Радомир Коловрат - «Шалом Гитлер! ».
— Ну, что доволен? Сорвал свою злобу? Изнасиловал еврейскую сучку?
— Извини, Вика, сам не знаю, что на меня нашло. — на меня накатил внезапный порыв раскаянья за содеянное. — Я, правда, не хотел.
— Погаси, пожалуйста, свет, я очень устала и хочу спать. — Вика встала и начала разбирать диван. Когда она легла, я погасил свет и вышел на кухню, прихватив с собой пару пива.
Утром, часов в десять я проснулся от телефонного звонка. Это был Тимофей, еще один мой соратник по «Белым воинам».
— Привет, великому защитнику евреев мистеру Шиндлеру, наслышаны мы о твоих амурах, красавчик. Хотели бы с тобой поговорить, или ты с русскими уже не общаешься?
— Пошел ты!
— Короче, могу тебя поздравить, ты первый из «Белых воинов», кого лишили пожизненного членства в нашей банде. Решение было принято единогласно. Сдай нашу нашивку или мы ее с тебя среже..
Я повесил трубку. Ясно, Пес им все растрезвонил, идти препираться с бывшими товарищами было бесполезно, кроме битья морд это бы ни к чему ни привело. Да и на большинство скиновских мероприятий дорога была мне отныне заказана.
С этого момента круг моего общения изрядно сузился. Нет, кое-кто из моих товарищей по NS-движению продолжал общаться со мной, но большинство считали меня предателем, жившим с жидовской подстилкой. Снизились и мои доходы от татуировок, после псовского черного пиара, многие потенциальные клиенты из бритоголовых и фанатских кругов не желали у меня колоться. На остаток лета пришлось устроиться в бюро переводов, письменным переводчиком с арабского. Вика тоже пошла работать. Она устроилась в салон красоты. Кое-как мы сводили концы с концами. Лето выдалось душное и липкое. Каждый вечер, обливаясь потом, мы исступленно делали love, по выходным выезжали на московские пляжи в Строгино или Серебряный Бор. Люди смотрели на нас с удивлением. Еще бы! Парень со свастикой на груди и девушка с золотым кулоном магендовид. Мы словно были героями драмы Лилианы Кавани «Ночной портье», перенесенными в современность. Посмотрев этот фильм, я недоумевал, как мог нацистский офицер полюбить еврейку из концлагеря, а теперь я сам оказался в такой же ситуации. О, Боги, что же делать! Начались и первые семейные ссоры не из-за чего. И я, и Вика обладали сильным неуступчивым характером, совместное проживание давалось нам с трудом. Все чаще и чаще мы ссорились по пустякам. Однажды, мощнейший скандал разгорелся из-за того надо ли уменьшать звук телевизора или нет. Доведенная до крайней степени бешенства Вика, отправила в форточку комплект игл для тату-машинки, моим ответом была выброшенная туда же Викина косметичка.
— Нацистский гондон! Все, ты меня достал, иди ты на хер, я устала, я ухожу! — с этими словами Вика оделась и решительно направилась к входной двери.
— Давай-давай, теперь я понимаю, почему вы ни с одним народом не можете ужиться! Правильно вас немцы в печи совали! — в бешенстве проорал я.
Викин взгляд внезапно резко похолодел. Я понял, что сказал кое-что лишнее, но отступать не хотел.
— Я из-за тебя со всеми друзьями рассорился, тварь ты неблагодарная!
— Мудак! — прошипела Вика и хлопнула дверью.
Пару раз она уже уходила к подругам, но неизменно возвращалась через день или два. Ожидал я, что вернется она и теперь. На следующий день в мою дверь позвонили. Я радостно побежал открывать, ожидая увидеть за ней Вику, но это была ее подруга Наташа.
— Привет, Вика просила забрать ее вещи.
— А где она сама?
— Ну, она тебе позвонит… — отведя взгляд, уклончиво сказала Наташа.
— Хорошо, проходи… — растерянно ответил я.
Когда Наташа ушла, я напился сам с собой.
Вика не позвонила ни на следующий день, ни через неделю. Дело принимало серьезный оборот. Я попросил Кирюху, знавшего многих Викиных подруг, разузнать в чем дело.
Вскоре Кирюха приехал ко мне в гости. На его лице не было и следа обычного веселья.
— Ну что? — вместо приветствия нетерпеливо спросил я его.
— У меня есть две новости, плохая и очень плохая. Какую сначала?
— Давай сначала просто плохую. — мрачно проговорил я.
— Вика помирилась с родителями и уехала к родственникам в Хайфу на год.
В глазах у меня потемнело, такого я никак не ожидал.
— Какая же тогда очень плохая новость?
— Наташа мне по секрету сказала, что Вика проходила тест на беременность…
— И?!
— Через восемь месяцев она родит ребенка, твоего ребенка. Аборт она решила не делать. Ребенка она родит в Израиле, и он получит израильское гражданство. Там же ей уже подыскали жениха, готового принять ее вместе с ребенком и дать ему свою фамилию.
Я почувствовал тупую внутреннюю боль где-то в районе души.
— Сука… — выдавил я. — Кирюха нам необходимо выпить, нам срочно нужно выпить.
— Прости, друг, за плохие новости, но лучше ведь чтобы ты знал всю правду, какой бы она не была, так ведь?
— Да, Кирюша, только вот выпьем и все. — внутри меня как будто что-то обрезали, я механически наполнял граненые стаканы водкой.
C этого дня, начался мой недельный запой. Такого со мной не бывало никогда, ранее, я, как и большинство людей выпивал по праздникам и выходным, и не так чтобы уж очень много, а до состояния «слегка навеселе». Сейчас же, я выходил из дома, только, чтобы купить еще водки или портвейна. Я забил на родителей, на немногих оставшихся друзей, на работу. Жить мне особо не хотелось. Моя любовь, из-за которой я предал все те идеалы, которыми я жил, ради которой я остался почти без друзей, бросив меня, уехала в Израиль, увозя в своем чреве моего ребенка. Моего ребенка, который будет считать своим отцом какого-нибудь еврейского «белого воротничка», будет ходить в синагогу, не зная о том, что где-то в далекой холодной Москве живет его отец с выколотой на сердце свастикой.
Дни слились для меня в одно бесконечное и беспросветное похмельное утро. В зеркало я старался не смотреть, все равно там ничего кроме мерзкой заплывшей и небритой рожи увидеть нельзя. Я понимал, что качусь в пропасть, но так как впал в безразличную апатию, останавливаться на пути саморазрушения не собирался. Однажды утром, прикончив бутылку дешевого портвейна под аккомпанемент какого-то мутного отечественного сериала, я направился в туалет справить малую нужду. Когда я вошел в свой совмещенный санузел, то увидел сидящего на краю ванной носатого старичка с хитрой морщинистой мордой. Его присутствию я абсолютно не удивился, но для порядка спросил:
— Ты кто?
— Я библейско-талмудический бог Яхве. — невозмутимо ответил старичок, поправив полы своей засаленной хламиды.
— Ну и хули ты не на земле обетованной, воевал бы там с Аллахом, чего тебе в нашей убогой России-то делать?
— Я пришел тебя помучить, показать тебе твоего будущего сынка. — Яхве щелкнул пальцами и, буквально тут же у него на руках появился упитанный розовощекий младенец. — Тебе его никогда не увидеть! — ехидно осклабился Яхве.
Я почувствовал какой-то прилив сил, выведший меня из апатии.
— Ах ты, сука, отдай моего сына! — я кинулся на божка и принялся вырывать у него ребенка. Старичок оказался необыкновенно сильным. Он легко отшвырнул меня на раковину, которая под моим весом раскололась. Затем уродец надул младенца в попку как шарик. И, резко хлопнув, взорвал его. Всю ванную залепили ошметки кровавого мяса. Яхве расхохотался и начал взлетать под потолок.
— Тебе никогда его не увидеть, глюпый рюсский. И Вика больше не твоя, та-та-та. — заговорил божок с мерзким акцентом.
Из последних сил я уцепился за его дохлую грязную ножку. Яхве немного покачнулся и начал дрыгать своей ножкой, стараясь сбросить меня вниз. Я вонзил свои зубы ему в пятку. В глотку мне хлынул желтый гной. От омерзения я выпустил его ногу и рухнул вниз, на ванную. От резкого удара я потерял сознание, успев увидеть лишь исчезающего Яхве, с прокушенной ногой, сочащейся желтым гноем.
На шум в моей квартире соседи вызвали милицию. Дверь в квартиру взломали и, когда я очнулся, меня везли в дурку, с диагнозом «белая горячка».
Вылечился я довольно быстро. В дурке меня часто навещали родители.
А однажды в белых халатах ко мне пришли Пес, Тимофей и еще пара ребят из нашей банды «Белые воины».
— Ну, что, друг, излечился от иудейской заразы? — сказал Тимофей, ставя на стол авоську с апельсинами.
— Рад вас видеть ребята!
— А какие мы были бы друзья, если б не поддержали тебя в трудный момент. — Пес похлопал меня по плечу.
— Знаешь, мы тут так подумали. В общем, если хочешь, то ты снова можешь влиться в наши ряды, мы возвращаем тебе членство в «Белых воинах». С каждым такое могло случиться. Еврейки любят талантливых русских: Есенин и Айседора, Маяковский и Брик, Боннер и Сахаров. Не обошла чаша сия и тебя. Ты вышел с наименьшими потерями. Есенин и Маяковский покончили с собой, Сахаров с ума сошел. Ты тоже был на грани.
