Поппи Брайт - Ворон: Сердце Лазаря
Фрэнк сглатывает с усилием и утирает вспотевший лоб тыльной стороной ладони. Его не вырвало от месива в фонтане парка Одюбон и теперь он точно не собирается блевать.
— Лета? — зовет он. — Я знаю, что ты здесь.
Движение слева, настолько быстрое, что он едва замечает уголком глаза. Фрэнк не теряет времени на то, чтобы вглядеться и прицелиться. Им движет лишь страх и адреналин, когда берета трижды плюется в его руке. Девятимиллиметровые пули уходят в кирпичную стену, и в ушах звенит от выстрелов.
— Блядь, — бормочет он, сзади раздаются быстрые шаги и твердый холодный металл упирается в висок прежде, чем он успевает обернуться.
— Все кончено, детектив. Я выиграл, — Фрэнк узнает голос звонившего по телефону. — Брось оружие и сделай шаг назад.
— Если я брошу оружие, я покойник.
— Ты уже покойник, детектив, с того момента как мне этого захотелось. Теперь брось свой гребаный пистолет и фонарик и делай в точности как я сказал. Шаг назад.
Фрэнк позволяет беретте выскользнуть из кровоточащей руки, и она громко звякает о пол, роняет фонарик и его стекло разлетается. Делает шаг назад. Рыло пистолета, упертое в висок, двигается вместе с ним.
— Теперь повернись посмотри на него, — говорит голос.
— И в чем смысл? — спрашивает Фрэнк. — Просто хочешь увидеть, как я испугаюсь? Потому как я уже напуган, ясно?
— Я хочу увидеть, как ты умрешь, гомик, — отвечает голос, женственный голос, урчащий прямо в ухо. — Хочу видеть, как ты умрешь и будешь проклят за свои преступления против собственной мужественности. Повернись и посмотри на него, Фрэнк Грей.
Так что Фрэнк медленно поворачивается лицом к устроенной безумцем бойне.
— В этом даже смысла никакого нет, Лета, — говорит он, пытаясь не дать страху проявиться в голосе. Еще есть шанс выбраться отсюда живым, если не терять спокойствия и хладнокровия.
— Я теперь Джордан, — говорит мужчина, и появляется перед Фрэнком, но дуло не сдвигается ни на сантиметр. В нем нет ничего примечательного, моложе, чем Фрэнк ожидал, и почти привлекательный в истощенном, пропитанном героином стиле. Не самое идеальное совпадение с ФБРовским описанием серийного убийцы.
— Но ты тот человек, с которым я разговаривал по телефону, тот, чьи послания привели меня сюда, верно? Тот, кто сказал, что устал и хочет остановиться?
— Да, — тихо отвечает мужчина.
— Ну и? Ты просто врал, чтобы заманить меня сюда?
— Тебе незачем это понимать, детектив. Совершенно незачем. Ты ведь не из невинных.
Человек, который стал Джорданом, нажимает на курок, и для Фрэнка Грея мир исчезает в раскате грома.
Джордан опускается на колени у неподвижного тела детектива и прижимает два пальца в перчатке к его горлу в поисках пульса, которого уже нет. Потом он обследует темный пороховой ожог на виске, на миг заглядывает в пулевое отверстие. Он еще ни разу не убивал людей без малейшего признака склонности к смене пола.
И теперь не убил, думает он, взвесив все. Он занимался сексом с другими мужчинами, разве это не измена полу?
Джордан уверенно кивает. Кладет пистолет в правую руку Фрэнка Грея, сжимает ладонь детектива вокруг рукоятки и осторожно просовывает указательный палец в предохранительную скобу. Использует левую руку мертвеца, чтобы оставить несколько дополнительных отпечатков на стальном стволу, потом подбирает беретту и отступает от тела. Оглядывает выпотрошенного транссексуала и распростертого копа как скульптор, восхищенный законченной работой. И различие не столь велико, говорит он себе: тщательная обработка материала и композиция, наиболее подходящая ему.
То, что полиция найдет здесь, тоже ему подойдет — столь же идеально, как некогда тело Бенджамина Дюбуа, как улики, оставленные в квартире Джареда По год назад: отпечаток, снятый с ложки при помощи скотча, пара страниц со стихами. А это настолько убийственней, настолько более изысканно. Он чувствует огромную гордость за то, что сумел это сделать.
Но еще не конец. Остался последний мазок, необходимый для последовательности.
Джордан достает черный маркер и пишет на участке пола между ботинками детектива и останками второго Дюбуа. Он выучил стихотворение наизусть, все сто восемь строк, и этим тоже стоит гордиться. Он выводит буквы со всей возможной аккуратностью.
И душе не встать из тени, пусть идут, идут года,
Знаю, — больше никогда!
Закончив, Джордан возвращается к Фрэнку Грею и вкладывает маркер в его левую руку.
Двух птичек одним камнем, думает он, и мысль вызывает улыбку. Хорошо быть таким умным. Теперь все они потеряют его след. Даже если копы и считали, что Джаред По виновен, они все равно бы искали второго преступника, чтобы объяснить убийства после его безвозвратного отбытия в Анголу. И мертвый гомик-полицейский идеальный кандидат. Незадолго до визита на улицу Урсулинок Джордан отправил письмо в газеты с признанием Фрэнка Грея в содомии и убийствах.
И птица, засланная в его сны и видения другими, тоже потеряет его вместе с нитью, привязывавшей ее к этому миру. Он видел шрам на спине транссексуала. Без живого проводника тварь утратит чутье и вернется к Ним с пустыми руками. Но, на всякий случай, он переедет. На карте в бардачке его машины обведены Мемфис и Даллас, Атланта и Бирмингем. Расчеты не закончены, но по меньшей мере один город подойдет для его трудов. К тому времени, когда Они поймут, что произошло, насколько Они вновь просчитались, он будет далеко, спрятавшись за стенами другого города и звуками иного имени.
Джордан оглядывается на выпотрошенный труп и вспоминает, что сказал твари перед тем как убить. Поистине, жаль, что не было больше времени. Она столько могла бы поведать, будь возможность употребить более утонченные методы. Но потом он возвращается мыслями к другим городам, стоящим на других реках. Позволяет взгляду подняться над телом, выше белого зарева прожектора. Высоко над бойней, в которую обратилось помещение, есть окна. Они были закрашены черным много десятилетий назад.
У меня есть сколько угодно времени, думает он. И когда я закончу, мир будет как эти стекла — простым, абсолютно разумным и непрозрачным.
Но вслед за этим за рядом окон проносится тень чего-то необъятного, крылатого, в сотню раз темнее любой краски, темнее, чем может воспринять человеческий глаз. Цвета отсутствия, думает Джордан, когда окна взрываются и черные осколки осыпают его дождем.
Даже падая сверху на пригнувшегося человека в единственном круге света, Джаред знает, что опоздал, что буря и раны задержали его и какой-то очень важный шанс упущен, что-то пошло непоправимо, абсолютно неправильно. И тогда он видит ее лицо, бледное лицо Лукреции, поднятое к нему сквозь вихрь режущего стекла, и глаза ее мертвее, чем у любого покойника. За тот миг, что он летит до земли, он различает остальное, все, что было сотворено с ней и телом мертвого детектива, и аккуратно выведенные слова на полу.
Он приземляется мягко, как кошка — на все четыре, и остатки выбитых окон разлетаются в пыль о цемент вокруг него. Тощий, перепуганный человек свалился, изрезанный и окровавленный, судорожно пытается отползти подальше от Джареда. Ворон проносится мимо живым снарядом мокрых черных перьев и набрасывается на убийцу.
— Нет! — кричит мужчина, когда Джаред поднимается. — Нет, я тебя остановил!
Ворон налетает на него, яростно клюет в руки, прикрывающие голову.
Джаред бросает один взгляд на Лукрецию и знает, что если в нем что-то и оставалось помимо ярости — даже слабый отблеск света — то это зрелище навсегда выжгло его.
— Нет смерти, достаточно медленной для тебя, — говорит он, повернувшись к убийце Бенни, убийце Лукреции, все еще безымянному. — Достаточно, чтобы хоть наполовину отплатить тебе за все, что ты сделал со мной и теми, кого я любил.
Человек дико отмахивается от ворона и еще на метр отползает к открытой двери.
— Но я обещаю постараться, ублюдок.
И тут Джаред видит пистолет, зажатый в исцарапанных руках мужчины, видит палец на курке. Он не успевает даже закричать, когда раздается выстрел и птица рушится кучкой раздробленных костей и окровавленных перьев. Она вздрагивает, и следующий выстрел сносит ей голову.
Та замена жизни, что вытащила Джареда из могилы, что поддерживала его два дня, внезапно исчезла, ниточки марионетки обрезаны одним взмахом. Джаред падает на колени, бездыханный.
— Я сказал, нет! — визжит человек во всю мощь легких, и слюна брызжет с его тонких губ. — Я победил! Я!
Пистолет стреляет в третий раз, ошметки ворона разлетаются во все стороны.
У Джареда плывет и начинает темнеть перед глазами. Он отчаянно сражается с молнией на затылке, но она застряла. Наконец капюшон рвется, расходится по шву, он срывает маску и падает, сворачивается клубком на усыпанном стеклом цементе. Жалкая, болезненное создание из неживой плоти.
