия цыплят. Несмотря на повторяющиеся ночные припадки, Кибби каждое утро упрямо вставал пораньше и отрабатывал смену на «Харвест Мун». Вопрос женитьбы он отодвинул на потом; более того, прекратил всякое общение с Маффи и остальными женщинами — к немалой своей гордости. Сезон был напряженным: приходилось выхаживать цыплят, убирать урожай, ремонтировать заборы. В этом и была истинная цель игры «Харвест Мун» — приучать к тяжелому созидательному труду. А не служить пособием по мастурбации. Кибби выдвинул ящик и посмотрел на самодельный календарь: ни одной черной пометки за вчерашний день!
Утро выдалось ясным и ветреным. Он выбрался на улицу и медленно повлекся вверх по Клермистонскому подъему. Ноги двигались кое-как, заложенный нос едва пропускал воздух в свалявшиеся легкие. Физическая нагрузка, однако, пошла Кибби на пользу: кислород его опьянил. Настроение слегка поднялось, хотя челюсть почему-то чертовски болела.
День прибавлялся: всего семь сорок шесть, а солнце уже отлепилось от горизонта. Небо к зениту меняло цвет с голубого на желтоватый, словно огромный вогнутый кровоподтек, к которому пристали ватные комочки кучевых облаков.
Кибби стоял на вершине холма, восторженно озираясь: душевный подъем затмил телесную немощь. С одной стороны виднелось холодное серебро залива, отделяющего город от округа Файф; с другой — горбились вершины Пентландс, все еще припорошенные снегом. Кибби вдохнул полной грудью.
Я не должен думать о Шеннон, или о Люси, или о Маффи… Маффи вообще не человек, а виртуальный персонаж. Я сильнее этих соблазнов, меня не сломать! Сегодня тоже не будет черных пометок!
Довольный своей твердостью, он направился вниз, позволяя инерции увлечь себя — прямиком к зданию хирургической клиники у подножия холма.
