Джо Фауст - Демоны Боддеккера
— Аххх, — издевательски простонал Ферман. — У бедняжечки сегодня день в стиле Милашек.
— Ступай, Боддеккер! — закричал Левин.
Я вышел из комнаты, полной потрясенных сотрудников, и приступил к нелегкой процедуре, необходимой, чтобы добраться до Шнобеля. Пробиться через толпу фанатеющих девиц, «Теч-бойз» и добровольцев на роль Дьяволов. По фальшивому следу на метро и к велорикше. Полет на цеппелине с Флэтайрон-билдинг и приземление на крышу жилища Шнобеля. И все это время я лихорадочно соображал, как привести его в чувство.
Подходя к двери Шнобеля, я испытал сильнейшее дежа-вю. Из квартиры доносились раскаты музыки, последних хитов «Ненавистных», а когда я постучал, мне отворила полногрудая красотка в черном кожаном лифчике.
— Шем могу шлушить? — проурчала она.
Я чуть не засмеялся. Слова роботетки были едва различимы, так сильно она пришепетывала и коверкала произношение.
— Мне надо увидеть Шнобеля. — Я попытался прошмыгнуть мимо, но роботетка ухватила меня за отворот пиджака.
— Он шлегка занетушил, крашафчик. Зато я фполне в форме. Хочешь проферить?
Я оттолкнул ее руку.
— Почему бы тебе самой себя не обслужить? — предложил я и шагнул навстречу реву динамиков.
Жилище Шнобеля содержалось в удивительном порядке. Правда, у него в последнее время не происходило никаких пьяных оргий — но все равно, он не забивал квартиру грудами ненужных и дорогих вещей, как Ферман. Оставил мебель, которую сдавали с квартирой, а единственным его прибавлением к обстановке оказалась огромная аудиовидеосистема, занимавшая целый угол гостиной. Оттуда-то сейчас и лилась первая песня альбома «Молодой да глупый»:
Ты открывала свой рот Слишком громко и часто. Я знаю все наперед, я слышал все — и не раз…
— Шнобель? — позвал я.
Внезапно две руки крепко обхватили меня сзади и принялись теребить пуговицы на рубашке.
— Тафай, красшафчик, — прошепелявила роботетка. — Он был бы только рат.
— Где Питер?
— Та ты не волнуйшя. Пошволь штарушке Манти о тебе пожаботиться.
Я вывернулся и заглянул на кухню. На стойке бара лежал чип, содержавший инструкцию по обращению с роботеткой — модель «Манди Райс-Дэвис», — и несколько банок кускусных хрустиков. Я взял одну и с разочарованием обнаружил, что она пуста — как и ее соседка.
— Крашафчик. Ешли ты голоден, штарушка Манти о тебе пожаботится…
Скрипучий голос потонул в реве музыки.
Тебя мне слушать не в кайф,
Ты вечно гонишь пургу,
Ломаешь в корне весь драйв,
А я терпеть не могу…
Неудивительно, что у него сегодня не самый приятный день, подумал я.
Манди снова выросла рядом, призывно теребя лямку лифчика. Я хотел было дать ей команду отмены, но передумал.
— Манди, он весь день это слушает? Она перестала теребить лямку.
— Кто — он, крашафчик?
— Шнобель. Питер. Он давно это слушает? Она закатила глаза и кивнула.
— Пошледние три тня. — Роботетка встала рядом со мной, и я ощутил исходящее от нее тепло. — Не шамая потхотящая мужыка, ешли ты меня понимаешь.
Пускай я подлая крыса,
Пускай я трус с давних пор,
Но надо двинуться крышей,
Чтоб слушать весь этот вздор.
И внезапно на меня накатило. Глубочайшая, всепобеждающая тоска, которую, должно быть, испытывал Шнобель. Получить все — славу, деньги, квартиру, женщин, даже эту вот услужливую роботетку — и обнаружить, что этого недостаточно. Обнаружить в своей жизни огромную пустую дыру, которую не заполнить ничем.
Задрожав, я двинулся через гостиную к двери спальни.
— Шнобель?
Ты на меня не смотри,
Я соберу свой мешок.
И с первым бликом зари.
Я уйду. Я ушел.
Я включил свет. Шнобель лежал, растянувшись на постели, заваленной жестяными банками. Я шагнул вперед, и под ногой у меня что-то хрустнуло. Я нагнулся подобрать это и обнаружил еще одну коробку из-под кускусных хрустиков. Когда я увидел, что и она пуста, меня пронзил острый укол сожаления.
Не важно. Я пришел сюда не за этим.
— Шнобель! Питер! Вставай. Ты пропускаешь важную встречу!
Я сделал еще один шаг. Хрусть! И я увидел, что наступил на очередную коробку из-под кускусных хрустиков. Собственно говоря, они усеивали всю комнату. У кровати Шнобеля стояли два здоровенных ящика. Один совершенно пустой, а второй еще не распечатанный.
Я пощелкал выключателем.
— Шнобель! Шнобель-Шнобель-Шнобель-Шнобель! Вставай! Народ из «Чистых тарелок» хочет очистить и твою тарелку!
Расшвыривая ногами кускусный хлам, я подошел к кровати. Шнобель был завален пустыми коробками, а рядом лежал футляр от музыкального чипа.
«МОЛОДОЙ ДА ГЛУПЫЙ», гласило название. «Яркий новый альбом „Ненавистных“. Четырнадцать ремиксов прежнего материала, включая „Будь моей роботеткой“. Двадцать одна новая песня, в том числе „Заткни рот своей маме“, „Песок под кожей“, „Огненный круг“, „Уход“ и другие!».
Отшвырнув футляр в сторону, я нагнулся и потряс Шнобеля. Он не шелохнулся.
— Идем, Шнобель. Не время…
Я схватил зажатую у него в руке коробку кускусных хрустиков и попытался выдернуть. Она поддалась с резким щелчком, рассыпав горсть драгоценных съедобных зверюшек по покрывалу.
— Идем, Шнобель. Ты можешь взять их с собой…
Не знаю, как я не заметил раньше. Но теперь отчетливо различал лицо Дьявола. Оно было искажено мучительной судорогой. По лицу, губам, даже ушам, насколько я мог видеть, разлилась мертвенная синева. Именно это я хотел увидеть на лице Фермана.
— О нет!
Зажав под мышкой коробочку хрустиков, я коснулся запястья Шнобеля. Оно оказалось холодным и липким. Пульса не было. Я приподнял Дьяволу веко. Глаз налился кровью, зрачок не реагировал на свет. Подложив руку на шею Шнобеля, я чуть приподнял голову. Губы у него приоткрылись, и оттуда выпала спекшаяся масса, рассыпавшаяся от первого прикосновения к кровати.
Я передернулся.
Вынув руку из-под шеи Шнобеля, я слегка надавил ему на щеки. Изо рта вывалилось еще некоторое количество той же массы знакомого золотисто-коричневого цвета с красными и черными проблесками.
— Ох ты!
Я вытер руку о брючину и открыл коробку кускусных хрустиков. Вытащил оттуда штучку. Хрустик в форме песчанки. Золотисто-коричневый, с проблесками красного и черного перца.
Когда захочешь опять
Начать сначала весь бред -
Меня не стоит искать:
Яушеееел.
Меня нет.
И тут на меня снова навалилось это же чувство — столь сильное, что к горлу подступил комок. Бедный Шнобель. Бедный-несчастный Шнобель. Он уцелел в уличных драках, он оказался в нужное время и в нужном месте, благодаря чему оставил жизнь, сулящую раннюю смерть. Он поднялся по социальной лестнице, получил квартиру, роботетку, коллекцию музыкальных чипов, навороченный магнитофон… Он был на взлете карьеры. И всего этого оказалось недостаточно. Если бы он только знал…
Я повертел песчанку в пальцах и сунул в рот. Она хрустнула на зубах, даря мне совершенно неописуемые ощущения. Как бы тяжело на душе ни было, все переживания вдруг отступили на задний план. Я посмаковал соленый, острый вкус на языке, проглотил хрустик и вытащил новый — козлика.
— Манди, — позвал я, не прекращая жевать. Через миг она показалась у двери.
— Што, крашафчик, перетумал?
— Разве тебе не положено вызывать медицинскую помощь, если хозяину плохо?
Роботетка кивнула.
— Но ему не плохо.
Я сунул в рот скорпиона.
— Разве тебе не положено проверять, как он? Снова кивок.
— Он шпит, крашафчик.
— Ты все время была с ним?
— Кроме когда он пошылал меня жа этим фот. — Она показала на коробку у меня в руке. Я откусил голову верблюда. — Ему феть не плохо?
— Он мертв.
Роботетка часто-часто замигала. — Обращаюсь к токтору, — ровным голосом произнесла она. — Обращаюсь к токтору.
— Уж лучше сразу в полицию, — посоветовал я. Манди исчезла, из гостиной донеслись щелчки телефона.
Я оглянулся на неподвижное тело Шнобеля на постели.
— Ну что ж. Не это ли и есть мясорубка судьбы?
С этими словами я сунул в рот шакала и сосал его, пока не вобрал каждую крупицу соленого наслаждения.
Похороны Шнобеля состоялись три дня спустя. Я был решительно не в том настроении, чтобы присутствовать на них, но все же пришел вместе с Хонникер из Расчетного отдела.
Она честно старалась вести себя как стойкий солдатик и вдохнуть в меня новые силы. Увы, как бы я ни желал ей успеха, туман, объявший все вокруг, не рассеивался.
Трое похорон за два дня кому угодно понизят настроение до ноля.
Панихида по Сильвестр прошла вчера утром. По Чарли Анджелесу — вчера днем.
Теперь же горсточка представителей Пембрук-Холла встретилась на старой пристани в Хобокене, чтобы проститься со Шнобелем. Сначала Дьяволы хотели проводить службу в своей обгоревшей церкви, но она оказалась наводнена фанатами и зеваками. Кроме того, власти предержащие Пембрук-Холла хотели как можно дольше хранить кончину Шнобеля в тайне, дабы не повредить репутации Дьяволов и кускусных хрустиков, продукта одного из старейших клиентов агентства.
